Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

• Название: САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
• Автор: Герман Дейс
• Жанр: Фэнтези

Самый поразительный роман современности, созданный на стыке различных жанров.

---

 - Точно, Никифору, - пробормотал Сакуров, разглядывая галстук на условной груди деревянного сооружения. Константин Матвеевич вбил штырь и подёргал за него.

 - Что, пробуешь, могла ли коза сама вытащить штырь? – догадался Жорка.

 - Мне кажется, что с превеликим трудом, - с сомнением возразил Сакуров.

 - Ни боже мой! – весело воскликнул Жорка. – Штырь-то коровий!

 - Тогда как она освободилась и пошла скакать по огородам? – развёл руками бывший морской штурман.

 - Дело в том, что я видел приезд Мишки и подслушал его претензии касательно твоей козы, - сообщил Жорка, - а так как ты его претензии нагло проигнорировал, то он тебя и наказал.

 - Не может быть! – ахнул Сакуров.

 - Может. Мишке выдернуть штырь и пустить твою козу в чужие огороды – вкуснее елея…

 - Вот сволочь! – воскликнул Сакуров. – Что же мне теперь делать?

 - Вот именно, - понятливо поддакнул Жорка, - рыло ему тебе не начистить – мелковат ты против Мишки. И подляну ему устроить большую, чем он тебе, не сможешь, – культуры не хватит. Поэтому впредь будешь привязывать свою козу там, где удобно ему, а не тебе. Или козе…

 - А может, пришить его? – со злостью спросил Сакуров.

 - Всех не пришьёшь, - туманно молвил Жорка, - да и пустое это: из-за какой-то сраной козы так распаляться. А вот давай мы лучше на ней попробуем мой пневматический пистолет.

 И Жорка достал из кобуры пушку.

 - Не дам! – в натуре прикрыл козу грудью Сакуров.

 - Нет, ты смешной! – удивился Жорка. – Сам её поджопниками потчуешь, что только держись, а шариком пульнуть…

 - Слушай, у тебя с головой всё в порядке?

 - Нет, конечно! А впрочем, хрен с твоей козой… Тем более, что пистолет я уже проверял на Семёныче…

 - Как?!!

 - Молча, - ухмыльнулся контуженный односельчанин. – Мы тут давеча напились и давай с Семёнычем спорить: чья пушка лучше. В общем, решили стреляться с десяти метров. Видал у него фингал под здоровым глазом?

 - С ума сойти! – только и сказал Сакуров. – А если промахнулся бы? И попал бы в глаз? Или вообще убил бы?

 - Я, как – никак, бывший диверсант, - надулся Жорка, - и с десяти метров могу из любого оружия любому комару яйца отстрелить. А убить бы я его по-любому не убил, потому что стрелял резиновыми шариками.

 - Ну, вы даёте…

 - Да, время проводим весело. Жалко, ты из обоймы выпал, даже за событиями не следишь.

 - До ваших ли мне пьяных событий, - отмахнулся Сакуров и побрёл к сакуре. – Ты-то как: завязываешь?

 - Да. Жена должна скоро в отпуск прикатить. Надо кой-какой порядок кое-где навести. Да и глюки замучили… Кстати, как у нас дела?

 - Хреново. Скоро поросят с остальными гусями кормить нечем будет. Да и себя самого…

 - Ладно, денег я тебе после приезда жены подброшу. И водки. На неё мы у совхозных скотоводов комбикорм выменяем. Или у комбайнёров раннего зерна купим…

 - Правда? – оживился Сакуров.

 - Правда…

 Жорка проводил Сакурова до сакуры и потопал дальше, к себе домой.

 - Слышь, а где ты взял пистолет? – спохватился Сакуров.

 - Один бывший однополчанин презентовал, - откликнулся Жорка. Он скрылся за поросшей кустарником изгородью, а затем, судя по характерным возгласам, наткнулся на учительницу. Учительница ахала и хихикала, Жорка делал ей грубые комплименты по поводу пляжного халатика и устарелых прелестей, бессовестно прикрываемых вышеупомянутым предметом дачного туалета.

 Сакура прижилась вполне, однако ещё трудно было сказать, сакура ли это, или что другое. Односельчане к экзотике, посаженной на заднем огороде Сакурова, уже не цеплялись, один только Семёныч нет-нет да спрашивал: когда же мы, дескать, начнём собирать с заморского деревца по два ведра шишек? И скоро ли можно будет взять отросточек на развод. Дело в том, что Варфаламеев наплёл про ожидаемые шишки, будто из них, как из хмеля, можно будет делать пиво.

 - Да, пива бы сейчас неплохо, - мечтательно пробормотал Сакуров, перекуривая возле непонятного деревца. Слабый ветер шевелил игрушечные листочки, а от дерева шёл какой-то чудной невнятный аромат. По небу, сталкиваясь друг с другом, проплывали ватные облака, ракиты шумели и вздыхали, Мироныч пел арию демона из одноимённой оперы, написанной по мотивам одноимённой же поэмы господина Лермонтова Михаила Юрьевича.

 «Наверно, штаны стирает», - подумал Сакуров, различая характерный плеск воды в вотчине соседа.

 Вечером, когда Сакуров доил козу в компании кота и брюхатых кошек, к нему снова приполз Мироныч. Он самовольно проник во двор через незапертые ворота, встал рядом с Сакуровым и принялся отчитывать соседа за то, что тот научил говорить козу человеческим голосом специально для того, чтобы сжить его, бывшего директора, со света.

 - Только вы зря стараетесь, - хорохорился старичок, пытаясь заглянуть через плечо сидящего соседа в ведёрко, куда брызгали молочные струйки, - меня не так-то просто сжить со света, потому что я очень тёртый калач. Мало, что я из заговора военных (87) вышел сухим из воды, но я и всю войну прошёл. А что до бывшего наркома моей промышленности, который постоянно палки в мои колёса вставлял, так я его знаете на сколько пережил? А вот сейчас посчитаем… Его в пятьдесят втором отправили на Соловки, а меня чуть не посадили на его место, но я решил ограничиться комбинатом…

 - На бывшего донос ты писал или твоя жена? – спросил Сакуров, сноровисто сдаивая козье молоко

 - Так что и ваша говорящая коза мне нипочём, - проигнорировал вопрос Мироныч, – поэтому вы будете должны мне за испорченные штаны ещё пятьдесят долларов.

 - Тебе бы логику преподавать, - ухмыльнулся Сакуров и отпихнул кота от ведёрка. – Кстати, насчёт штанов. Вопрос первый: ты что, обделался? Вопрос второй: у Кардена штаны заказываешь, по пятьдесят баков-то?

 Но Мироныч проигнорировал и эти два вопроса, но пошёл, незваный, смотреть поросят и мерить остатки комбикорма в закромах односельчанина. 

Глава 48

 Летние дни, озабоченные деревенской действительностью в виде неистребимого сорняка, неунывающих вредителей и коварной погоды, полетели в прошлое с не меньшей скоростью, чем весенние. Трезвый Сакуров вертелся, как уж на сковородке, и только диву давался на своих пьющих соседей, которые и пьянку не оставляли, и дела свои успевали делать.

 «Вот тебе и пресловутая русская лень, - думал бывший морской штурман, бегая от колодца к грядкам с зеленью с двумя поместительными лейками, - да таких тружеников и в Китае не сыщешь…»

 А труженики вставали с петухами после любой попойки и вкалывали на своих огородах так, как будто знать не знали ни о каком похмелье. Потом они снова пьянствовали по любому удобному случаю и разными составами, и снова вкалывали, не печалясь о дороговизне всевозможных лекарств, привезённых из Европы с Америкой для снятия головных болей, успокоения сердцебиения и излечения прочих недомоганий понятного происхождения. Да и какая может быть печаль в среде нормальных пропойц, привыкших лечиться от всякого клина тем же клином. В смысле, вышибать его этим самым, а не с помощью на девяносто процентов палёных средств, изготавливаемых в каком-нибудь подмосковном сарае, причём в самых антисанитарных условиях.

 В общем, суетясь на огороде и в подворье, непьющий Сакуров смотрелся среди своих соседей чистой белой вороной, потому что вокруг пили все. Выпивала даже учительница, когда её приглашали вековухи. Не отказывалась от стаканчика-другого и престарелая тёща Виталия Иваныча, когда случалось собираться им всем большой семьёй под сенью яблонь по случаю какого-нибудь праздника. Трескал на халяву Гриша, по этому же поводу не гнушался всяким питьём военный, тех же правил придерживался третий после вековух сосед Сакурова Жуков. Что касается Мироныча, то тот давно зарекомендовал себя завсегдатаем на дармовщину любых без исключения застолий. Пастух Витька от Мироныча старался не отставать, но, в силу своего простого звания, не пользовался большой популярностью и высоким пригласительным цензом, как бывший директор местного металлургического комбината. Пастух Мишка халявой не чурался, но мог гульнуть и на свои. Впрочем, на свои, кроме Мироныча и Витьки, могли гульнуть все, но не всякий звал к себе гостей. Жуков, например, равно как Гриша и военный, гуляли на свои в одиночку, а потом, когда единоличная выпивка заканчивалась, норовили пристроиться к таким хлебосолам, как Жорка, Семёныч, Виталий Иваныч и даже Варфаламеев.

 «Эх, Россия, мать моя! – думал Константин Матвеевич, собирая раннего колорадского жука и слушая горланящих возле будки пастухов односельчан. – И бездонна ты, и безразмерна…»

 Односельчане в составе Жорки, Семёныча, Варфаламеева, Мироныча и Гриши горланили песню от первого лица про холостых парней, которых как собак нерезаных в славном городе Саратове, и про то, что первое лицо таки любит женатого (88).