Георгий Соколов - Малая земля

• Название: Малая земля
• Автор: Георгий Соколов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Сборник очерков и рассказов «Малая земля» посвящен героям легендарного десанта на Мысхако под Новороссийском в 1943 году. Автор — Георгий Владимирович Соколов — участник этого десанта. Его книга — не только личные впечатления, но и результат многолетних поисков оставшихся в живых десантников, чьи воспоминания помогли ему написать новые документальные новеллы о героических подвигах моряков и солдат.

---

Матросы любили своего лейтенанта, они решили сами отнести его к берегу и погрузить на корабль, не дожидаясь санитаров. Несколько минут спустя на рыбзавод налетели вражеские самолеты. Одна бомба угодила в санчасть. Все раненые и врачи, находившиеся там, были убиты. А Ткаченко в полночь был погружен на «морской охотник». В сибирском госпитале он пролежал более года и после излечения его признали непригодным к военной службе. Потом был на партийной работе в Сибири, учился и только спустя десять лет переехал в Донецк.

При раскопках развалин рыбзавода была найдена железная коробка с карточками раненых. Оказалась там карточка и Ткаченко. После войны на памятнике написали фамилии тех, кто погиб в подвале рыбзавода. Так Ткаченко оказался в числе похороненных.

Есть поверье: если человека считали погибшим, а он оказался живым, то будет долго жить. Не знаю, так ли это, но я желаю Александру Семеновичу Ткаченко долгой жизни.

Надя Лихацкая и Нина Марухно (ныне ее фамилия Кузнецова), бывшие санинструкторы куниковского отряда, предложили мне пойти в гости к старшине отряда Николаю Ивановичу Алешичеву. С нами пошли еще несколько малоземельцев.

Надо ли говорить, что встреча была самая горячая. Поцелуи, объятия, разговоры, воспоминания, тосты, слезы, смех… Каждому было что вспомнить!

— На вторую ночь после высадки десанта, — рассказал мне Николай Иванович, — майор Куников поручил мне доставить боеприпасы в боевую группу лейтенанта Тарановского, которая прорвалась через Станичку к кладбищу. Связного из группы не было, его ранило. Я взвалил на себя диски и цинковый ящик с патронами и один пошел разыскивать группу Тарановского. Кругом гремел бой — я то шел, то полз, смотря по обстановке. Добрался до Песчаной улицы. Тут мне встретился матрос из группы Тарановского. Я дал ему цинковый ящик с патронами. Двинулись дальше. И вдруг во дворе одного дома я услышал приглушенные голоса. Решив, что там немцы, я приготовил гранаты и подбежал к землянке посреди двора. Шедший со мной матрос остановил меня. «Подожди. Не бросай. Там, кажется, жители», — сказал он. Я подошел ближе. «Не стреляйте», — раздался женский голос. Гляжу — моя жена. На руках у нее ребенок. Я онемел, не веря своим глазам. Жена тоже растерялась. Я чувствовал, что по моему лицу текли слезы. Мы не сказали друг другу ни слова. Мне надо спешить доставить боеприпасы, у десантников нет ни патронов, ни гранат, а противник находился в десяти метрах. Я поцеловал жену, почему-то дал ей флягу с вином и пошел. Матроса, правда, я оставил около землянки. Вернувшись в штаб, я доложил Куникову об обстановке, но о встрече с женой не сказал. Сказал начальнику штаба Катанову, а тот доложил Куникову. Майор приказал эвакуировать жену и детей.

А вот что рассказала Марфа Антоновна:

— До войны я работала мастерицей на швейной фабрике. Но когда началась война, стала работать на 31-й батарее, где ранее служил муж. Эвакуироваться я не успела и осталась в оккупированном городе с двумя детьми- с грудной Жанной и трехлетним Жорой. Жили мы на улице Коммуны. По соседству поселился гестаповский офицер. Одна предательница выдавала ему семьи моряков. Выдала и меня. Только случайность помогла мне избежать ареста. Ночью пришли немцы, стали спрашивать, где живет Марфа Антоновна Алешичева. Я возьми да и укажи им на соседний пустующий дом. Они пошли туда, а я схватила детей и бежать. Прибежала в Станичку к знакомому рабочему Михаилу Андреевичу Бабосину. Он приютил меня. Мне пришлось прятаться. Гитлеровцы ходили по квартирам с обысками и, если находили посторонних, расстреливали. Пришлось прятаться дальше от дома. Как-то я пришла проведать детей, а тут начался сильный артиллерийский обстрел. Я выскочила во двор с детьми и спряталась в землянке.

— Это началась высадка десанта, — заметил Николай Иванович.

— На вторую ночь нам также пришлось быть в землянке, — продолжала Марфа Антоновна. — Здесь и увидел меня муж. Когда он ушел, я еще долго не могла прийти в себя. Матрос, которого оставил муж, помог мне перебраться в дом. Днем его тяжело ранило. Я перевязала его. Вскоре в комнату вползли еще несколько раненых. Перевязала и их. А ночью пришли матросы от Куникова с распоряжением эвакуировать меня. Но я отказалась. И вот почему. В доме были раненые. Ухаживать за ними некому. Не могла же я бросить их на произвол судьбы. Вот я и стала медицинской сестрой. Матросы прозвали меня мамашей. У десантников кончились продукты. Но они отказывали себе в последнем сухаре, а детей кормили. На моих глазах был ранен лейтенант Тарановский. Это был смелый и мужественный моряк. Его ранило в голову и в спину. Я перевязала его, и он продолжал руководить боем. С куниковцами я пробыла на передовой до тех пор, пока отряд не отправили в Геленджик.

Я спросил ее о судьбе детей.

— Выросли, — улыбнулась Марфа Антоновна. — Жора окончил среднюю школу, работает. Дочь Жанну, как лучшую работницу, швейная фабрика командировала на учебу в Ленинградский текстильный институт. Будет инженером-технологом.

Такой вот был случай в десанте. Случайностей на войне бывает немало. Помню, в армейскую газету «Знамя Родины» пришло письмо от одного десантника. Он спрашивал адрес пулеметчика, о котором в газете была заметка и который, по его словам, был его братом. Сотрудник газеты, которому поручили ответить на письмо, установил, что братья воюют на Малой земле бок о бок в течение четырех месяцев. Их разделял только невысокий бугор шириной в десять метров. После трехлетней разлуки братья встретились. А не появись а газете заметка, их встреча могла и не состояться.

В Новороссийском клубе моряков я видел бронзовый бюст Героя Советского Союза Николая Сипягина, чей прах покоится на площади Героев в Новороссийске. Скульптура невольно привлекла мое внимание. И не только потому, что это был бюст знакомого мне моряка, а и потому, что скульптор сумел воплотить в бронзе характер морского офицера. Под бюстом подпись автора «Н. Божененко».

Эту подпись я видел и на памятнике замученным гитлеровцами рабочим завода «Первомайский» в поселке Верхне-Баканском. Памятник изображал кусок стены разрушенного здания, перед ней поставлен для расстрела рабочий. Это непокоренный гитлеровцами советский человек. Высокий, гордый, с сурово нахмуренными бровями, он сделал шаг вперед. Кажется, вот сейчас он разорвет веревки, которыми связаны его руки, и бросится в бой. Такой не попросит пощады у врага.

В станице Гладковской Крымского района в 1961 году был поставлен памятник расстрелянным мирным жителям станицы. На пьедестале — женщина со скорбным лицом и вытянутой вперед рукой. К ней прильнула девочка. Что-то общее есть в выражении лица, позе женщины и рабочего на памятнике в поселке Верхне-Баканском. Общее это — печать непокоренности. Женщина не молит о пощаде, не страх на ее лице. Она хочет защитить от фашистских пуль прижавшегося к ней ребенка, а глаза ее гордо и прямо смотрят в упор на убийц.

Автор этого памятника также Н. Божененко.

Я видел еще несколько скульптур, созданных им. Они посвящены теме Отечественной войны, людям мужественным, готовым на самопожертвования.

Думаю, даже не зная биографии Николая Кирилловича Божененко, можно догадаться, что он фронтовик, что война заняла в его жизни большое место.

Я не был знаком с Божененко. Познакомился с ним двадцать лет спустя после боев за Новороссийск. Пришел к нему в мастерскую, и мы долго разговаривали — и о прошлом, и о настоящем.

До войны Божененко не мечтал о профессии скульптора или художника. Война застала его студентом гидрометеорологического техникума в Москве. Было ему тогда семнадцать лет. Он вернулся в родной Новороссийск и поступил матросом на буксир «Фрунзе». Осенью 1942 года Божененко послали учиться в Краснодарское пулеметно-минное училище. В марте 1943 года младший лейтенант Божененко был прислан на Малую землю и назначен командиром пулеметного взвода 404-го полка 176-й Краснознаменной дивизии. Огневые позиции пулеметчиков находились около кладбища, в двадцати-тридцати метрах от переднего края гитлеровцев. Здесь молодой офицер получил боевое крещение и здесь он возмужал как воин.

Вскоре Божененко назначили командиром пулеметной роты. После Малой земли — бои за Днепром. Потом десант за Дунай, бои в Польше, Чехословакии, Венгрии. В зарубежных походах Божененко командует ротой автоматчиков. В Карпатах его тяжело ранило.

Многое видел и испытал Божененко в годы войны. Но в памяти наиболее запечатлелись бои на Малой земле. Божененко не более сорока лет, а голова у него вся седая. Когда же поседел?

— Во время апрельских боев на Малой земле, — ответил Николай Кириллович. — Гитлеровцы переходили в атаку на нашем участке по нескольку раз в день. Отступать нам, сам знаешь, было некуда — позади море. Мы били и били из пулеметов. А атаки не утихали. На нас сыпались сотни бомб, тысячи снарядов. Земля под нами колышется, кругом гарь и пыль. Дышать трудно. Нас осталось совсем мало, но мы не отступали, а секли и секли из пулеметов, автоматов. Раненые не уползали в санчасть, а оставались вместе с нами, набивали ленты, диски. Вот в эти дни я и поседел. О том, что я седой, узнал уже в станице Раевской, когда мы пошли вперед. Сначала подумал, что я испачкался, пошел умываться. Вымыл голову с мылом, опять взглянул в зеркало — по- прежнему голова белая.