Евгений Пермяк - Уральские были-небыли (сборник)

• Название: Уральские были-небыли (сборник)
• Автор: Евгений Пермяк
• Жанр: Прочая детская литература

---

Про казарму и говорить нечего. Там со всех губерний слова в одном речевом строю стоят. Выбирай знай.

Ну, а время все шло да шло. Пятьдесят лет за плечами у сказочника. Пятьдесят зим в бороде. Подморозили они ее. Посеребрили. Пришел срок последнего белового промыва богатой руды. Настала пора пустить в дело крупицы бесценных россыпей.

Засветил старик ленинский электрический свет (к тому времени он уже в полную силу горел), и ночь не в ночь, день не в день. Крупица к крупице, искра к жемчужине, самоцвет к бисеру, алмаз к серебру, золото к росяной капельке, слово к словцу, строка за строкой, лист за листом оживало пройденное, слышанное, пережитое.

Обязан старый сказочник Хитровану Петровичу первой искрой, а народу всем. Светлой душой. Трудовым подвигом. Каждой строкой. И распустились на белых листах неувядаемых каменные цветы. Ожили злые и добрые чудища. Золотые полозы. Голубые змейки. Юркие ящерки. Веселые козлики. Верные лебеди.

Заговорил сказочный край. Горы проснулись. Камни заиграли. Старые мастера загубленную барами славу вернули. Прабабки засветились жаркой девической красой.

Пятьдесят шесть дорогих сказов вычеканил словесных дел мастер, и добрая половина из них - об умных руках, о труде. Ну, так ведь рабочего отца сын. В доменном дыму жил. По заводскому гудку время мерил.

Бережно старый сказочник огранял долговекое. И, сам того не заметив, увековечил себя. Великий волшебник труд одарил его силой сил, против которой бессильно даже само время. И жить да жить теперь долговекому мастеру в бронзе и мраморе. В белых книжных листах. В каменных цветах. В причудливой малахитовой красоте. В родных народу сказаниях...

НЕДОВОЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Доменщик Андрей Вавилович сказывал этот сказ так:

- Нынешние-то хорошие люди не сами собой народились. Деды, отцы, матери у них были. Наши светлые деньки тоже ведь не из ничего занялись. В старые годы хоть и в темноте жили, а свет брезжил. Владимир-то Ильич еще в канун нашего века негасимый огонь в людских сердцах высек.

Это я все для запева говорю. А теперь сама песня. Сказ про недовольного человека. Не обессудьте. Как могу, как умею, так и чеканю...

...Не то в Невьянском, не то в Шайтанском, а может быть, и в каком-то другом заводе двое бедняжек-молодяжек жили. Оба дельные. И лицом, и ростом, и костью, и русым волосом, и веселым голосом - всем хороши. Пустяка им недоставало - достатка. Оба без отца, без матери выросли. У дядьев да у теток. Ни двора, ни крыши. Ни кошки, ни мыши. Одни руки, да и те не при деле.

Работенку стали приискивать парни. Один из них, которого Яковом звали, живехонько дело нашел. Лес валить, дрова для завода пилить начал. Простая работа, а - денежная.

Году не прошло - обут, одет парень. Шубу справил, валенки скатал, треушок купил. Доволен. Да и как довольным не быть, когда он на хорошей молве живет и везде желанный гость! Чего больше хотеть? Теперь только домом зажить да Жигареву дочку сосватать. Настеньку.

А Настя, надо сказать, тоже была трудовой семьи веточка. И шить и мыть. И покос косить и воду носить. И вязать и плясать - во всем не последняя. Пройдется, бывало, Настя по кругу - зимой черемуха зацветет. Снег тает. Гармонь сама собой выговаривает малиновыми голосами заветные слова.

Как для такой красной ягоды рук пожалеешь, гнезда не совьешь?

Свил Яков гнездо. Не так чтобы терем, а все-таки на четыре окна с терраской. Кухня, горница, сени тесовые. Железная крыша, высокая труба с жестяным колпаком. На колпаке петух туда-сюда по ветру поворачивается, Якова с молодой женой веселит. И со стороны на них любо-дорого поглядеть, порадоваться.

Доволен Яков сам собой, своей женой, своим домом, своим петухом на крыше. Достиг счастья.

Второго Егорием звали. Недовольным кликали. И было за что. Смолоду таким рос. Дядя Егорку три года в приходской школе учил. Читать, писать, считать парень научился. Худо ли? Так нет, мало ему этого. Недоволен малец своей грамотой. К учителю стал бегать за книжками. Перечитал их все - опять мало. Заводскому начальству покоя от него не было. "Дай, дяденька, хоть на ночь книжоночку". Все шкафы в заводе перерыл, а довольства нет.

И так во всем. Мельницы-ветрянки ребята ладить начнут. И он свою мастерит. И прямо скажем, хитрые меленки выдавал. С трещотками от воробьев на огороде. Или с музыкой для потехи. Валок крутится, струны гусиными перышками перебирает. Ладно звенит. Все хвалят. А Егор:

- Подумаешь - невидаль! Чему тут дивиться? За что хвалить?

Таким и вырос. Так и работать стал. С домны начал. На дутье тогда его поставили. Мехами в те годы дули. Водяными колесами мехи качались.

Скоро парень к дутью приобык. Хорошо платить ему стали. Всех теток своих в кашемировые платья одел. Дядьев не забыл. Кому сапоги, кому пыжиковую шапку. Сам-то Егор был не падок на деньги. Все любили его за это, а всамделишным человеком не считали. Так и числили тронутым. Недовольным.

Когда его, неженатика, старшим над всем доменным дутьем поставили, ему бы и ночью - рот до ушей спать. А он:

- Толку-то что над холодным дутьем старшим быть? Вот коли б мне волю дали дутье нагревать, чтобы нутро домен оно не студило, тогда бы - да.

Выслушали начальники. Видят, дело говорит Егор.

- Валяй, парень. Грей дутье.

Сказано - сделано. Меньше угля домны запросили. Ходчей плавки пошли. Больше чугуна стали давать.

Вскорости на его горячем дутье по всей нашей округе домны заработали. Мешок денег Егору насыпали. В Питере стали про него говорить. В заграницах его дутье переняли. А он хоть бы что. И бровью не повел. Тут его дружок, Яков, из себя вышел и давай товарища костерить:

- Егорша!.. Сердце-то есть в тебе? Глянь, как вокруг тебя солнечно. Господа перед тобой шапки ломают. Лошадку бы полукровку, корову бы тагилку, собаку вислоухую завел. Ты теперь все можешь. Жену бы - соболью бровь, господскую кровь - в дом ввел. Неужели не видишь, сколько сердец в кисее да в бархате по тебе стучат?

- По мне ли они стучат? - отвечает Егор товарищу. - Не по моей ли славе? Да не по моим "петрам" да "Катенькам" - по дурной казне, которая ни за что привалила? Что я такое сделал?

Тут Яков ему в сердцах:

- Брось прибедняться, Егор. Весь белый свет твою горячую воздуходувку перенял. Ты что?.. Опять недоволен?

А Егор ему чуть не со слезами в голосе:

- Чем же довольным быть? Разве в одном горячем дутье дело? Все домны наши перекладывать надо. Ростом они с самовар, а угля просят столько, что кромешный ад протопить можно. Разве это домны? Куда только департаменты смотрят!

И пошел управителей подковыривать. Клинья под них подбивать. Начальство глядело-глядело на недовольного грамотея, слушало его, слушало да и по шапке.

- Нищему пожар не страшен, - говорит Егор. - Особливо если у него руки есть. В гору работать пойду.

Пошел в гору. Спервоначалу рудобоем стал. Без охоты его горщики в артель взяли. Женский пай дали. Треть. А через неделю тремя паями челом ударили. На части Егория стали рвать. Одна артель зовет, другая переманивает, третья чуть не на коленях стоит:

- Егорий Гордеевич! Пожалей нашу бедность! Стань над нами старшим. Заработки-то видишь какие. Помоги!

А Егор смолоду добрая душа. В самую что ни на есть пропащую артелку вошел. В поисковую. На фарту она работала. Пробные дудки била. Руды искала. Найдет - фарт. Нет - квас да редька.

Случалось, эта артель по месяцу, по два потеет - колодец в руде пробивает. Пласт рудный ищет. Пройдет, бывало, шахтенку артель в надежде на богатую руду, а пласт пуст и беден, как пьяная голова в понедельник. Один старый камень да слезы.

- Что делать, Егорий Гордеевич? Неужто струмент в кабак закладывать?

А он им:

- Тоньше надо дудки бить. Скорее дело пойдет.

А те:

- Тоньше себя колодец не выкопаешь. Как в нем управляться с киркой да ломом будешь?

А он им опять:

- Дудка может и в палец тониной быть. Лишь бы руду показала. Сверлом надо гору сверлить. Буравом буравить.

Старики рот шире церковных ворот открыли:

- В своем ли ты? Буравом десять вершков пробурить можно. Ну, двадцать, на худой конец. Не ум ли за разум зашел у тебя, Гордеич? Выпил бы.

А он им свое:

- Выпить, мужики, мы выпьем. Без этого нельзя. Вот вам на два ведра, а на сдачу барана велите зажарить. Да кузнецов самолучших призовите ко мне. Наставной бур им велим сковать. С коленами. Просверлил аршина два наставил колено. Опять сверли и еще колено добавляй. Так мы до преисподней дыру провернем и, что там есть, выведаем.

Рудобои переглянулись. Перешепнулись, качать Егора кинулись.

- Горным начальником бы тебе быть, а не артельщиком.

За кузнецами побежали. А о водке даже не вспомнили. До нее ли, когда, может, через неделю переворот в поисковом деле придет.

Сковали самолучшие кузнецы составные бурава. Не сразу дело пошло: то ломкие, то в жгут свиваются. Нашли все-таки сталь, какую искали. Не жалел Егорий Гордеевич денег мастерам. И артель пока что на свои кормил. А потом...