Фридрих Кристиан цу Шаумбург-Липпе - Был ли Гитлер диктатором?

• Название: Был ли Гитлер диктатором?
• Автор: Фридрих Кристиан цу Шаумбург-Липпе
• Издательство: Kritik: Die Stimme des Volkes, Folge Nr. 86; Nordwind-Verlag
• Жанр: Публицистика
• Год: 1994

Выросший в немецкой провинции принц Фридрих Кристиан цу Шаумбург-Липпе (1906–1983), наследник княжеского дома, правившего ранее маленьким вассальным княжеством на территории Германской империи, был достаточно авторитетным человеком, чтобы рассказать нам о Гитлере и его деятельности во главе Третьего рейха. Личный друг фюрера еще до прихода того к власти, принц в первые годы правления Гитлера часто бывал его собеседником. Принц вступил в НСДАП при посредстве Рудольфа Гесса, был членом СА, а затем стал помощником доктора Йозефа Геббельса в Министерстве пропаганды.

Как объясняет сам принц, он начал писать эту книгу в 1976 году, чтобы: «Определить, насколько отвратительную и подлую ложь против нас, немцев, распускают в течение десятилетий, и указать на то, кто это делает и почему это происходит… Тот, кто осознанно действует вопреки вечному порядку этого мира, может быть только предателем, мерзавцем! Он вредит всем другим. Никакая философия, религия, математика никогда не могут стать сильнее вечной этической закономерности природы!»

Об авторе. Принц Фридрих Кристиан цу Шаумбург-Липпе (Friedrich Christian Prinz zu Schaumburg-Lippe, родился 5 января 1906 года в Бюккебурге; умер 20 сентября 1983 года в Вассербург-ам-Инн) был немецким аристократом, высокопоставленным национал-социалистическим функционером и автором национал-социалистических произведений.

Перед приходом нацистов к власти он служил возникающему национал-социалистическому движению в качестве одного из самых видных имперских ораторов. С 1933 года был адъютантом Йозефа Геббельса и вследствие этого — одним из его ближайших сотрудников в Имперском министерстве народного просвещения и пропаганды. После окончания Второй мировой войны он стал широко известен как «ревизионист истории».

Фридрих Кристиан Вильгельм Александр Принц цу Шаумбург-Липпе появился на свет в 1906 году как четвертый и самый младший сын князя Георга цу Шаумбург-Липпе (1846–1911) и Марии Анны фон Заксен-Альтенбург (1864–1918) в главном городе княжества Бюккебурге и получил свое имя в честь графа Фридриха Кристиана.

Рано осиротев, он вырос под опекой старшего брата Адольфа, последнего правящего князя, вместе со своей сестрой во дворце в Харрле. Он изучал юриспруденцию в Бонне, где у принцев фон Шаумбург был фамильный дворец. Затем продолжил учебу в Кёльне. Будучи объективно состоятельным, он все же глубоко чувствовал упадок власти и имущественного благосостояния его семьи.

В 1928 году, вскоре после женитьбы, 22-летний принц, ничем еще не занимавшийся и получавший деньги на жизнь от своего брата, сблизился с Гитлером, но тот отговорил принца от вступления в НСДАП. Наконец, Фридрих Кристиан в сентябре 1929 года был принят в партию и тем самым стал, наряду со своим двоюродным братом Йосиасом цу Вальдек унд Пюрмонтом и вступившим позже, но более популярным принцем Августом Вильгельмом Прусским (1887–1949), одним из первых членов партии из круга высшего немецкого дворянства. Фридрих Кристиан сначала был сотрудником Роберта Лея, гауляйтера Кёльна — Кобленца. Вместе с Леем он основывал ежедневную прессу штурмовых отрядов; затем в 1930 году — общество с ограниченной ответственностью для выпуска национал-социалистических ежедневных газет. С 1931 по 1933 год был внештатным организатором фирмы «Дитрих унд Ко» в Кёльне, издательства ротационной печати. Далее принц служил для партии как один из ее первых имперских ораторов и стал также активным членом СА.

Непосредственно после основания Министерства пропаганды 1 апреля 1933 года он стал адъютантом Геббельса и имел, таким образом, постоянный доступ к одному из самых могущественных политиков Германской империи. 1 ноября 1934 года он стал референтом в международном отделе министерства. Далее принц атаковал в своих публикациях немецкое дворянство, которое сначала слишком мало поддерживало национал-социализм и вместо этого скатывалось к реакции и монархизму.

Геббельс 13 февраля 1937 года отметил в своем дневнике о своем близком сотруднике: «Эти принцы привыкли ничего не делать и только маршировать на парадах». Однако с 1943 года принц служил на фронте в мотопехоте.

Во время господства национал-социалистов Фридрих Кристиан быстро делал карьеру и стал, таким образом, не только советником в Министерстве пропаганды, но и штандартенфюрером СА в полку «Фельдхеррнхалле», руководителем отдела в штабе гауляйтера зарубежной организации НСДАП, и получил за свои многолетние заслуги перед партией от самого Гитлера золотой почетный знак НСДАП.

После окончания войны принц был интернирован с 1945 по 1948 годы. В Советской оккупационной зоне его произведения были запрещены. Несмотря на обвинения в якобы выдаче нескольких чиновников своего министерства, принц в 1950 году успешно прошел процедуру денацификации.

И после конца национал-социализма принц оставался плодовитым публицистом и публиковал различные книги, в том числе в ультраправых издательствах «Druffel» и «Arndt». Он никогда не дистанцировался от национал-социалистической идеологии и защищал ее до самой смерти. Его произведения и сегодня еще популярны в ультраправых и неонацистских кругах.

«Я спрашиваю себя, какой правитель пользовался когда-нибудь таким уважением, почитанием, любовью и обожествлением, как этот человек в коричневой рубашке».

Луи Бертран, французский журналист на Имперском съезде партии в 1937 году в Нюрнберге

---

Так как я переживаю теперь уже четвертую эпоху немецкой истории, я полагаю, что видел достаточно много, и могу сравнивать очень хорошо, и имею на это право. Прошу вас, дорогой читатель, не воспринимайте как мою самонадеянность, если я полагаю, что относительно этого периода я являюсь одним из совсем уже немногих людей, которые вообще могут и имеют право описывать это время исходя из собственного опыта — и судить его.

Вы, вероятно, скажете: если это так, то почему же вы молчали об этом более сорока лет?

По двум причинам:

a) так как я все еще верил, что другие гораздо более компетентны, чтобы сделать это, нежели я, потому что у них, благодаря их особенно ответственным позициям, был куда более широкий обзор;

б) так как я просто был не в состоянии понять, что один и тот народ может быть настолько ужасно различен. К сожалению, я должен признать, что речь больше не идет о том самом народе. Иначе сегодня очень многое было бы совсем иначе на немецкой земле, причем, это было бы лучше для всех.

Итак, я сказал себе, что это мой «проклятый долг и обязанность» — взяться за перо. Написать о том, что я сам узнал и испытал и что я из собственного опыта и с чистой совестью могу высказаться против клеветников и за наш народ — ради правды.

Я жил во времена монархии, как сын Правящего князя. Ребенком я испытывал, как тесно, откровенно и верно наш народ чувствовал свою связь с нашей семьей — и наоборот: наша семья чувствовала себя связанной с нашим народом. Самым явным доказательством этого был тот факт, что ландтаг княжества Шаумбург-Липпе еще за несколько дней до отречения от престола моего самого старшего брата единогласно просил своего суверена, чтобы тот не отказывался от трона, а оставался. Тогда СДПГ в нашем местном парламенте была самой сильной партией! Но давление со стороны императора, а также имперского правительства было слишком сильным — а наша земля слишком маленькой, — чтобы этот единичный ход был возможен. От обороны родины отказались, военные, а также охотники отступили. Но я после 1928 года чувствовал себя настолько связанным с жителями Шаумбург-Липпе, что один, только с моей женой, смог воплотить волю народа и добиться, чтобы ландтаг прервал приближающиеся к самому концу заключительные переговоры с Пруссией и Шаумбург-Липпе до 1945 года оставалось вольным государством.

В середине тридцатых годов Гитлер старался осуществить государственную реформу в империи. Это означало присоединение маленькие государства к большим (т. е. включение их в состав земель, «внутри» которых они находились, но пользовались традиционной автономией, — прим. перев.), чтобы управление стало лучше и дешевле и чтобы укрепить единство империи. Я попросил разрешения поговорить с ним и рассказал о том, что я в 1928 году с огромным успехом сделал для нашего Шаумбург-Липпе. Его это настолько воодушевило, что он немедленно вызвал имперского министра внутренних дел и со словами: «Этот молодой принц — самый лучший демократ из всех нас, ему нужно помочь!», попросил как можно скорее проверить, можно ли сохранить автономию Шаумбург-Липпе.

Очень скоро после этого Гитлер сообщил мне лично, что моя родина останется вольным государством, т. е. самостоятельной в рамках империи. И жители Шаумбург-Липпе очень радовались. Гитлер сделал исключение по отношению к своей собственной имперской государственной реформе, пошел против собственного принципа — так была ли диктатура? Я скорее полагаю, что было как раз наоборот.

Событие вроде этого, пусть даже без особого политического значения — кроме как для небольшой страны и ее людей, — никогда после 1945 года не упоминалось в пользу Гитлера.

Часть 3. «Диктатор»

Что это вообще были за люди, от которых исходила всемирная клевета, которая распространяется еще и сегодня? До сути вещей можно добраться, только если задать вопрос: что необходимо, чтобы сделать крупномасштабную клевету? Ответ, к сожалению, может быть только один: очень много денег и неслыханная бессовестность.

Люди с очень большим количеством денег и с очень большой бессовестностью никогда не могут жить довольно долго на своей родине. Они скоро стали бы известны, бросались бы другим в глаза с самой неприятной стороны и попали бы в затруднительное положение. Почему эти люди должны делать свои делишки как раз там, где за ними легче всего наблюдать?

Нет, такие дела делают люди, которые по политическим причинам захотели — или вынуждены были — покинуть свою родину. И они вследствие этого мстят своим бывшим соотечественникам тем, что выставляют в плохом виде тех, с кем им пришлось расстаться и кому они тайком завидуют. Внезапно они обнаруживают, что старая родина, собственно, вовсе и не была их родиной. И тогда они свободны от каких-либо сомнений.

Чем больше они за границей ругают свою родину, сначала в беседах, а скоро уже и в прессе, — тем больше замечают, что такая «политика» может быть также прибыльной для них, вероятно, даже очень прибыльной! Нужно лишь найти того, кто точно так же, как они сами, хочет оклеветать народ, из которого они происходят.

Кому больше всего мешал немецкий экспорт? Без сомнения, Англии и США, раньше также и Франции. Итак, антинемецкую пропаганду нигде нельзя было так выгодно разместить, даже продавать, как в Англии и США. То, что из этих двух государств США были гораздо интереснее в этой связи, это само собой разумеется. Только в США для этого можно было получить достаточно денег, только в США умеют устраивать такие дела во всемирном масштабе и только в США можно найти нужных для этого абсолютно бессовестных деляг. И в США, пожалуй, эмигрантов живет больше, чем где-нибудь еще. К этому добавляется и то, что мы, немцы, особенно со Второй мировой войны, все, что приходит к нам из США, воспринимаем с каким-то буквально гротескным преувеличением.

Ограничившись, впрочем, нужно сказать о том, что сегодня в Германии симпатизируют в основном американцам, не имеющим практически никакого отношения к выдающимся кругам общества, которым с момента возникновения Соединенные Штаты Америки обязаны своим огромным подъемом — и тем самым ее силе и уважению в мире.

После нескольких моих поездок за границу я очень хорошо знаю эти консервативные круги юга — и я уважаю их. Но у них нет ничего общего с Рузвельтами и Кеннеди, Шлесинджерами, Киссинджерами и Рокфеллерами, пусть даже они очень богаты и уже довольно долгое время весьма успешны в своем роде.

Разве не генерал Эйзенхауэр отдал целое состояние, чтобы скупить один из самых подлых и пошлых антинемецких провокационных листков и распределить его среди армейского командования?

Когда я в последний раз несколько недель гостил в США у нескольких очень консервативных американцев, живущих близ озера Эри, один уважаемый газетный издатель в своей застольной речи по поводу данного в честь знаменитого мистера Крипса и меня обеда сказал мне: «Дорогой принц, когда вы снова отправитесь туда, на вашу родину, то скажите вашим немецким соотечественникам, что мы, американцы, никогда не имели ничего против немцев. Мы никогда не ненавидели их — и даже на войне не ненавидели. Но если ваши немцы по-прежнему будут позволять клеветать на себя, если они не сделают в будущем ничего, чтобы опровергнуть всю эту ложь и заставить лжецов замолчать, если они не сделают ничего, чтобы сохранить честь немецкого народа, тогда у немцев скоро больше не будет друзей в мире!»

И после того посещения один особенно популярный священник, глава большой общины — во время моего заключения в МВТ (Международный военный трибунал) в Нюрнберге он был там армейским капелланом, — пригласил меня в следующее воскресенье прочитать проповедь в его большой, очень внушительной церкви. Община была уже письменно приглашена — с указанием о моей речи. На мой вопрос, на какую тему мне нужно будет выступить, так как, чтобы свободно говорить на английском языке, мне нужно было немного подготовиться, священник ответил: «Тема, которую я объявил, звучит так: „Противоправность Нюрнберга“. Я сделал бы это только с разрешения посольства моего государства. Он, священник, своими глазами видел казнь наших товарищей через повешение во Дворце правосудия в Нюрнберге и всегда был против противоправности Нюрнберга. Его семья была немецкого происхождения.

В нюрнбергском Дворце правосудия один громадный негр из батальона охраны по пути на допрос незаметно и тихо обратился ко мне и сказал: „Ты, принц, — раб, и я — раб, мы должны держаться вместе!“

Мы понимали, что виновны в этом не американцы, а совершенно определенный вид американских граждан. Это были сплошь эмигранты, в большинстве случаев еврейского происхождения и значительной частью родом из Германии. Многие из них работали в бюро МВТ как следователи, дознаватели и т. д. Среди них постоянно крутились клеветники. Если ложь приобретает официальный характер, из нее очень легко получаются приговоры — и даже если это будут смертные приговоры!