Кадзуо Исигуро - Безутешные

• Название: Безутешные
• Автор: Кадзуо Исигуро
• Издательство: Symposium
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-89091-165-1

Предполагал ли Кафка, что его художественный метод можно довести до логического завершения? Возможно, лучший англоязычный писатель настоящего времени, лауреат многочисленных литературных премий, Кадзуо Исигуро в романе «Безутешные» сделал кафкианские декорации фоном для изображения личности художника, не способного разделить свою частную и социальную жизнь. Это одновременно и фарс и кошмар, исследование жестокости, присущей обществу в целом и отдельной семье, и все это на фоне выдуманного города, на грани реальности…

«Безутешные» – сложнейший и, возможно, лучший роман Кадзуо Исигуро, наполненный многочисленными литературными и музыкальными аллюзиями.

---

То, что она приняла за недоверчивую гримасу, на самом деле не имело ничего общего с таковой. Слушая миссис Хоффман, я вспомнил о предстоящем выступлении Штефана и не сумел скрыть своего волнения. Я произнес, возможно с несколько излишней горячностью:

– Миссис Хоффман, мне не хотелось бы внушать вам ложные надежды. Но я не исключаю – именно не исключаю – что в самом скором времени такой миг, о котором вы говорите, наступит. Его вам может подарить ближайшее будущее. Случится нечто удивительное – и это событие заставит вас по-иному взглянуть на вещи и увидеть их в новом, более благоприятном свете. Это событие, в самом деле, смоет как волной все прежние злополучные годы. Я не хочу внушать ложные надежды, я говорю только, что это возможно. Такой миг может наступить уже сегодня, поэтому для вас так важно не падать духом.

Меня остановила мысль, что я искушаю судьбу. В конце концов, хотя случайно услышанные обрывки игры Штефана произвели на меня немалое впечатление, но молодой человек, судя по всему, вполне мог не выдержать груза ответственности. Чем больше я об этом размышлял, тем более сожалел о своих словах. Однако, взглянув на миссис Хоффман, я убедился, что она нисколько не удивлена и не взволнована. После недолгой паузы она промолвила:

– Когда мы с вами встретились, мистер Райдер, я не просто прогуливалась: это неправда. Я готовилась. Потому что сама подумала о той возможности, которую вы имеете в виду. Ночь, подобная нынешней. Да, нынче многое возможно. Так что я готовилась. И, признаюсь как на духу, мне немного страшно. Потому что, знаете, такие моменты уже не один раз случались, и я оказывалась недостаточно сильна, чтобы их использовать. Кто скажет, сколько еще случаев припасено судьбой? Так что, видите, мистер Райдер, я готовила себя. Ага, вот мы и пришли. Здесь задний фасад. Эта дверь ведет на кухню. Я покажу вам вход для артистов. Сама я пока что не войду. Думаю, мне стоит еще подышать воздухом.

– Рад был встретить вас, миссис Хоффман. Вы очень любезны, что в такой ответственный для себя вечер взялись меня проводить. Надеюсь, все у вас сегодня сложится удачно.

– Спасибо, мистер Райдер. Вам тоже, наверное, есть о чем поразмыслить. Была счастлива с вами познакомиться.

29

Когда миссис Хоффман растворилась в ночи, я повернулся и поспешно вошел в дверь, которую она указала. При этом я говорил себе, что должен извлечь урок из недавней ложной тревоги; что настоятельно необходимо впредь исключить все помехи и сосредоточиться на важнейших задачах, которые меня ожидают. Собственно, в эти мгновения, когда я наконец переступал порог концертного зала, все предстоящее показалось мне вдруг совсем незамысловатым. Главное заключалось в том, что после всех этих лет мне предстояло вновь выступить перед моими родителями. А следовательно, моей первостепенной заботой было исполнение – самое глубокое, самое захватывающее, на какое я способен. Перед этой задачей отступали на второй план даже ответы на вопросы. Если сегодня вечером мне удастся главное, все неудачи и неурядицы последних дней окажутся не в счет.

Широкую белую дверь тускло освещал сверху единственный ночник. Чтобы открыть ее, пришлось налечь всем своим весом. Слегка запнувшись, я перешагнул порог.

Хотя миссис Хоффман уверенно назвала эту дверь входом для артистов, у меня создалось впечатление, что я попал в кухонные пределы. Я очутился в просторном пустом коридоре, скупо освещенном флуоресцентными лампами на потолке. Со всех сторон доносились выкрики, громыхание тяжелых металлических предметов, шум воды и шипение пара. Прямо передо мной находился столик на колесиках, за которым ожесточенно спорили двое мужчин в униформе. Один из них держал развернутый бумажный свиток, длиной почти до пола, и постоянно тыкал в него пальцем. Я думал прервать их спор и осведомиться, где найти Хоффмана, поскольку моя первая забота заключалась теперь в том, чтобы, пока не начала собираться публика, осмотреть зал и сам рояль. Однако спорщикам, казалось, было не до меня, и я решил идти наугад.

Коридор описывал дугу. Навстречу мне попалось много народу, но у всех был озабоченный и даже удрученный вид. Большинство из тех, кто мне встретился, были одеты в белую униформу и поспешно, не замечая ничего вокруг, тащили тяжелые мешки или катили тележки. Мне не хотелось их останавливать, и я продолжал шагать вперед, рассчитывая попасть в другую часть здания, где мог бы найти артистические уборные, а также, желательно, Хоффмана или кого-нибудь еще, кто покажет мне помещение и инструмент. И тут я обратил внимание на голос, который у меня за спиной выкрикивал мое имя. Я обернулся и увидел человека: он бегом меня догонял. Он показался мне знакомым, и я узнал бородатого носильщика, который сегодня вечером первым исполнил в кафе свой танец.

– Мистер Райдер! – проговорил он, задыхаясь. – Слава Богу, наконец я вас нашел. Я уже в третий раз обегаю все здание. Он держится молодцом, но мы все хотим отправить его в больницу, а он не желает сдвинуться с места, пока не поговорит с вами. Пожалуйста, сэр, туда. Но он держится ничего, молодцом, Господи его благослови.

– Кто держится молодцом? Что произошло?

– Сюда, сэр. Поспешим, если вы не против. Простите, мистер Райдер, я говорю обрывками. Это Густав, ему сделалось плохо. Меня самого не было, когда это случилось, но двое наших ребят, Вильгельм и Хуберт, работали здесь с ним, помогая с приготовлениями, они и дали знать. Конечно, когда я об этом услышал, кинулся сюда сломя голову, и остальные ребята тоже. Похоже, Густав трудился как ни в чем не бывало, но потом ушел в туалет и долго не возвращался. Поскольку на него это непохоже, Вильгельм пошел посмотреть, в чем дело. Как я понял, сэр, Густав стоял, склонившись над раковиной. Тогда он был еще ничего. Он сказал Вильгельму, что у него чуть-чуть закружилась голова и нечего из-за этого поднимать шум. Вильгельм, как всегда, растерялся, тем более Густав не велел поднимать шум, и тогда он побежал за Хубертом. Хуберт с первого взгляда понял, что Густава нужно уложить. Они подхватили его с двух сторон и тут только заметили, что он в обмороке, хотя стоит на ногах и цепляется за раковину. Он вцепился в край раковины как клещами – Вильгельм говорит, что пришлось разжимать ему пальцы один за другим. Тогда Густав как будто немного оклемался, и они под руки вывели его наружу. А Густав все твердил, что не нужно поднимать шум, что он, мол, в полном порядке и готов продолжить работу. Но Хуберт ничего не хотел слушать, и они отвели его в одну из артистических уборных, тех, что пустуют.

Носильщик энергичным шагом поспешал впереди, не переставая через плечо обращаться ко мне. Он примолк, только когда мы огибали тележку.

– Неприятная история! – отозвался я. – Когда точно это случилось?

– Думаю, пару часов назад. Вначале он был не так плох и все повторял, что ему нужно всего лишь перевести дыхание – четверть часа, не больше. Но Хуберт перепугался и вызвал нас, и мы за считанные минуты собрались все до единого. Мы нашли матрас, чтобы его уложить, и одеяло, но ему, кажется, стало хуже, и мы, обсудив это дело, решили: нужна врачебная помощь. Однако Густав не хотел ничего слушать. Он вдруг заупрямился и заявил, что желает непременно поговорить с вами, сэр. Он упорно стоял на своем и обещал, что, так и быть, направится в больницу, но только после разговора с вами. Он скисал прямо на глазах, но уговаривать его было бесполезно, так что мы снова вышли вас искать. Слава Богу, что я вас нашел. Вот та дверь, сэр, в самом конце.

Мне уже начало казаться, что коридор представляет собой полную окружность, но тут я увидел его конец – кремового цвета стенку. Последняя дверь была открыта нараспашку, и бородатый носильщик, остановившись на пороге, осторожно заглянул внутрь. Затем он подал мне знак, и я, вслед за ним, вошел в комнату.

У двери толпилось человек десять-двенадцать, которые обернулись и, увидев нас, расступились. Я предположил, что это тоже носильщики, но не стал их рассматривать, а устремил взгляд на Густава, который находился в дальнем конце комнатки.

Прикрытый одеялом, он лежал на матрасе, который был постелен на кафельном полу. Один из носильщиков сидел рядом с ним на корточках и что-то тихо говорил, но при виде меня поднялся. В одно мгновение комната опустела, дверь закрылась, и мы с Густавом остались наедине.

В крохотной уборной не было никакой мебели, даже деревянного стула. Помещение не имело окон, и хотя из-за вентиляционной решетки под потолком доносилось тихое жужжание, воздух все же был пропитан затхлостью. Пол был холодный и твердый, верхний свет перегорел или вовсе отсутствовал, и комнату освещали только лампочки вокруг туалетного зеркала. Тем не менее мне было хорошо видно, что лицо Густава приобрело странный серый оттенок. Он лежал на спине и был бы совершенно неподвижен, если бы по его телу время от времени не проходила волна, заставлявшая его крепче вжиматься затылком в матрас. Когда я вошел, он улыбнулся, но ничего не сказал – очевидно, не хотел тратить силы, пока мы не останемся одни. Теперь он заговорил слабым, но на удивление спокойным голосом: