Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

• Название: Укради у мертвого смерть
• Автор: Валериан Скворцов
• Издательство: Дрофа
• Жанр: Боевик
• Год: 1994
• ISBN: 5-87675-035-2

В сборник Валериана Скворцова включены два романа. В рома­не «Укради у мертвого смерть» основные события разворачиваются в Сингапуре и Бангкоке. Мастер биржевых кризисов, расчетливый делец Клео Сурапато, бывший наемник-легионер Бруно Лябасти, рвущийся в воротилы транснационального бизнеса в Азии, финан­сист Севастьянов, родившийся в Харбине журналист Шемякин и другие герои романа оказываются втянутыми в беспощадную схватку вокруг выкраденных у московского банка нескольких мил­лионов долларов, возвращение или потеря которых в конце концов оказывается для многих из них вопросом жизни и смерти.

«Одинокий рулевой в красной лодке» — роман, написанный на основе действительных событий. Бывший таиландский солдат-на­емник Палавек, проработав вышибалой в бангкокском притоне, по­падает в полпотовский отряд в Камбодже. После разгрома отряда он отдается пиратскому промыслу…

---

—   Держись подальше от таких знаний...

Рутер покачал головой.

—     Местные не решаются... Ну, долгая история. Погово­рим о моих очерках после прочтения.

—   Скоро?

Рутер повернулся к Барбаре.

—   Когда меня спустят с поводка, леди?

И тут Бэзил сообразил: разговорчивость и оживление филиппинца — от волнения. Такое случается, по себе знал. Если ждешь событий, которые могут закончиться плохо. Скажем, ранением. Как в марте 1979-го на вьетнамско-ки­тайской границе у Лангшона, когда вьетнамец-пограничник «проболтался» о том, что случится, по данным разведки, утром. А Бэзил-то полагал, что с прежним — танками, стрельбой, взрывами и воем самолетов — для него поконче­но после Камбоджи навсегда. Как, возможно, думал японец Такано из «Асахи», которому китайский снайпер утром и вложил пулю в лоб настолько аккуратно, что не шелохнулись очки на переносице. Бэзил, сидевший в траншее, минут пять считал соседа живым... И тридцать дней существовал так, как до этого шесть лет. Скажите солдату после победы и с «дембе­лем» в кармане, что, мол, извини, друг, за тобой должок — еще тридцать дней войны. И должок возвращаешь, хотя ни­чего в долг не брал...

—   Не подумай, Бэзил, — сказала Барбара, — будто я ему начальница. Это сложная комбинация в прессе. Мне пред­стоит роль заводилы, а затем ввяжется в потасовку Рутер...

Будто девочка, преодолевшая робость, обращалась к Бэ­зилу.

Она не боялась быть откровенной с собой.

Попыталась представить, как варит ему кофе утром. Или у них принято пить водку в это время? Какие у него родите­ли? Наверное, комиссары Красной Армии, в разведке, если он работал в Индокитае. У них, кажется, все по наследству. И дипломатия, и военное дело, и остальное. И другие буквы в алфавите, и ей любопытно будет смотреть на экран его ком­пьютера...

—   Не начальница, хэ-хэ... Жирная кошка от журналисти­ки, да еще финансовой. Хотел бы я столько зарабатывать... Бэзил, им платят на уровне бухгалтера крупной компании!

Русский улыбнулся глазами.

Голубые считаются страшными на Дальнем Востоке, от дьявола. Когда отец, шотландец, искалеченный в японском лагере военнопленных, смотрел на маму, она закрывалась ладонями.

У отца сохли руки. Барбара кормила его и не боялась смотреть в расширенные от боли зрачки, обрамленные не­бесной лазурью. Иногда глаза становились мутными, гасли с похмелья. Мама не разрешала давать болеутоляющий опи­ум. Только ром. Болезнь, из-за которой сохли руки, жила в позвоночнике, то вызывая корежившие отца приступы боли, то отпуская, и тогда на него нападала болтливость. Его шот­ландская семья утонула вместе с торпедированным в Балти­ке пароходом. Пенсию переводил банк, и, если день, когда приходило кредитное извещение, не случался похмельным, рассказывал Барбаре о банковской журналистике в лондон­ской «Тайме»...

В 1817 году в газету взяли репортером некоего Массу Элсейгера. Его раж уходил на ежедневное поношение Анг­лийского Банка, который продавал акции железнодорожных компаний, обещая бум в производстве рельсов. Банк прекра­тил публикации объявлений в «Тайме», и, хотя это лишило газету ощутимых средств, редактор верил репортеру. Акции железнодорожных компаний в конце концов лопнули. Авто­ритет первого в мире финансового обозревателя поднялся до покупки дома в Блумсбери... В него наезжали гости с коро­левской кровью. Там впервые в Англии прозвучал Бетховен. А потом Элсейгер полоснул столовым ножом себе по горлу— редактор уличил его в подделке счетов на несколько фунтов.

Журналист умер, а новый вид журналистики родился. С хорошими манерами, воспитанные и образованные, со свя­зями в банковских и деловых кругах, вхожие в министерства репортеры писали колонки, которые читались утром до от­крытия биржи.

Банк был местом, откуда приносили извещения о день­гах. Газета была ворохом листов, под которыми засыпал в кресле отец с голубыми глазами. Что такое Бетховен, Блумсбери, колонки и хорошие манеры, оставалось загадкой. Как и предостережения, с которыми отец, впав после рома в бред, обращался к Барбаре: «Не будем плясать под еврейскую во­лынку «Тайме»! Нет, не будем...»

Позже, когда после смерти отца мама сумела устроить Барбару на благотворительную стипендию в университет, ответы отыскались. «Тайме» называлась «еврейской волын­кой» потому, что ее финансовые колонки накануне войны диктовались из-за Ла-Манша домом французских Рот­шильдов. Но сложившаяся британская школа финансовых репортеров, располагавшая информацией и деловым инс­тинктом, помогла английским компаниям в колониях избе­жать роковой ошибки. Честь спасти британские средства от астрономических потерь в заморских территориях перед вторжением японцев принадлежит репортерам. Они предо­стерегали от вкладов вопреки сулившимся высоким процен­там. Когда нашествие подкатило к Индии, стало очевидным по чьей подсказке заманивались деньги. Отец до мобилиза­ции во флот за «вывоз денег пока не поздно» писал в «Файнэншл тайме» из Сингапура. Барбара видела его колонки в старых подшивках.

Слава Богу, сингапурская журналистика получила луч­шее из наследств в мире. Лелеемую и оберегаемую незави­симость мнений относительно финансов и бизнеса. Мини­стры с недоверием слушают университетских профессоров и академических экспертов, предпочитая водить дружбу с ре­портерами, разумеется, такими, которые имеют собствен­ный взгляд на происходящее, умны и образованны.

—   История может действительно показаться интересной и тебе, Бэзил, — сказала Барбара, вспомнив сомнения Бруно Лябасти относительно целесообразности «переброски» ганг­стерской истории через занавес другой системы. — Смо­жешь написать...

—  И тогда Гэри Шпиндлер из «Бизнес уик» и «Файнэншл тайме» получит железное доказательство, что я всех коррум­пировал и вломился в чуланы здешнего делового и подполь­ного мира...

—   Ты злопамятный, — сказала Барбара.

—   Несколько осторожный, только и всего. Ведь я — один в чужом клубе. Гэри так и рыщет вокруг.

—   Даже сейчас ты чувствуешь себя одиноким?

Вырвавшийся вопрос раздосадовал ее. Плоское кокетст­во. Но слова сказаны.

Мелодия Песчаной улицы возвратилась. На что он не имел права.

Рутер, видимо, неплохой мужик. Барбара неплохая баба. «Поэтому возьми себя в руки», — приказал Бэзил.

—   Верно... Чувствую глубокое одиночество. Гэри Шпиндлер бросил меня в беде.

—   Гэри удивительный малый, — сказал Рутер. — Всякий раз, когда звонит в Манилу и спрашивает, как у меня дела, следует понимать его вопрос так: никого не посадили из биржевиков?

Официант принес на подносе назад ее кредитную карто­чку.

В наступивших сумерках засветились желтоватые лам­пионы, извилистой линией поднимавшиеся вверх по улице Изумрудного Холма.

—  Там, выше, я живу, — сказала Барбара.

—  Да, красиво, — сказал Бэзил. — Старые дома под чере­пицей...

—  Уютно, — поправил Рутер. — Так и будем любоваться?

Минуты три они отстояли в очереди на такси возле уни­вермага «Главная точка» на Орчард-роуд. Водитель черно- желтой «тойоты» глядел хмуро. Скользнув глазами по пасса­жирам и выбрав Барбару, бегло сказал несколько слов на кантонском. Минуты две они перебрасывались короткими фразами.

Барбара и Бэзил сидели на заднем сиденье. Рутер с води­телем.

—   Вот так новость, — сказала Барбара по-английски.

—   Забастовка? — спросил Рутер.

—   Собирается делегация к боссам... А почему ты предпо­ложил?

—     Если тебя собираются вытолкнуть на ринг, именуе­мый прессой и общественным мнением, против «Бамбуко­вого сада» ясно, что твои действия только операция по под­держке. Специи к супу, который варят. Что эти ребята сами по себе осерчали, что ли?

—   Возможно, только слухи...

—     Иран уничтожил атомной бомбой, взятой взаймы у

России, иракские нефтяные терминалы? — спросил Рутер. — Тут серьезнее, мне кажется...

Барбара принялась рассказывать, как заработала на слу­хах свои первые большие деньги — высказала по просьбе одного дельца в «крикетном клубе», где собирались коллеги, предположение, что коровы в Европе, кажется, облучены в результате аварии на британской атомной электростанции. Цены по срочным сделкам на говядину и зерно росли до тех пор, пока торговцы не опомнились. После этого она реши­лась на самостоятельный эксперимент. Сообщила подружке, что один доктор, отличный специалист, к которому она об­ращалась относительно опухоли, оказавшейся сухожильной кистой на запястье из-за печатания на машинке, предостерег от использования яичного желтка. Желток вызвал подозре­ния у исследователей как источник раковых заболеваний... Через день биржа панически избавлялась от контрактов на яйца из Австралии и Новой Зеландии. И она поняла, что если слух движет рынком, то следует его уважать, даже если это совершеннейшая чепуха.