Семен Юшкевич - Автомобиль

• Название: Автомобиль
• Автор: Семен Юшкевич
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2011

«И вдруг, словно мир провалился на глазах Малинина. Он дико закричал. Из-за угла стремительно вылетел грузовик-автомобиль и, как косой, срезал Марью Павловну. В колесе мелькнул зонтик.

Показались оголенные ноги. Они быстро и некрасиво задергались и легли в строгой неподвижности. Камни окрасились кровью…»

---

– Мне это ни к чему, – как бы говорила она своим видом, и теперь, кажется, можно нам сказать друг другу прощайте.

– Видите ли, – произнес Малинин, словно не замечая ее недовольства, – странность всего этого, – он не пояснил чего этого, – мне положительно необъяснима. Я еще днем знал, что встречу вас. Почему знал, не знаю, но знал твердо. Со мной, видите ли, бывали прелюбопытные случаи. Я, представьте себе, однажды вспомнил товарища, с которым, еще будучи гимназистом, расстался, следовательно лет пятнадцать тому назад. До этого дня я никогда не думал о нем, я и фамилию его забыл. Как-то утром, умывшись и держа полотенце в руках, я вдруг, а почему, Бог его знает, вспомнил его фамилию: Голянкин! Вспомнил и обрадовался. Что-то этот Голянкин теперь делает? Дошел ли до степеней известных? Вот бы встретить его! И представьте, в тот же день я встречаю Голянкина на улице. Через пятнадцать лет, как только крепко подумал о нем! Это не кажется вам чудом?

«Он, право, гораздо интереснее, чем я предполагала, – созналась себе Марья Павловна, – и даже лицо у него как будто стало другое».

– Да, это очень странно, – серьезно подтвердила она, – но я отсюда вынуждена сделать вывод, что вы, вероятно, сегодня обо мне вспомнили.

Она невольно покраснела от смущения, почувствовав, что не должна была этого сказать.

«Какая я неосторожная, – пронеслось у нее, – что он подумает обо мне».

– Совершенно верно, – обрадовавшись, ответил он, – это было днем, часа в два…

«То есть тогда же, приблизительно, когда и я о нем вспомнила», – быстро подумала она, опять насторожившись и пряча свою душу.

– Но любопытно не это, не то, что я захотел вас встретить, – быстро проговорил, словно проглотил он последние слова, – дело не в моем желании, о котором я бы мог умолчать, суть в факте. Но и это не самое главное. Важно, чему факты такого рода учат, дороги общие выводы. А учат нас подобные примеры признать, что человек есть ничто, что кто-то нами распоряжается по своему усмотрению, что наша с вами встреча не случайна, как и не случайно даже вот это слово, которое я только что произнес. Нет гордого человека, – с каким-то восторгом в голосе сказал Малинин, – а есть звено среди звеньев. Вечно Единое, Рок, Судьба, зовите, как хотите, по своим кругам ведет нас.

Она подняла глаза на него и вдруг не поверила, что перед ней тот самый Малинин, которого она ни во что не ценила.

Куда делись его скулы? Почему он ей казался несимпатичным?

– Видите ли, – продолжал Малинин…

– Нет, нет, подождите, – прервала она его, – вы говорите рок, судьба. Хорошо, но не Бог, не правда ли, не Бог? – торопилась она. – Оно меньше Бога? Я в Бога верю, но это не то, это помимо Бога, хотя, может быть, с Его ведома. Так вы понимаете? Я много об этом думала, но не могла понять. Вот, например, сделаешь что-нибудь, и вдруг вспомнишь, что уже однажды делала это. С вами бывает? Вспомнишь, и тотчас туман в голове. И еще, и еще, – все торопилась она, – предчувствия, сны…

«Но зачем, зачем я это говорю ему?» – краем мысли спрашивала она себя.

– И меня всегда интересовало, – продолжала она, – как доказать судьбу, как доказать, что то, что случилось, не могло не случиться? Ведь совершившееся происходит один только раз.

«Может быть, рассказать ему свой сон с собаками? – с краю все думалось ей. – Или лучше не говорить? Подожду, может быть и скажу».

– Ну, конечно, конечно, – с тем же торопливым нетерпением ответил Малинин, – ее волнение сообщилось и ему, – это не Бог, а в стороне от Бога, может быть меньше Его, может быть больше, что, однако, нисколько не умаляет Его, – поспешил он ее успокоить. – Я в Бога тоже верю, ужасно верю, но и Вечно Единое, или судьба, или рок, или Непознаваемое так же несомненно. Все, рожденное духом человеческим, несомненно. Но это я в другой раз докажу, – еще больше заторопился Малинин. – Второй ваш вопрос интереснее, и вот какой со мной случай был. Я сидел с товарищами у себя в мастерской. Говорили на мистические темы. Я доказывал нашу, до последних мелочей, зависимость от сил, которых умом мы постигнуть не можем. Меня подняли на смех. Тогда, чтобы разрешить наш спор, я предложил сделать опыт.

– Какой же такой опыт? – спросил один из товарищей.

– А я сейчас при вас выстрелю себе в голову, – ответил я, – и если я не должен был умереть от пули, то никакие физические силы не вызовут выстрела, и я останусь цел.

– А если ты должен был умереть от пули? – рассмеялся второй. – Нет, это глупо, ты несомненно умрешь, наделаешь нам хлопот и, главное, ничего не будет доказано.

– Вы циники, – ответил я, – но я вас не выпущу. Я изменю опыт и доказательность его не пострадает. Я выстрелю себе в руку, и если не должно было быть, выстрела не последует.

– Руку искалечишь, – сказал третий, – брось эту затею.

– Почему же мне не выстрелить, если я твердо верю, что и наш спор, и все его последствия предрешены, – ответил я.

– Слушайте, – снова посмотрев на Малинина, воскликнула Марья Павловна, – ужели вы выстрелили?

– Ну, конечно, – сказал он. – Я достал свой револьвер, и пока товарищи проверяли его, я пережил вечность. Впрочем, то, что я тогда чувствовал, не относится к делу, – нахмурился Малинин.

– Готово? – спросил я.

– Готово, – ответил первый.

– Для вторичной проверки, – сказал я, – первый мой выстрел будет в стену.

Я не целясь спустил курок. Мы подошли к стене, все указали на отверстие, сделанное пулей.

– Теперь я выстрелю себе в ладонь, – сказал я, – и, конечно, для вас опыт будет убедителен, если выстрела не последует.

Я прижал дуло револьвера к ладони. Я сильно нажал курок и закрыл глаза… Раздался сукой звук осечки…

– Браво, – крикнул второй художник и бросился вырывать у меня револьвер.

– Нет, погоди, – почти без голоса сказал я, – ты раньше признай, доказал я?

– Случай, – сквозь зубы пробормотал первый.

– Хорошо, – отозвался я, – тогда будем продолжать опыт…

И я снова выстрелил… Вторая осечка. Все бросились ко мне.

– Нет, – сказал я, – теперь я хозяин положения, я для себя, а не для вас, попробую третий раз.

Да, я чувствовал, что действую не по своей воле, а как будто слышал приказание: «стреляй»!

И я выстрелил… Осечка… Тогда я в каком-то безумном восторге повернулся к стене. Грянул выстрел…

– Послушайте, – потрясенная рассказом, крикнула Марья Павловна, – но ведь это… это… – Она стала искать слова, чтобы выразить свое впечатление… – А знаете ли, – вдруг неожиданно для себя сказала она, пристально глядя на него, – ведь вы раньше угадали, мне и в самом деле было неприятно, когда вы подошли ко мне. А теперь…

– А теперь? – переспросил он, не решаясь взглянуть на нее.

– Ах, это не важно, – нетерпеливо сказала она, занятая своей мыслью, – ведь если согласиться с вами, то нужно признать, что и наша встреча была предопределена, что наши линии жизни пересеклись. Ведь так, или нет? А если да, то какое же это имеет значение?

– Не знаю, – тронутый ее тоном, искренно ответил он. – Но как скучно было бы наперед знать будущее. Вся таинственность, вся поэзия и значительность нашей жизни исчезла бы, мы стали бы ниже животных…

– Да, да, это верно, – согласилась она. – А я очень жалею, что не знаю ваших картин, – опять вдруг, то есть неожиданно для себя произнесла она.

– Я был бы счастлив, если бы вы пришли ко мне в мастерскую, – обрадовался Малинин, – но я боюсь, что мои картины не понравятся вам. У меня вы не найдете пейзажа, портрета, композиции. Художники отрицают мои работы. Я не интересуюсь ни формой, ни сюжетом, ни линией. Представьте себе, – с большим оживлением заговорил он, – что вы захотели бы написать красками симфонию, сонату Скрябина. Конечно, о форме тут не может быть речи. Сама мысль о форме уже является помехой. Вы согласны? Да, это требует необычайного напряжения духа, воли, потому что, видите ли, чрезвычайно трудно победить собственную косность, школьную выучку. Я написал картину «Мистическое». Красное пятно в центре, очень яркое, теплое, пронзительно теплое – ах, как художники потешались над ней, – вспомнил он, – и во все стороны от него, но не больше крыла бабочки, новые, однако менее теплые карминные тона, перерезаемые темно, темно-синими спиралями-ограничениями… впрочем, – вдруг оборвал он, – что это я делаю, чем занимаю ваше внимание?

– Нет, говорите, говорите, я все, все понимаю, – почти умоляюще сказала Марья Павловна, – мне очень интересно слушать. И кажется, мы будем друзьями. Это мне будет наказанием за то, что я, не зная, плохо судила о вас, – опустив глаза, повинилась она. – Вы так не похожи на других… Чего бы мужчина не наговорил женщине на вашем месте, вы видите, как я откровенна с вами…

«О, как хорошо, что я промолчал о своей любви, – думал Малинин, слушая ее, – о, как хорошо. Ведь я с ней! Смел ли я мечтать о большем? Я доволен, я благодарен. О, как хорошо».