Александр Эртель - Последние времена

• Название: Последние времена
• Автор: Александр Эртель
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2011

«Долго и настоятельно звал меня в гости один приятель мой. Хутор этого приятеля лежал вдалеке от железной дороги и вообще изображал собою самую вопиющую глушь, которая только возможна в Воронежской губернии. И это долго смущало меня. Я не мог вообразить себя без писем и газет, получаемых еженедельно, и, наконец, пятидесятиверстная дорога от ближайшей станции сама по себе была убийственна. Но пришел май, подошли некоторые обстоятельства угнетающего свойства, и непроходимая глушь стала манить меня к себе. Я написал приятелю послание, в котором просил выслать за мной лошадей, и, спустя неделю, тронулся в путь…»

---

Вокруг веяло глубокой безмятежностью. Лес стоял точно очарованный: тихо и задумчиво. Один только звон колокольный равномерно тревожил тишину, придавая окрестности характер кроткой и сосредоточенной печали.

Странно подействовала на меня эта мирная картина и этот звук колокола, протяжный и тонкий: все существо мое переполнилось каким-то сладостным унынием, и вместе чувство отрадного успокоения посетило душу… Насущные заботы отодвинулись в какую-то безбрежную даль, связи с действительностью ослабли… Все помышления сосредоточились в одном желании: забыться, приникнуть под наитием каких-то странных мечтаний, неведомо откуда идущих и таинственно волнующих душу, затеряться среди этого темного леса, в этой молчаливой глуши, в виду святых стен, тонкими контурами поднимающихся над лугом… И пусть там, вдали, с жестокой непрерывностью, шумит и рокочет бурливое житейское море.

– Опоздаем!.. – прервал мои мечты Левончик, и мы тронулись.

Монастырь скрылся за деревьями. Скоро пришла речка. Левончик остановился на мосту и глубокомысленно плюнул в воду. Вода была темная и спокойная. Отражение леса стояло в ней недвижимо… Около берега слабо трепетал камыш и красиво белелись лилии. Колокольный звон, доходивший до нас глухо, пока мы были в лесу, теперь снова раздался, ясный и печальный. Где-то за лесом внушительно вторил ему звук, подобный гудению шмеля. «Это в Лазовке звонят», – пояснил мне Левончик. За мостом крупный лес прекратился: пошел орешник и молодой дубняк. Дорога потянулась под гору. И, странное дело, чем дальше отходили мы от монастыря, тем оживленнее становился лес: ворковали горлинки, пели соловьи, переливалась иволга… Какие-то бойкие птички то и дело перелетали по деревьям. В густых зарослях куковала кукушка.

Скоро лес совсем миновался, и песчаная тропа повела нас опять в гору. На горе стояла Лазовка. Вся она опоясалась огородами и развесистыми ветлами заслонялась от солнца. Над темною зеленью ветел подымалась белая церковь, стройная и величественная. Там и сям желтелись крыши… Но село оказалось привлекательным только издали. Когда мы вошли в средину, вопиющее разорение бросилось нам в глаза. Избы скосились и были пораскрыты; в плетни свободно пролезали свиньи; в окнах зияли дыры… Только кабак скрашивал улицу и выглядывал настоящим повелителем этих жалких и гнилых избушек. Его стройные сосновые стены венчались железной крышей, а над крышей трепался новенький кумачный флаг. По карнизу и над окнами шла затейливая резьба. В окнах белелись занавески и виднелась герань. Ставни были выкрашены в яркий голубой цвет.

Мы свернули в проулок и подошли к крайней избе. Эта изба тоже выделялась крепким своим видом. Она хотя и не била на особое щегольство, но была чиста и поражала прочностью. Дубовые брусья, составлявшие ее стены, были в добрый обхват. Такие избы отличаются тяжелым воздухом и зимою часто бывают угарны, но им, как говорится, веку нет, и потому достаточные мужики особенно любят их. Двор около избы тоже сделан был на славу. Новые ворота из широкого теса сплошь были унизаны блестящими четырехугольниками из белой жести. Из сеней на проулок выходило крыльцо.

– Вот и дядя Захар! – сказал Левончик, указывая на мужика, вышедшего на крыльцо в то время, когда мы подходили к избе.

Я посмотрел на дядю Захара. Был он плотный и приземистый мужик с угрюмым взглядом серых маленьких глаз и крутым лбом. И этот взгляд и лоб крутой придавали ему вид человека упрямого и непокладистого. Выйдя на крыльцо, он надел шляпу, предварительно отерев платком лоб, и уселся на скамью. Мы поклонились ему; в ответ он едва приподнял шляпу и сквозь зубы спросил Левончика, что ему нужно. Левончик, слегка робея и путаясь, объяснил. Тогда Захар подумал немного и сказал:

– До Ерзаева сорок верст.

Я согласился с этим.

Захар опять подумал.

– Свезем… – произнес он неохотно.

– А цена? – спросил я.

– Цена? Время рабочее: покосы… Цена – пять рублей.

– А меньше?

– Такой у нас не будет, – сухо возразил Захар и равнодушно отвернулся от нас.

– Ну, я поищу подешевле, – сказал я.

– Ищи… – и вдруг закричал сурово: – Машка!..

На этот зов быстро явилась молодая бабенка, шустрая и миловидная. Она пугливо взглянула на старика.

– Это что? – кратко сказал Захар, указывая на лавку, и снова обратил взгляд свой в сторону.

Машка тотчас же покраснела и скрылась. А через минуту она уже усердно скребла ножом лавку и с усердием вытирала ее тряпкой.

– Так не возьмешь дешевле пяти рублей? – спросил я.

– Пока нет.

– А четыре с полтиной?

Захар не удостоил меня ответом. Лицо его как бы застыло в сухом и жестком выражении.

– Ну так и быть, – согласился я, – но только парой?

– На одной доедешь.

Сказано это было так твердо, что я не решился возражать.

– А нельзя ли у тебя чаю напиться и ночевать? – сказал я.

Захар подумал.

– Машка!.. – закричал он.

Явилась Машка. Она испуганно расширила глаза при взгляде на старика.

– Сходи к целовальнику, самовар спроси. И чаю чтоб дал. Скажи, мол, нужно, – приказал он ей.

Машка опрометью бросилась к кабаку.

– Входите, – проронил старик.

Вместе со мною взошел было на крыльцо и Левончик.

– Ты чего? – спросил его Захар.

Тот замялся.

– Нечего шлындать… Ступай, ступай…

Левончик посмотрел на меня, подмигнул лукаво и распростился.

– Дармоеды! – напутствовал его Захар.

Я было попытался вступить с ним в разговор, но это оказалось совершенно невозможным. «Велика ли у тебя семья?» – спрошу я; он подумает и скажет: «Есть». «Как живут мужики в Лазовке?» – «Разно». И так во всем. А немного погодя и вовсе перестал отвечать: буркнет себе что-то под нос и глядит по сторонам. И еще я вот что заметил: проулок около крыльца был замечательно пустынен. Пробежит откуда-то свинья, пройдет осторожным шагом курица, и только. Люди как будто остерегались ходить здесь. Так, одна баба показалась было, но, увидав нас, тотчас же торопливо скрылась за угол. Долго уж спустя какой-то мужичонко деловой походкой прошел по проулку. Поравнявшись с крыльцом, он низко поклонился.

– Аль праздник? – насмешливо спросил его Захар.

Мужичонко остановился.

– Праздника никак нетути, – робко ответил он, в нерешимости переминаясь на ногах, – завтра, кабыть, праздник-то?

– Так, – произнес Захар и, по своему обычаю, подумал. – Ты где же это, у вечерни был?

– К кузнецу…

– А! Сошники наваривал?

– Не то чтоб сошники…

– Чего же?

– Да насчет зубов, признаться…

– Болят?

– Ммм… – произнес мужичонко, качая головою, и схватился за щеку.

– Так… Значит, кузнец лекарь?

– Признаться, помогает…

– Как же он?

Мужичишка оживился.

– А вот, возьмет нитку, к примеру, – заговорил он, немилосердно размахивая руками, – возьмет и захлестнет ее на зуб. Ну, а тут как захлестнет, прямо возьмет и привяжет ее к наковальне… Вот, привяжет он, да железом, к примеру… прямо раскалит железо – и в морду… Ну, человек боится – возьмет и рванет… Зуб-то – и вон его!.. Здорово дергает зубы! И мужичок в удовольствии рассмеялся. Захар не сводил с него саркастического взгляда.

– Так в морду?.. железом?.. – вымолвил он. – Ну что же, вырвал он тебе зуб-то?

– Мне-то?

– Тебе-то.

– Да я, признаться, не дергал… Я, признаться, обсмотреться… Мужичок окончательно переконфузился.

– Не дергал! Обсмотреться! – пренебрежительно воскликнул Захар, – а навоз мне вывозил? А под просо заскородил?.. Не помнишь?.. Как муку брал, так помнил, а теперь зубы заболели? Железом?.. в морду?.. Я тебе как муку давал: вывези, говорю, ты мне навозу двадцать возов и заскородь под просо. А ты заскородил?.. У тебя вон брат-то на барском дворе мается, а у тебя зубы болят?.. Ты ригу-то починил? У тебя, лежебока, колодезь развалился ты поправил его? – И добавил с невыразимым презрением: – Эх, глиняная тетеря!..

Мужичок не говорил ни слова и только глубоко вздыхал, изредка хватаясь за щеку. А когда Захар умолк, он произнес жалобно:

– Лошаденки-то нету…

– А, – сказал Захар, – ты с барина за брата деньги-то взял, ты куда их подевал?

– Подушное…

– Ну, подушное, а еще?

– Сестру выдавали…

– Сестру! Лопать нечего, в петлю лезете, а чуть налопались пьянствовать… Я тебя гнал муку-то у меня брать?.. Лошади нет, а на свадьбу шесть ведер есть?.. Пропойцы… Ты бы на четвертную-то лошаденку купил, а ты ее пропил… Шалава, шалава! Ты бы девку-то продержал, да в хорошем году и отдал бы ее… Бить бы, бить тебя, шалаву!

– Ведь не сладишь с ей, дядя Захар, с девкой-то!.. – беспомощно возразил мужик.

– Чего-о?.. Да ты кто ей – брат ай нет? То-то, посмотрю я на вас, очумели вы… Взял да за косы привязал, да вожжами, не знаешь? Разговор-то с ихним братом короткий… Ей, дьяволу, загорелось замуж идти, а тут работа из-за нее становись…. Нет, брат, это не модель! – Он замолчал, негодуя.