Мариан Фредрикссон - Книга Евы

• Название: Книга Евы
• Автор: Мариан Фредрикссон
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-946-0

Первая из книг трилогии «Дети рая» шведской писательницы Мариан Фредрикссон. События трилогии разыгрываются в мире, где архаическое смешано с магическим, мифологическим и логическим, где сосуществуют различные модели мира и разные стадии развития человечества и где Ева – представитель современного, логичного и разумного начала.

---

«А я тоскую по тебе», – говорят ее глаза.

Но все это больше игра, ведь тосковать означает и ожидание, продолжительность во времени – завтра, через десять солнечных кругов. Но ей не нравится это.

Она не хочет непонятного, она хочет дикой невинности стаи, наглой сейчас.

И карие глаза смеются ей в ответ:

«Во всяком случае, я буду ждать», – говорят они.

Мальчик отличается от всех окружающих, и тем не менее она знает, что раньше он жил в стае. Она узнала его, хотя он не был другом ее детства. Он старше ее.

Когда он оставил стаю? Почему ушел к шаману? Что делает здесь?

Позже, вечером, когда девочка должна ложиться спать, но боится – она ведь раньше никогда не спала в доме, – мать объяснит ей, что стая время от времени жертвует шаману одного мальчика, чтобы он стал его учеником и последователем. Шаман выбирает сам, прожив в стае несколько дней.

– Это должен быть мальчик с большой головой, способной вместить много мыслей, – говорит мать. – В ней должно быть место для всего, что он выучит.

– Выучит?

– Да, конечно, строить дома, делать горшки. – Девочка оживляется, ей любопытно. Мать улыбается, и девочка тоже. – Но прежде всего он должен научиться той силе, которую никто не видит, но которая все же распоряжается человеческой жизнью. Эта сила называется Бог, – говорит мать.

– Он разговаривает с нами? – Девочка со страхом озирается вокруг.

– Да, если мы слушаем.

Теперь девочка пугается всерьез: где он, как он говорит, когда он не виден, чего он хочет?

– Именно это изучает шаман и этому учит мальчика, – говорит мать. – Завтра они попытаются попросить у Бога дождя. Бог добр.

Но девочка слышит страх в голосе матери и догадывается, что она тоже боится неизвестной силы. Как ты выглядишь, Бог?

Мать чуть-чуть улыбается и тихо говорит:

– Если хочешь услышать Бога, лучше всего зажмуриться.

Девочка зажмуривается и там, во мраке, встречает глаза мальчика, карие и блестящие. И, сохранив этот взгляд в себе, она наконец засыпает.

На рассвете, в ясный час слов, она слышит, что мать и шаман разговаривают по ту сторону хижины. Они говорят о ней, и она лежит молча, затаив дыхание, натянутая как струна, чтобы не потерять ни единого слова.

– Что ты будешь делать с девочкой? – Голос шамана настойчив.

– Это трудно.

– Что трудно?

– Она странное дитя, мягкое и жесткое одновременно. Я не справляюсь с ней.

– Ты действительно не хочешь. Почему?

– Она для меня все, что я имею. Трудно осуждать свое собственное дитя за отчужденность и одиночество. – Голос матери так напряжен, что девочке становится больно.

– Но ты это уже сделала, – говорит шаман. – Ты осудила ее за отчужденность, когда начала учить. Она способна учиться?

– Да, хитра и разумна. – В голосе матери сейчас звучит гордость. – Она легко чувствует себя в обоих мирах, но она самая счастливая в стае. Я сама часто думаю, что вокруг нас не единый мир, несмотря ни на что. Мы, и ты и я, лишь беженцы на пограничье, мы нигде не дома. Я не хочу ей такой жизни.

– Но ты это уже сделала, – повторил он. – Обратного пути нет.

– Нет. – Голос матери стал острым как нож. – Для нее нет, я верю в это. Она может забыть то, что выучила. Она может стать дитем Белого Света.

– Умереть молодой…

– А что делать с длинной жизнью, если она такая одинокая, как моя?

Наступила долгая тишина. Девочка, слушавшая их, выдохнула. Но тут опять возник голос шамана:

– Дитя различает уже добро и зло. Она чувствует вину перед тобой, это я заметил. Она осознает греховность.

– Да. – Голос матери вновь сделался тонким, стало больно.

– Чувство греха порождает отчужденность. Тот, кто знает это чувство, не имеет СЕГОДНЯ, он помнит, что произошло, и предвидит то, что должно произойти.

Вновь наступила тишина, девочка слышит вздохи матери.

И опять звучит ее голос, упрямый и сильный:

– Я оставлю ее там и буду жить у тебя. Пока еще ее тайна связана лишь со мной, когда меня не станет, она будет свободна.

– А наше предназначение – что будет с ним? И со стаей? Бог хочет, чтобы мы продолжали, – молил сейчас шаман.

Но мать непреклонна.

– Мне он говорит лишь, чтобы я следовала голосу сердца. А сердце хочет дать девочке свободу.

И немного позже:

– У нас нет никакого предназначения в стае. Они не хотят наших знаний.

В голове девочки хаос. Она не все поняла, далеко не все. В основном две вещи: мать говорит с невидимым Богом. Мать собирается предать ее.

Девочка беззвучно плачет во мраке хижины до тех пор, пока не приходит мальчик с прекрасными глазами. Он садится возле нее и взглядом посылает ей блестящую карюю шутку.

Потом по небу проходит Белый Свет, и дитя забывает все. Правда, иногда возникает мысль: мать оставит ее одну в стае, и она внезапно воспринимает это с удовольствием. Так она избежит укоризненных глаз.

Утренние образы стали неясными: шаман убил зверя, кровь на его руках и руках мальчика длинные ленты непонятных слов, огонь, дым.

Девочка никогда раньше не видела огня, испугалась до потери сознания, зарылась в объятия матери.

Что помнила она еще? Странное состояние, змею в банке (что они будут с ней делать?). За хижиной, по направлению к равнине, – большое дерево. На нем яркие красные плоды. «Запретные, – говорит мать. – Ты не должна их есть».

И последний образ: они уходят, мать и она.

Взрослые тяжелы и торжественны. Глаза мальчика посылают вновь: я жду тебя…

По дороге домой начинается дождь.

Глава девятая

Женщину на дереве возвращает к действительности стая, снова идущая прямо на ее поляну. Полуденная жара томит и расслабляет. Сегодня стая еще ленивее, чем вчера. Они вповалку падают в тень и засыпают…

Женщина смотрит сверху на спящих сородичей, таких расслабленных, таких органичных во сне. Но они столь же органичны и в своих грубых любовных играх, которым предаются, проснувшись, органичны в своей дикой непосредственности, бессвязной болтовне и смехе. Боже мой, какой у них смех!

Сегодня женщина не переживает, она только наблюдает.

Их течка не трогает ее, их смех окружает ее, но не достигает.

Она думает о маленькой девочке, когда-то избравшей их. И она понимает ребенка: что-то завораживающее есть в этой первозданной грубой наивности.

«Они больше повинуются природным инстинктам и потому проживают гораздо больше нашего, хотя их срок на земле короче», – думает она.

Когда наступают сумерки и стая уходит, она следит за ними, пока не теряет из виду. Там исчезает и рай ее детства.

С темнотой женщина покидает свое убежище на дереве и решительными шагами идет на восток. Так путь домой будет длиннее, но в ее голове наконец-то появилась цель.

Она идет к хижине шамана. Путешествие в темноте отнюдь не из легких, даже если знаешь, что ночью звери никогда не нападают в здешних девственных лиственных лесах. Но она хочет идти именно ночью, когда мысль так ясна.

Она тщательно готовится, ей надо задать несколько вопросов шаману-дождеделателю из хижины на опушке леса.

Как умерла мать? Есть ли в стае кто-нибудь, кто владеет словами? Кто у него сейчас вместо мальчика, после того как они оба сбежали?

Потом вопросы потруднее: как надо говорить с Богом, чтобы все шло к лучшему? Там, дома, ее муж, очевидно, забыл это – ведь с некоторых пор все у них идет из рук вон плохо.

И наконец, что такое смерть? Что имеют в виду ее мертвые дети, приходя к ней по ночам и утешая ее: «Здесь так светло, мама, так прекрасно»?…

Женщина бредет сквозь мрак. Все, что могла, она вспомнила; то, что происходило между образами-видениями, возникшими здесь, она никогда, очевидно, не могла раньше знать. Но, кстати, теперь благодаря им она могла бы вспомнить недостающее.

Она вернулась в стаю, когда к ней впервые пришли месячные, она с болью и вожделением почувствовала вожака, покрывавшего ее. Родила – очевидно, без мук – маленькую девочку, вскоре умершую. И тут в скорби видения вновь захватывают ее, нет, она действительно помнит это, она не выдумывает…

Как забурлили из ее уст слова, когда они швырнули дитя в топь! Как остальные сородичи, сначала смеявшиеся, испугались, стали бить ее и забрасывать камнями. Как она сбежала ночью, как, помня уроки матери, обработала раны водой из источника по дороге к дому шамана.

Как стая догнала ее на следующее утро и как там, в Белом Свете, перед ней стоял вожак, высокий и огромный, взбешенный и похотливый. Как она кричала слова, слова: «Ты, бестия, мерзавец!»

Откуда появились все эти слова, она не знала. Да и сегодня еще не знает.

Но они помогли ей: самец-вожак испугался, отступил перед проклятием, рычал от злобы, уступая ей дорогу на свободу.

А она бежала, бежала к околице, к матери.

«Я иду той же дорогой», – думала женщина, глядя на деревья вдоль тропинки, словно ждала от них подтверждения увиденным образам, вспоминая свое давнее бегство из стаи.