Евгений Юнга - Кирюша из Севастополя

• Название: Кирюша из Севастополя
• Автор: Евгений Юнга
• Издательство: Детгиз
• Жанр: О войне
• Год: 1945

Черноморская повесть — хроника времен Отечественной войны. В книге рассказана подлинная история юного моряка — участника героической обороны Севастополя.

---

Все вдруг приобрело свой смысл и значение, когда порог домика метеостанции переступил однажды автоматчик из бригады морской пехоты. Почтительно козырнув, он попросил сводку о погоде. Вслед за ним прибыл связной из дивизиона мотоботов с просьбой о том же. Метеоролог еще более удивился, услышав от обоих моряков, что они выделены для регулярной связи со станцией. Один обратился к нему, смешно величая «главным над скаженной борой», второй попросту назвал папашей. Оба, точно сговорясь, выразили уверенность, что он исполнит долг патриота и поможет не давать немцам покоя в Новороссийске. Старый метеоролог потребовал разъяснений и получил их немедленно. Они были просты: когда дует бора, куда неприметнее подводить корабли к захваченному немцами западному берегу, а заданий много, и все боевые. Это во-первых. Во-вторых, в непогоду легче переправляться через сухопутную линию фронта к вражеским блиндажам и дотам и глушить фрицев гранатами, как рыбу в бухте.

То, что до войны считалось стихийным бедствием для людей, оказалось верным помощником в борьбе с врагами.

Польщенный доверием и восхищаясь смелостью моряков, которые надумали запрячь бору в упряжку, старый метеоролог обрел свое место в беспощадной войне. Оставаясь для непосвященных «чудаком с верхотуры», неведомо почему торчащим на перевале, он незаметно выполнял теперь нужное дело. Его прогнозы попрежнему отличались безукоризненной точностью, а о результатах их он узнавал по числу уничтоженных немцев и разгромленных дотов. Связные аккуратно приходили за сводками. Однако бывали дни, когда бора опережала связных. Тогда старый метеоролог, позабыв о преклонных летах, спускался на одну из ближних к перевалу батарей восточного берега и предупреждал артиллеристов. Те передавали прогноз по телефону в базу, а дед Ветродуй, отведя с ними душу и ознакомившись с последними известиями, спокойно поднимался к себе, зная, что найдет станцию в целости и порядке.

Она была недоступна для врага. Тропа к ней и подступы к перевалу находились под присмотром пограничников и морских пехотинцев. Тысячи глаз стерегли предгорья Мархота, оберегая дорогу к Солнцедару и заодно домик метеостанции, где ничто не напоминало о кошмарах войны.

Обстановка внутри домика вполне отвечала его назначению. В отсветах огня, пылающего в камине, поблескивали металлической оправой большие и малые термометры, анемометры, барографы, барометры и прочие синоптические приборы для наблюдения за температурой, ветрами, давлением воздуха и осадками. Боковые стены были заставлены полками с книгами, завешаны таблицами и диаграммами. На столе у окна лежал лист с недочерченной диаграммой, по одну сторону письменного прибора стояла старомодная керосиновая лампа-молния, по другую — маленькая скульптура: Ленин и Сталин в Горках. Сбоку стола темнела застланная одеялом тахта, заменявшая постель, но так и не понадобившаяся в эту ночь.

С вечера старый метеоролог почувствовал недомогание. Давнишний ревматизм неизменно давал себя знать перед прекращением боры, когда внизу, у моря, теплело, на перевале же в летнюю пору сеяло мокрой пылью, а зимой сыпал прилипчивый, мокрый снег. В такие часы дед Ветродуй, шутя, говорил себе, а при случае гостям, что его телометр предсказывает перемену погоды.

Ночь напролет он просидел возле пышущего жаром камина, то поглаживая ноющие колени, то надолго застывая в кресле, равнодушный к трубным призывам боры, пока ему не почудились в них посторонние звуки.

Он медленно повернул голову и прислушался.

Гул урагана чуть слышно пронизала пулеметная очередь, за ней другая, третья… Погромче ухнули разрывы мин. Эхо раскатистого залпа промчалось сквозь заунывную звуковую бестолочь боры и смаху ударилось о каменные склоны Мархота. Еще не успело смолкнуть оно, как сызнова стрекотнули пулеметы, визжа понеслись мины и, перекрывая их, опять грянул орудийный залп.

— Кажется, всерьез, — спокойно предположил дед Ветродуй. — Но где следствие, там есть и причина.

Он потянулся к серому просвету оконца, долго смотрел в ненастную даль декабрьского утра и, поведя взглядом по откосу, прильнул к стеклу.

На беловатой от мергеля, словно натертой мелом вершине откоса чернело пятно, которого не было на ней раньше. Почти незаметно пятно передвигалось в сторону домика, похожее на ползущего человека. Ниже его на откосе один за другим вскипали смерчи разрывов.

Старый метеоролог всполошился. Он быстро надел овчинный кожух и шапку с опущенными наушниками, потуже завязал ее у подбородка, чтобы не сорвало ветром, и поспешил наружу, бормоча на ходу:

— Но это же сумасшествие! Неужели влез по откосу? Второй случай на моей памяти… Непостижимо…

Он присмотрелся к ползущему человеку.

Тот вдруг перестал двигаться и, завалясь на бок, вытянул перед собой руки, будто скованный судорогой.

Старик подбежал к нему и, словно не слыша разрывов мин неподалеку, опустился на камни.

Перед ним распростерся на белой глыбе мергеля незнакомый подросток, почти мальчик, с автоматом и рюкзаком за плечами. Клочья грязной ваты торчали из дыр куртки и брюк, изодранных донельзя. Не лучше костюма выглядели и сапоги. Пальцы правой руки подростка сжимали немецкий штык-тесак с обломанным концом. Вероятно, штык служил опорой в тех местах подъема на кручу, где не за что было уцепиться.

Веки подростка дрогнули. В упор на метеоролога уставились неверящие и в то же время радостно изумленные глаза.

— Дед Ветродуй? — хриплым шопотом произнес лежащий, крепко зажмурился и снова посмотрел на старика, желая убедиться, что тот существует наяву, а не во сне.

На скате откоса взвизгнула мина, и горным обвалом покатился по склону гул разрыва.

— Это ради вашей милости, — пояснил старик, спрятав улыбку. — Ты оттуда? А кто такой? Новороссиец?

Подросток замотал головой.

— Я из Севастополя. Моторист сейнера «СП-204» Кирилл Приходько. Мне до Солнцедара надо. В дивизион.

— Как же ты у немцев очутился?

— Шлюпку разбило. Нас двое осталось: я и Кеба. Его на Станичке фрицы взять захотели, так он их и себя гранатой подорвал.

Изумление метеоролога возрастало.

— И ты один шел? Через все это?.. — Старик повел пальцем вокруг бухты.

Маленький моторист устало кивнул.

— А вы Степан Петрович или нет?

— А зачем тебе потребовался Степан Петрович? — в тон ему переспросил старик. — Я самый и есть.

— Думал, не взберусь, — признался подросток, показывая старику изодранные в кровь руки; ногти на них были содраны. — Как дотронусь до камня, все равно что электричеством шибанет и в голову ударяет. Голова закружится, а я держусь за камень, не отпускаю. Лезу, а куда — не вижу…

— И хорошо, что не видел, а то бы непременно сорвался, — проговорил метеоролог, стараясь не смотреть на пальцы подростка.

— А вот и не сорвался! — по-ребячьи похвастал Кирюша. — Нехай фрицы позлятся. Я их секрет теперь знаю.

— Секрет?

— Ага, — подтвердил он и с помощью старика встал на ноги. — Дальнобойная из туннеля торчит.

Пошатываясь под напором ветра, он добрел до крыльца и в изнеможении присел на ступеньку.

— Поджилки дрожат, — шепнул он и добавил: — Очень высоко находится ваша квартира, Степан Петрович. Как на самолете: все видать. Наверное, на сто миль. — И восхищенно огляделся.

Гребень Мархота, к скале которого прилепился домик метеостанции, как линия фронта, разделял два мира: по одну сторону его длинным языком лежала затянутая пеленой брызг Цемесская бухта, раскинулся на ее берегах безжизненный Новороссийск в пятнах пепелищ и руинах, с другой стороны, меж заросшими лесом, недоступными боре ущельями извивались по склонам тропинки, желтыми ручейками сбегая в долину и сливаясь там в широкую ленту дороги к Солнцедару. Вдоль дороги весело курились голубые дымки из труб; в станицах и поселках продолжалась недосягаемая для немцев жизнь, которую они не смогли ни умертвить, ни увидеть.

Спуск с Мархота

Одной из таких тропинок старый метеоролог повел своего гостя вниз с перевала спустя неделю, когда улеглась бора. Голые склоны Мархота считались неподходящим местом для путешествия в дни северо-восточного ветра. Человек не мог даже устоять там на месте. Держаться было не за что, а пропасти подстерегали его на каждом шагу. К тому же руки маленького моториста не заживали: обмороженные, ободранные при подъеме на перевал, они все еще представляли сплошную рану.

— В госпиталь требуется тебе, сынок, да поскорее, — приговаривал дед Ветродуй, время от времени рассматривая руки гостя.

Незадолго до Нового года они покинули метеостанцию.

Было ясное морозное утро. Солнце уже взошло над отрогами гор. Обледенелые зубчатые вершины нестерпимо для глаз отсвечивали в его лучах. Глубоко внизу сверкало сквозь дымку испарений море, похожее на огромный каток из ослепительно голубого льда.