Евгений Пермяк - Сказка о сером волке

• Название: Сказка о сером волке
• Автор: Евгений Пермяк
• Жанр: Прочая детская литература

---

Все еще не теряя из глаз Трофима, она складывала новую строку своей были-небыли:

- ...и тихой лунной ночью он тайно покинул Бахруши, не вильнув даже хвостом на прощанье за хлеб-соль спящему селу...

L

С увала Трофим увидел белесую, освещенную луной ленту шоссе. Оно жило довольно напряженно и ночью. То и дело проходили грузовые машины.

Вскоре Трофим вышел на шоссе и, подняв руку, остановил большой "МАЗ" с дощатой надстройкой на кузове, доверху заполненном свежей капустой.

- До города, если можно, - сказал Трофим молодому водителю. Отблагодарю.

- Пожалуйста! - пригласил водитель, открывая дверцу. - Вдвоем-то веселее будет.

Сев в машину, Трофим почувствовал облегчение. Только так, а не иначе, мог поступить он. Побег для него был самым лучшим исходом.

Водитель, доставлявший из Бахрушей капусту на колхозный рынок, узнал Трофима, когда тот стоял на обочине с поднятой рукой. Водителю показалось странным, что Трофим ночью "голосует" на шоссе в трех километрах от Бахрушей.

- Куда путь держите? - как бы между прочим спросил водитель, притормаживая машину перед переездом через железную дорогу.

- В аэропорт, - ответил Трофим, - к утреннему самолету.

- Такси-то бы вам проще вызвать, а то вон какой крюк придется делать.

- Что сделаешь! Так уж случилось, молодой человек. Не собирался лететь, да одночасно собрался.

- Не поладили с кем или что?

- С самим собой не поладил, молодой человек. Вот и уехал ночью... Бежал, можно сказать.

- А как же теперь Сережа? - неожиданно спросил водитель.

- Какой Сережа? - Тут Трофим заглянул в лицо водителю и сказал: - Тем лучше, что вы из Бахрушей. Теперь и письмо не надо писать. Я, государь мой, не мог по-другому... Оказывается, я весь там и не уезжал оттуда. А здесь был кто-то другой в моей плоти. Вы чей будете, молодой человек?

- Меня зовут Алексей. Я двоюродный брат главного механика Андрея Логинова.

- Это хорошо, что вы его двоюродный брат.

- А что же тут хорошего? Жених-то вашей внучки он, а не я, - пошутил водитель.

- А то хорошо, - сказал Трофим, - что я через вас могу передать часы с музыкой. Сережа любил их слушать. Я ему их раз по двадцать заводил. Передадите, Алексей... как вас по батюшке?

- Иванович. Передам. Отчего не передать, коли мальчик любит музыку. Только потом отцепите. Руки у меня на руле...

- И Дарье Степановне передайте, Алексей Иванович...

- А ей что передать?

- Даже не знаю. То, что видели. То, что слышали от меня. Сбег, мол... серый. По-волчьи сбег, и, как полагается, ночью.

В кабине воцарилось молчание. "МАЗ" шел быстро, на прямой передаче. Минуемые деревни, заводские поселки спали. Из города еще не начался встречный поток машин. В открытые окна кабины врывались сосновые запахи. Слегка свежело. Где-то за лесом вспыхивали и гасли алые зарева доменных печей. Сливали шлак.

Луна смешливо поглядывала на Трофима, и он отвернулся от нее.

- А что передать Петру Терентьевичу? - спросил Алексей.

Трофим, раскуривая трубку, помедлил с ответом и наконец сказал:

- Ничего ему не надо передавать. Он меня знает лучше, чем я себя. А Тейнеру, который приехал со мной, скажите, что я его буду ждать в Москве в том же отеле. И если он захочет прихватить мои оставшиеся пожитки, пускай прихватывает, а если нет, пускай ими распорядится по своему усмотрению Пелагея Кузьминична Тудоева. Вот и все.

Машина въехала в пригород. Начались объезды строительств, огороженных временными заборами. Трясло. Наконец показалась первая стоянка такси.

- Я, пожалуй что, здесь сойду, - сказал Трофим и тронул Алексея за руку.

- Как угодно, Трофим Терентьевич, - ответил тот и затормозил машину.

Трофим стал рыться в бумажнике. Алексей, заметив это, предупредил:

- Не беспокойтесь, с гостей не берем.

- Тогда хоть вот это. - Трофим протянул зажигалку и, забыв отцепить часы, обещанные Сереже, сошел с подножки, а затем, сняв шляпу, пожелал: Счастливо торговать!

- Счастливого пути! - послышалось из кабины тронувшейся машины, нагруженной капустой.

LI

К половине восьмого Сашуня закончила тщательную перепечатку на хорошей бумаге заявления Трофима.

Теперь старательная девушка перечитывала и подчищала резинкой написанное. Она торопилась, чтобы работу сделать в срок и удивить Трофима Терентьевича чистотой письма.

Сашуня накануне читала черновик этого заявления матери и бабушке. Та и другая остались довольны не только тем, что Трофим Терентьевич прозрел под конец жизни, но и слогом заявления, в котором пело каждое слово.

Радовалась и Саша. Ей впервые в жизни довелось писать бумагу в такую высокую инстанцию. Саше было очень приятно, что она сумела сохранить правые поля страницы такими же ровными, как и левые, и от этого страницы выглядели почти что книжными.

Пробило восемь часов. "Шесть часов по московскому времени", - объявил репродуктор. В комнатах правления уже началась жизнь. Петр Терентьевич, наверно, уже давно объезжает участки. День наступил, а заявление все еще лежит на столе, как будто до него теперь нет никому никакого дела.

Зачем же ее торопили? Зачем же она проснулась до восхода солнца и бежала по росе, не жалея своих новых синих замшевых туфелек?

Ах, Сашуня, Сашуня, тебя очень оскорбит, когда ты узнаешь, что произошло этой ночью, и разве теперь до твоих семи аккуратно перепечатанных страниц! Послушай, что говорят в Бахрушах.

Алексей, отвозивший в город капусту, вернулся и рассказал о ночной встрече с Трофимом.

Бахрушин выслушал Алексея молча. Тудоиха уже побывала на зорьке у Петра Терентьевича.

- Иначе и не могло быть, Алексей, - сказал он, попросив водителя "замахнуть его" к Дарье Степановне.

Она, и только она, беспокоила Петра Терентьевича. Он, и только он, первым должен рассказать ей о случившемся. Всякий вестник не только приносит весть, но и смотрит, какое впечатление она произвела на извещенного.

Дарья для Петрована не просто родня, но и знатный человек в колхозе. И без того все эти дни она была на языке у каждого.

Нужно внушить ей спокойствие и уверенность в неизбежности клятвоотступничества Трофима.

Рассказав Дарье о побеге, он повторил:

- Иначе и не могло быть, Дарья. И тебе незачем принимать все это близко к сердцу. Разве он имеет к тебе какое-то отношение!

- Имеет, - твердо сказала Дарья. - Я поверила ему.

Теперь она, не стесняясь Петра Терентьевича, дала волю слезам. Молча, не мигая, она смотрела в открытое окно, за которым так недавно стоял Трофим и протягивал Сергуньке свои большие трясущиеся руки.

Не притворялся же он... Иначе как бы она могла разрешить ему брать в свои волчьи лапы такого любимого ею и Петрованом внука!

Пусть она в своем отношении к нему ничем, кроме разрешения видеться с внуком, не уронила себя в глазах односельчан. И пусть Петровану не нужно оберегать ее в этом. Людям нечего сказать о ней худого. Но ведь себе-то самой Дарья Степановна должна сказать, что она не поверила ни Тудоевой, ни Петровану, ни Тейнеру и наперекор всем хотела видеть его лучше.

Но виновата ли она?

- Мне стыдно за себя, Петрован, но я не раскаиваюсь, что поверила ему. Все-таки хоть на сутки, всего на одни сутки да просыпался в нем человек и побеждала наша правда. Это хорошее знамение... Не для него, а для других. Для того же Тейнера... Ведь не все же, кого очеловечит наша жизнь, захотят вернуться в свою волчью или в какую-то другую - лисью там или трусливую заячью - шкуру. Я не раскаиваюсь, Петрован, хотя мне и стыдно.

- Ну вот и хорошо. И очень хорошо, - сказал Бахрушин. - Выревемся дома, а на людях слез не покажем. И не потому, что мы прячемся, а потому, что и у нас, кроме добрых глаз, есть и злые. Зачем их радовать? Ни к чему. Главное, что ты все поняла и лучше меня объяснила все это... За что-то же я и люблю тебя.

Поговорив и успокоившись, они отправились на виду у всего села, ведя за руки Сергуньку в гости к тете Ляле. Там он познакомится с другими внуками дедушки Петра. Внучата приедут сегодня на большом автобусе. Вот будет веселье! "Хорошо быть дедом, - думает Петр Терентьевич. - Честное слово, хорошо. Это как бы второе отцовство. Только более осмысленное. Увесистое. Громкое".

LII

Джон Тейнер, узнав о событиях минувшей ночи, позвонил Дудорову и сказал:

- Имею честь доложить, Григорий Васильевич. Четвероногое сегодня ночью приняло нормальное положение. Оно хотело подарить Сереже антикварные часы с музыкой, но забыло их отцепить при выходе из машины. Подробности можете узнать у Петра Терентьевича. Сожалею, что беглец не успел заплатить колхозу за гостиницу и рассчитаться за продукты с Пелагеей Кузьминичной. Но ничего. Это сделаю я.

Повесив трубку, Тейнер принялся звонить Стекольникову.

- Федор, алло, дорогой Федор! Держись за стул, на котором ты сидишь... Слушай последние известия...

Далее началась информация об исчезновении Трофима, выдержанная в манере газетной информации о происшествиях.