Адольф Эрнстхаузен - Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

• Название: Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943
• Автор: Адольф Эрнстхаузен
• Жанр: Биографии и Мемуары

Майор фон Эрнстхаузен, командир одного из дивизионов 81-го артиллерийского полка 97-й легкопехотной (егерской) дивизии, в своих мемуарах описывает наступление группы армий «А» весной 1942 года с Северского Донца на Кавказ, преследование уклоняющихся от окружения советских войск, бои с ними – изматывающую горную войну и отступление на Кубанский плацдарм в 1943 году. В общественном сознании эта кампания не нашла соответствующего внимания лишь потому, что была заслонена более масштабной трагедией Сталинграда. Автор дает представление о ландшафте и людях, описывает сражения, в которых действуют пехота, артиллерия, саперы, санитары и «хиви» – «добровольные помощники» вермахта, при этом перед читателем проходит вся незатейливая солдатская жизнь – смесь героизма и малодушия, проблески хвастовства и юмора и фронтовое братство.

Перевод: В. Кайдалов

---

Борьба за перевал Тубы

Предварительная перестрелка

В Майкопе мы нашли отличное пристанище в одной заброшенной аптеке. Несмотря на это, над нами не переставало довлеть гнетущее чувство, что упущено нечто весьма важное. Чтобы получить более детальную картину происходящего, я решил принять предложение моего адъютанта и последовать за отправленным в сторону Туапсе передовым отрядом. Не спрашивая ничьего разрешения, я оставил вместо себя заместителя и, едва забрезжил рассвет, выехал на вездеходе вместе с Хайном. На первых порах дорога шла совершенно прямо на протяжении многих километров. Справа и слева от нее поросшие лесом горы от самых вершин до подножий образовывали непроницаемую для взгляда стену. Проехав первые двадцать километров пути, нам удалось подняться на первую цепь низких гор, которые пересекали дорогу. Уже издалека мы услышали отдельные выстрелы. Выйдя из вездехода, мы оказались в укрытии саперной роты. В двухстах метрах впереди шоссе находилось под яростным артиллерийским и минометным обстрелом. Командир роты, который со своими людьми также хотел добраться до передового отряда, предварительно выслал вперед разведывательную группу для выяснения обстановки. В то время, пока все ожидали ее возвращения, мы с моим адъютантом заметили какое-то движение в лесу в стороне от шоссе. Прислушиваясь к треску сухих сучьев в подлеске, мы заметили и захватили врасплох двух русских пулеметчиков, которые, ведя в поводу вьючную лошадь с грузом запасных лент, пробирались через лес. Пришлось взять их в плен. Нам даже не пришлось настаивать, чтобы они снабдили нас информацией: оказывается, неприятель, перекрывший нам путь, представлял собой усиленный пехотный полк с артиллерией и минометами. Большая часть полка находилась справа от шоссе, меньшая часть – слева. Каким образом двоих наших военнопленных занесло именно сюда, мы не могли себе представить. Их истощенную лошадь мы выпустили на свободу, а их самих вместе с их пулеметами посадили на два грузовика, которые вместе с частью обоза пробивались к передовому отряду, вскоре после чего положение снова изменилось. Через некоторое время с громовым ревом и лязганьем гусениц по шоссе из тыла подошла германская батарея штурмовых орудий, которая также намеревалась соединиться с передовым отрядом. На броне первого орудия сидел артиллерийский майор с Рыцарским крестом на шее, уже седой и явно в возрасте около пятидесяти лет, но с необычно беззаботным лицом. После того как командир саперной роты доложил ему обстановку, он произнес, как будто это была самая обычная в мире вещь:

– Вы расчистите мне дорогу. Велите вашим людям занять место на броне штурмовых орудий.

– Но, господин майор, мы же не направляемся в ту сторону, – позволил себе возразить мой адъютант, а Хайн уже запустил мотор нашего вездехода.

– Один момент, – вмешался и я. – Мне просто необходимо глотнуть чего-нибудь крепкого, чтобы лучше соображать. В конце концов, именно мне придется отвечать за все те выходки, которые мы здесь наворотим. Итак, ситуация такова: если нам повезет – а почему бы нам и не повезти? – то мы прорвемся вперед. Затем мы окажемся в расположении передового отряда, не зная при этом, как и когда он отправится назад. Тем временем наше собственное подразделение могут задействовать на совершенно другом направлении, а это будет значить, что его командир и адъютант еще не вернулись из частной поездки. Нет, за такое я отвечать не согласен.

– Очень жаль, – подтвердил и Хайн, который был не только боксером, но и отчаянным сорвиголовой.

Мои предчувствия сбылись прежде, чем я успел их до конца осмыслить. При нашем возвращении к месту расквартирования там уже лежал приказ о начале выдвижения в направлении перевала Тубы. Удивительное дело – в приказе было определено направление движения, однако не был указан порядок движения. Таким образом, каждый батальон и каждый дивизион могли совершенно свободно выбирать себе маршрут по мнимодружественной стране. Поначалу пока еще ровные дороги постепенно уходили все выше и выше в горы. Частично широкие пути вели в леса, где начинали плутать, а потом сплошь и рядом перемежались полянами и вырубленными участками. Там, где нам нравилось, мы могли разбивать бивак или останавливаться на ночлег. Чтобы отыскивать пригодные для этого места, я обычно со своим штабом двигался в нескольких километрах впереди.

Во время второго маршевого дня, под проливным дождем, нам удалось найти укрытие в одном селении, где уже остановился валлонский батальон под командованием Дегреля [14] , который тоже входил в состав нашей дивизии. Дегрель, которого я знал по боям у Северского Донца, оказался очень приятным кавалером, обладавшим высокой культурой и обаянием. Правда, поддерживать общение с ним можно было только на французском языке. Вследствие недостаточного военного образования Дегреля командовал его батальоном не он, а офицер по особым поручениям в звании обер-лейтенанта. Но в качестве политического руководителя Дегрель был душой всего происходящего и безоглядно рвался в бой. Вместе с ним действовал приданный ему в качестве офицера связи очень умный и дипломатичный германский капитан.

Пока я дожидался в селении подхода моего подразделения, откуда-то издалека донесся шум боя. Вскоре конный вестовой доставил сообщение о том, что часть штабной батареи артиллерийского полка в ходе движения наткнулась на крупные русские силы и была уничтожена. Валлонский батальон тут же приготовился начать движение, чтобы перехватить врага. Дегрель предложил мне выделить ему в помощь по крайней мере два орудия.

Мое подразделение было пока что на отдалении четырех-пяти километров, горная артиллерия не могла еще передвигаться в одном темпе с другими частями. Однако при перевооружении нам удалось получить еще один тягач, а с его помощью своевременно моторизировать еще один взвод – два орудия и четыре зарядные повозки. Я отправил обер-лейтенанта Герда Мейера назад галопом с тем, чтобы он как можно быстрее доставил этот взвод. Он подошел как раз вовремя, когда начавшийся бой был уже в самом разгаре. Когда я услышал гул тягача, ломящегося сквозь лес, я, не выдержав, бросился ему навстречу. Однако я не стал закрывать глаза на то, что весь его личный состав состоит только из двух унтер-офицеров и нескольких артиллеристов из числа «хиви».

– Что за свинство? – бросил я старшему из двух унтер-офицеров. – Эти люди мне совершенно не нужны при ведении огня. Как такое вообще стало возможно?

– Все произошло очень быстро, господин майор. Мы остановились на отдых. Тут подлетел галопом обер-лейтенант Мейер и закричал: «Впереди будет бой! Выдвинуть моторизованный взвод! Добровольцы – вперед!» Все люди были в основном у полевой кухни. Они бросили свои котелки, побежали и попрыгали в повозку, которая уже двигалась. Лишь после я обратил внимание на то, что это были большей частью «хиви».

Мы выкатили орудия на опушку леса и с расстояния тысяча четыреста метров открыли беглый огонь. «Хиви» с большим усердием обслуживали орудия. Противник предпочел выйти из боя, углубился в лес, а затем рассеялся в горах. При этом нам еще удавалось обстрелять его, когда он появлялся на той или иной поляне. Как мы впоследствии установили из сводок о взятии пленных, оказалось, что здесь мы имели дело с усиленным пехотным полком, который я встретил двумя днями раньше до нашего выхода из Майкопа. Так как теперь дорога для противника к перевалу, ведущему к Туапсе, была перекрыта, ему оставалось подниматься только к перевалу Тубы, что было для него гораздо менее приемлемо.

На обратной дороге мы погрузили на наши повозки разбитый транспорт и погибших из штабной батареи. К полю боя я отправил небольшую команду, чтобы предать там земле, прямо на месте гибели, тела убитых.* * *

На следующий день мы двинулись через напоминающую парк долину реки Пшеха, за которой горы резко набирали высоту. В этих горах русские оборудовали мощную оборону: наши передовые части смогли продвинуться только до начала предгорий. Основная часть дивизии группировалась теперь у входа в ущелье Пшехи, в то время как один батальон для охраны левого фланга был выдвинут в ущелье Цице, притока Пшехи.

Мои подразделения были далеко разбросаны друг от друга. 2-я батарея находилась вместе с основной частью дивизии у входа в ущелье Пшехи, в то время как 1-я батарея прикрывала фланг в ущелье Цице. Штабная батарея также была задействована при пристрелке и создании сети реперов. Я сам располагался вместе со своим штабом в небольшом селении, из которого мог почти одинаково быстро добраться до любой из батарей. Дорога от одной огневой позиции до другой занимала примерно полтора часа быстрой езды верхом. Для этой цели я и мой коновод держали двух небольших казацких лошадок, которых мы последовательно пускали в галоп и заставляли ходить шагом. Когда мы прибывали на одну из батарей, то после отъезда оставляли там уставшую лошадь и брали на обратный путь другую. Эта порода лошадей очень вынослива, но также очень добродушна и пригодна для верховой езды, даже без дрессировки ее в духе наших конных состязаний. Казаки знамениты именно как великолепные наездники, однако мы сочли их природную систему дрессировки ужасной. Они практикуют также быструю езду без седла, проделывая при этом различные акробатические приемы. Однако они не имеют никакого понятия о том, как правильно держать лошадь в рабочем состоянии, как облегчать ей перевозку всадника и, правильно используя и направляя, достигать того, что хочет всадник. Казак порабощал лошадь грубыми средствами, и она быстро с этим смирялась. Но ее поведение под всадником оставалось «несогласованным» с ним. Лошадь под казаком производила меланхолическое впечатление, подобно порабощенному человеку; ей не хватало, так сказать, душевного подъема, радости собственных действий, чем и отличались правильно выезженные лошади. (Лошади казаков – для боя, а не для конкура. И за плечами казаков многотысячелетняя преемственность в этом деле – от их предшественников, живших на этих землях, вплоть до киммерийцев и вытеснивших их скифов; и те и другие были основоположниками массового конно-стрелкового боя, в VIII–VII вв. до н. э. потрясшими Ближний Восток, в т. ч. Ассирию, Урарту и Фригию. Именно здесь, в степях между Днепром и Южным Уралом, около 4000–2500 лет до н. э. жившими здесь индоевропейцами (в т. ч. предками германцев и славян) и была приручена и объезжена лошадь. – Ред.) Наездническая помощь со стороны казаков достаточно груба: посыл шенкелями, толчок в морду, грубый оклик, размахивание руками. Меня всегда удивляло, как часто это действовало на правильно выдрессированную лошадь.