Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

• Название: Когда-то был человеком
• Автор: Дитрих Киттнер
• Издательство: издательство «Прогресс»
• Жанр: Прочий юмор
• Год: 1989
• ISBN: 5-01-001000-3

В книге предельно конкретно, наглядно показана хваленая суть «демократии» ФРГ. Здесь нет общих рассуждений о запретах на профессии, о поддержке правящими кругами ФРГ реваншистов и неофашистов и т. д. Автор – самый известный в своей стране представитель политического кабаре левого направления – рисует все эти явления яркими красками.

---

Тогда студенческий стратег от революции раскрыл свои идеологические карты: «Что тут долго обсуждать? Эта забастовка не представляет для нас интереса. Они ведут борьбу только за свои рабочие места, а не за революцию». И подумать только, этот невежда сорвал аплодисменты!

Делать было нечего, я был вынужден подчиниться указаниям организаторов и продолжить свое выступление. Не отказав, правда, себе в удовольствии вставить в него несколько гневных пассажей о псевдореволюционном шовинизме. Моя «Революционная песня благодушию» зазвучала, как никогда, актуально. В конце вечера удалось, хотя и с трудом, добиться принятия послания солидарности в адрес бастующих.

После окончания представления мой противник из ССНС вновь вышел на трибуну и от имени своей организации предложил провести «информационное мероприятие по случаю кампании среди рабочих». А позднее, когда мы с Кристель убирали декорации, он сказал нам, что читал Маркса. Наверняка врал.

Позднее СДПГ действительно закрыла газету «Килер фольксцайтунг», а ССНС прекратил свою «кампанию среди рабочих». Большинство студентов, присутствовавших на моем вечере кабаре, наверняка давно сдали экзамены, некоторые из них, возможно, уже стали докторами наук, а кто-нибудь, может, даже и директором какого-нибудь издательства. Все ли уволенные печатники и наборщики нашли себе новую работу, я не знаю.

КАК Я ОДНАЖДЫ ПОМОГ ПОЧТЕ РАБОТАТЬ В УСЛОВИЯХ БОЛЬШЕЙ ГЛАСНОСТИ

Я уже рассказывал о том, как секретные службы ФРГ постоянно нарушают конституцию, гарантирующую тайну переписки. Об этом давно всем известно (мне, например, по собственному опыту), да и в газетах тоже не раз публиковались материалы о почтовой цензуре. И вот в 1978 году я заказал штемпель для моих почтовых отправлений: «Я не согласен с передачей моего письма ведомству по охране конституции, другим секретным службам или перекачкой его содержания в компьютеры».

Ясно сказано, считал я, понятно всем и каждому в отдельности. Но, как выяснилось, понадобилось семь долгих лет, прежде чем власти уяснили себе мою мысль. Это объяснялось, конечно, тем, что заказал я штемпель не для того, чтобы держать его под стеклом, а чтобы (считая: профилактика – лучшее лечение) пользоваться им.

Первый сигнал, свидетельствовавший о том, что я задел за живое, я получил 26 сентября 1979 года – шло двадцатое пленарное заседание ландтага земли Нижняя Саксония. Вопрос депутата СДПГ Зилькенбоймера к профессору Э. Пестелю, представителю ХДС, министру по делам науки и культуры: «Как же это получилось, что вы отказались принять заказное письмо, направленное вам господином Киттнером?»

Действительно, за день до этого управляющий по делам культуры, натура тонкая, приказал отправить мне обратно невскрытым толстый конверт (марок было наклеено сколько нужно) с пометкой: «Адресат получить отказался». (Кстати, если уж на то пошло, как раз я имел право на демарш, ибо в компетенции именно этого министра была сфера моей деятельности.) Ответ министра, записанный в протокол, не может не вызвать изумления.

«Министр Пестель: "Я беру далеко не всё (возглас из рядов СДПГ: «Ага!»). Если на конверте штемпель «Не передавать ведомству по охране конституции» или какая-нибудь подобная надпись, то такое письмо я не приму, так как, с одной стороны, речь идет о каких-то скользких намеках (аплодисменты в рядах ХДС), причем намеках злобных. С другой стороны, если подобное письмо содержит факты, подлежащие расследованию, его просто необходимо довести до сведения компетентных властей, и я бы нарушил свой долг, если бы, вскрыв такое письмо, взял на себя обязательство не передавать его дальше… Господину Киттнеру в будущем следует воздерживаться от подобных шуток!"»

Однако моя шутка возникла не на пустом месте. Незадолго до этого случая коллега господина Пестеля в земле Рейнланд-Пфальц был публично обвинен в том, что передал ведомству по охране конституции списки ничем не запятнавших себя в глазах закона граждан, поставивших свои подписи под воззванием протеста. Министерство вначале все отрицало. Поэтому в словах Пестеля содержалось косвенное признание, что «факты, подлежащие расследованию», могут кратчайшим путем быть переданы в сыскное ведомство. Но дело в том, что и в моем письме находилось воззвание с подписями. Отсюда и штемпель – как выражение моих опасений.

То, что и сам министр разделял эту точку зрения, показывает дальнейший диалог:

«Шайбе (СДПГ): «Господин министр, не считаете ли вы (выкрик из рядов ХДС: «Нет!»), что штемпель… Может быть, вы все-таки будете уважать мнение других? (из рядов ХДС: «Тоже нет!») Ведь штемпель в конце концов мог быть задуман не как скользкий намек, а как вид сатиры».

Пестель: «Разумеется, можно посмотреть на это и так, но можно и по-другому. Я лично посмотрел по-другому (выкрик из рядов ХДС: «Очень хорошо!»)».

На этом можно закончить трансляцию из ландтага земли Нижняя Саксония, где сатира густо замешена на реальности.

Почтовое ведомство тоже посмотрело на это по- другому. После того как оно какое-то время терпело мои штемпеля (может, стремясь избежать новой публичной дискуссии по поводу цензуры, которой подвергаются почтовые отправления, а может, по чистому упущению), я получил уведомление от почтовой дирекции: «Касательно отказа пересылать корреспонденцию». В нем говорилось:

«Штемпель „Я не согласен с передачей моего письма ведомству по охране конституции" представляет собой заявление с оценкой законодательных положений, таких, как, например, Закон об ограничении тайны переписки, почтовых и телеграфных отправлений».

Действительно, боннское правительство в 1968 году посчитало, что гарантируемая конституцией тайна переписки предоставляет гражданам непозволительно широкие свободы. Однако взять и просто отменить их – такая мера вызвала бы скверный резонанс за границей. И потому в том же году в Бонне протащили дополнительный закон, чьи резиновые формулировки превратили конституционную гарантию в ее полную противоположность. По принципу: сечение розгами отменяется и сохраняется лишь в том случае, если государство посчитает это необходимым…

С тех пор вторжение в личную жизнь ведется в широких масштабах и на вполне «законном» основании. Иллюстрированный журнал «Штерн» опубликовал снимки, на которых видно, как тысячи писем мешками перегружают из здания почты на грузовик, принадлежащий секретной службе, и увозят на просмотр.

Но мой текст, если рассматривать его со строго юридической точки зрения, ни в коем случае не дает оценки подобным действиям. Я не случайно выбрал именно такую формулировку. Поэтому и выразил свой протест, сообщив, что в моем случае со штемпелем речь ни в коем случае не идет о «заявлении с оценкой», а просто о волеизъявлении. Практика государственных учреждений читать чужую переписку здесь ни в коем случае мною не подвергается оценке, тем более не критикуется. Текст штемпеля относится к данному конкретному почтовому отправлению и выражает лишь личное несогласие отправителя с определенными вещами. Кроме того, никто ведь не обязан прислушиваться к моему волеизъявлению. Ведомство по охране конституции может спокойно продолжать рыться в моих письмах, но еще не хватало, чтобы я был с этим согласен! Ничего такого не записано ни в законе, ни в своде почтовых правил.

«Ради профилактики» я тут же попросил официально сообщить мне, не будут ли другие альтернативные формулировки в глазах почты выглядеть как «примечание политического содержания» и потому подлежать запрету. Например: «Пожалуйста, не вскрывать!», «Вскрывает только получатель», «Содержание доверительного характера», «Сердечный привет всем, кто будет читать его, помимо получателя», «В случае жалоб на содержание просьба вернуть отправителю!», «Личная переписка» и т. д.

Как и следовало ожидать, я вскоре получил доплатное письмо с отказом: «Ваша точка зрения, согласно которой речь якобы идет о простом волеизъявлении… не соответствует действительности».

Это означало: я сам не знаю, что говорю. Потому что, как пояснили мне: «Решение вопроса, носит ли приписка политический характер, зависит от точки зрения незаинтересованного лица, а не от намерения отправителя, которое по внешним признакам не поддается оценке».

Логично: если я говорю дословно «не согласен», то по внешним признакам никак не определить, согласен я или нет. «Незаинтересованным лицам» это явно не по силам. Они так заняты вынюхиванием «заявлений, содержащих оценки», что просто не в состоянии понять текст, где все написано черным по белому…

Но теперь и я решил не представляться более наивным, чем был на самом деле. Разумеется, мое волеизъявление позволяет сделать вывод, что у нас в стране личная переписка подвергается цензуре. Только вот одно удивляет: ведь все это санкционировано верхами, к тому же законодательно закреплено. А если так, то правители должны, скрипя зубами, не открещиваться от собственного закона, а отстаивать его! Однако в таких делах и проявляется двойная мораль буржуазии: она сначала совершенно легально лишает силы законы и одновременно хочет сохранить видимость, что они якобы продолжают действовать – глядите все, какие у нас свободы! Для сатирика здесь огромное поле деятельности. Он должен ставить перед выбором власть имущих: или вы уважаете основные права граждан, или же открыто сознаетесь, что они – не более чем макулатура. Ведь с какими дикими вещами приходится порой сталкиваться в ФРГ: где-то с позором отправляют в отставку фельдфебеля за то, что тот якобы сказал: в бундесвере нельзя свободно выражать свое мнение. Но то, что это запрещено, говорить, естественно, запрещено. А подтверждать, что это так, тем более запрещено… Или вот существует и действует закон (и любой его может прочитать), по которому «власти имеют право вскрывать и знакомиться с тайнами почтово-телеграфных отправлений». Тем не менее меня хотят наказать, «отказавшись принимать корреспонденцию», запретив мне даже намекать на то, что такой закон существует.