Инна Сола - Сила любви

• Название: Сила любви
• Автор: Инна Сола
• Жанр: Поэзия

«Меня ты узнаешь по косам,

Что цветом пшеничным играют,

И с музыкой медоносов

Слова обращаются в стаи…»

---

Душа, как птица, взлетит в

вышину,

Белые перья скинув,

Белую пену рукой ловлю,

Пена – судьба – Марина.

Музе

На беду иль на радость зашла я

В ту таверну, что манит глаза,

И краса средиземного моря мне

На стол вина поднесла.

Пригубить и уйти я хотела —

Слишком сладким казалось вино,

А отпив, не смогла, не сумела —

Затянуло в сладкое дно.

И заблудшей душой я стала,

Затерявшейся среди грез,

Путеводной звездою Муза

За собою меня ведет.

И уж вижу то, что не смею,

Не дано увидать без нее,

Капли крови горячего сердца

За вино отдаю ее.

Платой требует мою душу,

И получит ее сполна, —

Без винной, сладкой химеры ее

Душа мне совсем не нужна.

Прибрала, отравила, присвоила

Все, что было и будет мое,

И уж знает, что и жить не стоило бы

Без желанной любви ее.

Простовласой, босой иль в золоте —

Всякой буду любить тебя,

И мечтать, и грезить о горечи

И о сладости твоего вина.

«Никогда не знавала столь нежных я пальцев…»

Никогда не знавала столь нежных я

пальцев,

Столь тонких кистей не увидишь в толпе,

Порхают, как счастье и как несчастье,

Меня осеняя в любовном кресте.

И ягоды соком помажут мне губы,

Напомнив о клятве кровавой моей —

Их целовать и в праздник, и в будни,

Поить эликсиром любви своей.

И, жадно читая те письма,

Тех пальцев целуя след,

Я снова и снова любить их владельца

Даю сокровенный обет.

Но осень любви желтит страницы,

Пророчествуя холода,

И вот уж душа не может смириться,

Что чувство его – перелетная птица —

Уносится в никуда.

А строки звенят холоднее, —

Замерзшего сердца струна.

Как могут такие пальцы

Писать такие слова?

Телу

Раскрытым ртом я извергаю любви своей желанья,

Касанья твоих пальцев цветами в тело проросли,

И корни их разбили вдребезги и низвергают в

бездну

Той прежней близости моей воспоминанья.

И в данный сей момент на поле брани только

я и ты,

И чей огонь любви сожжет быстрей в познании

одним другого —

Все тот огонь, что слабость тела моего

в другого – силу

Превращает снова.

И губы прирастут к губам, нисколько не жалея

страсти,

И вдохновению любви подчинены, и не оспорят

этой власти.

И влага откровения земного из пор сочится, жажду

утоляя тех тел,

Что правила своей игры лишь знают и сладкие

минуты не считают

Своей земной любви.

И, восхваляя тело за то, что есть оно, – как ключ

в долину наслажденья,

Я грежу все о той любви, и кровотоком мыслей тех

любовных

Я сердцу возвращаю то, что в сердце быть должно.

Зачем ты такой

Зачем ты такой бесконечно гордец,

Зачем ты так бесконечно суетен,

Пойми же не это – мира венец,

И соль мироздания не вкусишь ты.

Ты помнишь все даты мои наизусть,

Но, милый, что мне с этого?

До сути твоей не доберусь,

Прячешь ее где-то ты.

Частями себя даря, даришь любовь

частями.

И лето любви увидеть зимой —

Разве такое возможно?

Любовь из осколков принять не хочу,

Такую принять – сложность.

Реши ж наконец, что важней для тебя:

Моя – любовь иль твоя – гордость.

«Кто ты, зверь сильногрудый, кружащий…»

Кто ты, зверь сильногрудый, кружащий,

Похищающий дочерей и сердца их разбивающий,

Нелюбовью любуясь своей?

Как понять твои губы и руки, что вонзаются, как

пчела,

И жизнь сердца любви докуки не познавшее

никогда?

Победителем хочешь зваться, жизнью хочешь

повелевать,

На пути том преграду строишь у любви, что

желаешь отдать.

Боги жертв нелюбви не приемлют, Боги жертву

любви хотят,

Страх твой и недуг – недоверие в храме любви

алтари крушат.

Отгораживаешься, обороняешься от врагов и от

друзей,

И от девы уж той отказываешься, что так хочешь

назвать своей.

Мнишь свою нелюбовь панацеей и от боли, и от

невзгод,

И одно понять не умеешь – сам себя ты сломал

давно.

Пещера Диру

Опрокинулся полдень стеклянной жарою,

Горизонты прохлады – невидимы;

А природою где-то храмы с колоннами

Через века воздвигнуты.

Как по срезу времен в лодке плывем,

След оставляем чуть видимый;

Так глубоко не дышала еще

Глубью Его обители.

Капля за каплей здесь тают века,

У капель границ не видно;

Воды – без края и без конца,

Свод – тишиною бдителен.

Залы: белый, розовый, золотой

Свет струят удивительный;

Под струи эти подставлю ладонь

За ради жизни, просителя.

Неспящие в ночи

Неспящие в ночи.

И пыл горячих углей

Оберегают кожей,

Сгорающей в ночи.

Неспящие в ночи.

В смятении сердца.

У жаркого камина

Покоя не найти.

Неспящие в ночи.

И все, что близко —

Жарко, и чувствуют

Любовь, как чувствуют

Тепло.

И знает уж душа —

Сегодня не замерзнет,

Но и сгореть не сможет,

Сгоревшая давно.

Начало

Памяти И.А. Бунина

Среди хлебов, цветов и трав – любовью,

Нежностью распятый, существованием объятый

Тех грез, что предвещает неба глубина и даль.

Мечтаешь, душою дышишь и – вдыхаешь

Той тайны сокровенную печаль.

И, в яростных раскатах грома, как в дивной

Музыке старинного органа ты слышишь

Ангелов небесных голоса.

И вот уж ты дрожишь и грезишь о рыцарских

Турнирах, и Робинзоном мир океанский

Покоряешь, и в лодке впечатления плывешь,

И ею воображением своим ты управляешь.

И, будучи ребенком, вспоминаешь жизни,

Что жил ты сотни лет назад.

И чуткая душа твоя тех сотен лет

Накопленный багаж в той башне памяти

Все сохраняет, в воротах древних у нее,

Как стражи, чутье и вкус стоят.

И Пушкин чародейством строк своих околдовал,

И Гоголь пробудил то чувство доброты и кары

Над всем злом, и высшую любовь открыл

И сердцу и глазам ребячьим.

Лиловая синь неба – ворота детства твоего,

И, проходя под ними, не позабудешь тех чудес,

Ту жизни полноту и чувство то божественного

Смысла, что как молоко впитал, и даже смерть

Те краски расплескать не в силах —

Лишь тело смерти ты отдал, а душу – жизни.

Им не бывать в могилах.

Бал

памяти И. А. Бунина

Шатры и красная дорожка лестниц,

И с плеч долой меха,

А на плечо – мундиры и чины.

И зеркала, наполненные красотою,

Начавшейся игрой увлечены.

И запахи цветов легли дурманом

На белизну прекрасных дам плечей,

Освещены алмазным водопадом,

Как тысячей свечей.

А музыка поет, звучит, волнует

И лоск паркета превращает в лед,

И тот, во фраке: легкий, одинокий,

Чуждый, – в сей час уже совсем не тот.

И от тепла толпы, скользящей шумно,

Людно, так сладко захмелела голова.

И вот уже так вежливо-надменны повороты

Его прекрасного и тонкого лица.

Но вот ее лицо мелькнуло сквозь смог

Волнующе-волшебной суеты, и видеть хочет

Он те, прежние черты, но кружится от бала

Голова, и лишь в чарующее волшебство

Старания его превращены.

О, да, она уже не та. Стал тоньше стан;

И юность, скинув повседневные покровы,

Как тяжкий кокон, сбрасывают с плеч,

И бабочке прекрасной, тонкокрылой

Свободою уже не пренебречь.

И вечность танцевать готова,

Всю грацию свою отдав взамен…

Но почему же взгляд его прощально-долог

Сейчас, когда так много счастья в ней?..

И в теплой бальной зале становится

Так холодно, и он мечтает лишь о тишине

В своей квартире, и не дают покоя

Два вопроса: прощу ли я твою свободу

И порочность; простишь ли мою ревность

Ты в другом, не бальном мире…

Венеция

Ах, Венеция! Вот и наряд закончен мой

И, треуголку одевая, тот прежний мир

Я оставляю и открываю новый,

В котором издавна сама Венеция живет.

И впитывать в узоры платья моего

Таинственность ее мне лестно,

И, вот уж итальянкой властно-страстной,

Взбегая по мосту, я на свидание спешу,

И шорохи моих шагов я прячу под накидкою

небесной.

И состязаться с Казановой в поисках любви мне

сладко, —

Украдкой шепчет нам слова она и в сладости их

Укрывается – украдкой.

И вот уж сердце из муранова стекла держу в

ладони,

Любуясь тайною стеклянною его,

И тайны настоящих тех сердец, что за окном,

Уже грозят и манят за собою.

Венеция, ты нас, доверчивых своих детей,

В волшебные запутываешь сети, чтобы

околдовать навек

И страсть к себе внушить навеки.

И я иду за томною романтикой тумана твоего,

И в дар я от нее беру лишь грезы – жить о любви

мечтою,

И, лишь оглядываясь, понимать: любовь, моя

наперсница,

Всегда была со мною.

Баллада о Казанове и любви

Венеции привычно услаждать нас,

Вуалью древности своей глаза нам закрывая,