Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

• Название: САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
• Автор: Герман Дейс
• Жанр: Фэнтези

Самый поразительный роман современности, созданный на стыке различных жанров.

---

 «Эх, Россия, мать моя», - только и подумал Сакуров, почему то решивший, что, прожив на исторической родине своей покойной мамани больше года, его уже ничем не удивишь. Однако ровно через минуту Жорка его удивил снова и очень сильно.

 - …Ну, я давай гавкать в ответ и уже хотел сунуть через окошко прямо в социальный пятак, но не успеваю. Потому что какой-то дедушка, очевидно, бывший отчаянный разведчик или даже боец СМЕРШа (78), берёт одной рукой меня за воротник, второй рукой грамотно заламывает мою клешню за спину, оттаскивает от окошка и выговаривает мне, будто я скандалист и не имею никакого уважения к благодетелям нашим…

 - Не может быть! – изумился Сакуров.

 - Слушай дальше! Я, конечно, не стал отоваривать дедушку, который, может быть, всю войну прошёл, но продолжаю скандалить. Отцы! – кричу – да какие же это благодетели? Или вы, в отличие от меня, пришли сюда расписаться за целых десять долларов? Да нет, шумят, за тот же трешник с полтиной, но за него надо бить морду тебе, а не службе социальной защиты, потому что ты, афганец сраный, его, в отличие от нас, не заслужил!

 Сакуров выругался.

 - Ну, я не выдержал и обозвал всех старичков козлами, которые, вместо того, чтобы поддержать, выкручивают последнюю руку своему почти боевому товарищу!

 - И что дальше? – спросил Сакуров.

 - А дальше старички стали надо мной смеяться: какой, дескать, я им боевой товарищ? Подумаешь, дескать, без руки он. Да мы, дескать, все в ранах, как дуршлаги в дырках, и ничего, не артачимся. Дают три доллара – радуемся, дадут и по одному – спасибо скажем. Потому что мы…

 Да козлы вы, обзываю я их всех вторично, и как такие войну выиграли? Вам тут по зелёной трёшке выдали, а списали на два домика во Французской Ривьере. А ничё, говорят, всем жить надо. А вот ты, говорят, за козлов сейчас дважды ответишь…

 - Не может быть! – воскликнул Сакуров и мельком подумал о том, что это или Жорка такой мастер выкладывать факты, или Россия такая чудесная (в смысле чудес) страна, в которой нормально жить могут только профессионально русские люди или такие отморозки, которым всё по барабану. Ему же, наполовину русскому Сакурову, к тому же прожившему большую часть своей жизни в Закавказье, светило загнуться в чудесной стране России от простого удивления. Потому что удивлению в России от неё самой и от происходящего в ней не было ни конца, ни края. Впрочем, как не было конца и края всему тому, что имело отношение к России. Будь то природные ископаемые, зарытые в необъятные недра, или просто леса и степи, раскинувшиеся поверх данных недр, или государственная граница, пытающаяся объять вышеупомянутые необъятные недра, или беспредельно непонятная русская душа, или замысловатые русские мозги, куда поместились и беспрецедентная гениальность, и хвалёное русское лукавство, и прикладная смекалка, и неизбывная глупость, и безразмерная дурь.

 Короче говоря, или, если быть точным, коротко думая, наполовину нерусский Сакуров сделал вывод, что ему, как и немцу, всё смерть, что русскому хорошо. Или что русскому по барабану. Потому что расскажи Жорка о своих злоключениях любому своему чисто русскому односельчанину, то взамен он получил бы в лучшем случае фальшивое сочувствие. А в худшем – откровенное злорадство: что, дескать, получил, ветеран хренов?

 - …Ну, прихожу я к себе злой как собака и такой же голодный и звоню на работу своей жене, - продолжил повествовать распалившийся Жорка, - чтобы, значит, тащилась после обеда сразу домой, а не в свой сраный переход, где она деньги добывает для старинной знакомой своей долбанутой мамаши. А она мне в ответ: не могу, дескать, потому что партнёрские обязательства превыше всего…

 - Ну и ну, - только и имел, что сказать, Сакуров.

 - Но я и тогда не запил! – выкрикнул Жорка и хватанул очередную порции водки, азартно закусив дозу очередным бутербродом. – А получил-таки пенсию, накупил жратвы и засел дома, где вёл себя трезво и разумно всё время до отъезда…

 - Так это ты в дороге замутил? – уточнил Сакуров.

 - Позже! Когда сошёл с поезда на станции Кремлево, где надо пересаживаться на литер, бегающий из Павелеца в Угаров через нашу станцию…

 - Ну? – нетерпеливо спросил Сакуров, потому что услышал подозрительный шум на улице, а ему хотелось дослушать Жоркину историю до конца без комментариев Семёныча и даже хокку Варфаламеева.

 - …А на станции помимо меня, трёх старушек и одной девицы на выданье один в жопу пьяный мужик, - стал закругляться Жорка, потому что тоже услышал подозрительный шум. – Мужик этот ждал автобус на Шелемишево, но был настолько никакой, что мне, ещё совершенно трезвому, пришлось помочь дотащиться ему до большака. И, пока, помогал, мужик поведал мне, что едет с похорон сына, московского мента, которого завалили в Чечне. А потом пошарил по карманам, расплакался и сказал, что у него почему-то нет денег даже на копеечный билет до Шелимишево…

 Жорка нервно прикурил вторую сигарету и быстро добил свою историю:

 - …Короче, денег я мужику дал, подсадил в автобус, забросил в неё пустую сумку, вернулся на станцию, а одна старушка мне рассказала, что мужика этого сажали в поезд вдова сына и его однополчане. И что потом всю дорогу до Кремлева деда обсасывали какие-то наши с тобой замечательные земляки, они на весь вагон сочувствовали мужику, да так качественно, что в итоге мужик сошёл на станцию пустой, как барабан. А другая старушка добавила, что зря я мужика провожал, потому что теперь он будет на меня думать, будто это я выпотрошил его сумку и его карманы…

 - Твою мать! – ахнул Сакуров и снова мельком подумал о том, что теперь ему становится понятным математический парадокс выражения «стремится к бесконечности».

 - …Вот тут я не выдержал, достал из сумки бутылку водки и стал её глушить, - завершил своё повествование Жорка, и в то же время в окно забарабанили. Сакуров выглянул в окно, увидел тёплую парочку и пошёл отпирать двери.

 - Жорка приехал? – с порога в зубы спросил Семёныч, одетый в телогрейку на голое тело, тёплые кальсоны и галоши, опять же на босу ногу.

 - Приехал, - возразил Сакуров и посторонился.

 - Ох, и некультурный ты человек! – завёл старую песню Семёныч вместо приветствия, увидев тёплого Жору и притараненные им брашна.

 - Георгию наше почтение, - возник Варфаламеев, гипнотизируя стол с выпивкой и закусоном.

 - Нет, ты видел такого некультурного человека, Пётр Игнатыч? – продолжал разоряться Семёныч, располагаясь за столом и обслуживая себя с Варфаламеевым. – Приехал, никому не сказал, а мы тут волнуемся…

 - А мы-то как волнуемся, когда ты за пенсией в столицу на своей телеге мотаешься, а потом пропиваешь её с какими-то проходимцами, - хмуро возразил Жорка, самостоятельно наполняя свой стакан.

 - Кто? Я пропиваю?!! Да… - хотел задохнуться от возмущения Семёныч, но передумал и выпил. А потом принялся тщательно закусывать.

 - Ну, кто старое помянёт, - торопливо сказал Варфаламеев и треснул свой стакан.

 - Нужно мне ваше старьё поминать, - буркнул Жорка и тоже выпил.

 - Нет, ты всё-таки совсем некультурный человек, - подобревшим голосом повторил Семёныч, - ты даже…

 - Слушай, Алексей, не заводи Жорку, а то он после дороги не в настроении, - решил встрять в пьяный базар трезвый Сакуров.

 - Что-нибудь случилось? – вежливо поинтересовался Варфаламеев.

 Сакуров вкратце рассказал о Жоркиных злоключениях, а когда закончил про мужика, похоронившего сына, Семёныч презрительно присвистнул:

 - Вот удивил! Этого мужика ещё живого отпустили, а лично я знаю про такие случаи, когда…

 И Семёныч, попеременно выпивая, закусывая и перекуривая, поведал компании несколько жутких историй из своего детско-юношеского прошлого, тесно связанного с военной и послевоенной жизнью Москвы, куда ещё в начале двадцатых перебрались его родители. А Сакуров, решивший про себя, что больше его сегодня ничем не удивишь, потому что Жорка уже всё рассказал, был посрамлён самым жестоким образом. То есть, он был потрясён рассказом Семёныча о происшествии в его московском дворе в июле сорок пятого. Хотя никого из тогдашних очевидцев данное происшествие, если верить Семёнычу, особенно не потрясло, потому что дело житейское и не из ряда вон выходящее. А происшествие такое.

 Вышел как-то ранним утром дня такого-то июля сорок пятого юный Семёныч в свой московский двор и увидел кучку зевак, глазеющих на труп военного лётчика. Скоро приехала милиция, свидетелей опросили, труп забрали, а через три дня забрали и одного жильца дома, напротив которого жил Семёныч. А ещё спустя три дня он узнал, что жилец соседнего дома познакомился с лётчиком в какой-то пивной, там жилец узнал, что лётчик получил фронтовые и у него почти полный чемоданчик денег. Жилец известного дома зазвал лётчика к себе, потому что лётчик оказался неместный и ему надо было где-то переночевать, чтобы утром ехать домой. Лётчик отказываться не стал, потому что он прошёл пол-Европы и нигде ни одна европейская собака ему даже кукиша в кармане не показала. Потому что боялась. Или уважала. Наш столичный житель тоже не стал показывать лётчику никакого кукиша, но напоил у себя дома денатуратом ещё больше, а потом просто зарезал. А затем, не мудрствуя лукаво, выбросил труп лётчика, прошедшего не только пол-Европы, но и всю войну, из окна своей квартиры во двор. Избавился, в общем, от трупа, потому что где-то слышал, что если нет трупа, значит, нет и преступления (79).