Лоренсо Сильва - Нетерпеливый алхимик

• Название: Нетерпеливый алхимик
• Автор: Лоренсо Сильва
• Издательство: ИД «Флюид»
• Жанр: Триллер
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-98358-243-9

«Нетерпеливый алхимик» — это человек, который в погоне за золотом теряет самого себя и продает душу дьяволу. Именно таким оказался тихий и неприметный Тринидад Солер: инженер АЭС, добропорядочный семьянин, любящий отец и муж, обнаруженный мертвым в пригородном мотеле. Лоренсо Сильва мастерски закручивает интригу, наделяет главного героя, помимо прочих достоинств, еще и чувством юмора, создает целую галерею ярких портретов, затрагивает в романе множество самых разнообразных проблем современной Испании (от захоронения ядерных отходов и использования атомной энергии до иммиграции из Восточной Европы). Яркие и живые персонажи, легкий и ироничный стиль повествования, щедро сдобренный испанским колоритом, и смелый, нетривиальный сюжет не дают читателю заскучать и держат в напряжении до самого конца.

---

Заверения властей в какой-то степени убаюкали сознание людей, однако не развеяли их тревоги до конца. В данном вопросе мы с Чаморро выглядели полными профанами (несмотря на то, что моя помощница понимала разницу между ядерным делением и синтезом) и не могли судить о важности деталей, которые обсуждали специалисты на своей профессиональной тарабарщине, а главное, были не в состоянии предвидеть последствий, попади эти детали в поле зрения посвященных. Мы также не знали, имели ли место другие, избежавшие огласки инциденты, ни о роли Тринидада Солера, окажись он в них замешан. Хотя начальник эксплуатационного отдела категорически отвергал подобную возможность, моя симпатия к Давиле не являлась основанием, чтобы слепо доверять его утверждениям.

Следователь — сродни хорошему управляющему и должен просчитывать вероятность того или иного варианта. Он не может работать по всем направлениям одновременно, будь у него семь пядей во лбу, помноженные на неутомимую жажду деятельности. В этом смысле самым эффективным способом ведения дела является осторожное зондирование почвы именно там, где открываются обозримые перспективы при минимальной затрате сил. Поэтому мы решили до поры до времени оставить атомную станцию в покое и переключиться на другие, не менее важные дела, до которых у нас не доходили руки.

В тот же вечер я позвонил вдове Тринидада Солера, и, надо сказать, она не произвела на меня впечатления убитого горем человека. Хотя в ее тоне проскальзывали скорбные нотки, вместе с тем ощущались ясность, уверенность и нечто такое, что пробуждает во мне подспудное влечение к женщине, — глухой, чуть хрипловатый тембр. Когда я слышу аналогичный голос, передо мной неумолимо возникает образ Лаурен Бэколл из фильма «Вечный сон».[13] И я снимаю шляпу перед Филиппом Марлоу в исполнении Хемфри Богарта (на мой взгляд, несколько неуклюжем), поскольку только он в силах противостоять чувственным чарам этой великолепной самки.

Согласно моим записям, жену Тринидада звали Бланка Диес. Я обратился к ней со всем пиететом, отмеренным мне Богом, не забывая вставлять «донья» и прочие традиционные формулы почтительного обращения к женщине. На просьбу встретиться завтра утром она ответила:

— Не могу сказать, чтобы я была в восторге от вашего предложения. Откровенно говоря, хотелось бы забыть весь этот ужас, иначе от горьких дум у меня взорвется голова. Тем не менее приезжайте, и чем скорее — тем лучше.

Я пообещал уложиться до обеда, затем позвонил Чаморро и сообщил наше расписание на завтра.

— Хорошо, — согласилась она. — В форме?

— Нет, в штатском, — ответил я. — Пора действовать более тонкими методами.

— Ладно.

В трубке слышалась музыка, лившаяся откуда-то из глубины дома. Это был Чет Бейкер,[14] чей диск я подарил ей на Рождество, — надо же в кои-то веки проявить в отношении к подчиненным некое подобие человеческих чувств. (А может, я пытался обмануть самого себя и мною руководили чувства совсем иного свойства?) Я узнал мелодию, конечно же «Не для меня». Мы закончили разговор, а музыка продолжала звучать у меня в ушах. Я никогда не бывал в квартире Чаморро и не проявлял склонности менять сложившегося положения вещей, находя это неуместным. Но тот факт, что мой закадычный друг Чет не только пробрался в дом моей помощницы, но еще и занял тепленькое местечко в ее сердце, доставлял мне искреннее удовольствие и вызывал смутную зависть.

Часто мною овладевает глубокое смятение. Оно подкрадывается незаметно и в любое время суток, когда я сталкиваюсь с неразрешимыми проблемами на службе или задумываюсь над тем, какого дьявола я делаю в этом мире, но особенно оно донимает меня по ночам, и тогда приходит спасение в виде какого-нибудь занятия, сопряженного с физической работой. Где-то я вычитал, будто древние евреи обязательно обучали своих чад ремеслу, даже если ставили во главу угла развитие их интеллекта, поскольку с присущей этому народу прозорливостью полагали, что без трудовых навыков образованный человек рискует превратиться в обыкновенного бездельника. Я же, не то чтобы по недосмотру матери, а в силу стесненного положения семьи, так и не получил никакой мастеровой профессии. Если быть до конца честным, то и образование у меня не ахти какое, но раз уж на мою долю выпало зарабатывать на жизнь головой, то приходилось искать занятие, компенсирующее этот недостаток И я нашел.

Той ночью, подобно многим другим, мне захотелось скоротать часы бессонницы художественной росписью. Я достал с полки кисти и уникальную фигурку — настоящий раритет, обнаруженный мною недавно в антикварной лавке. Это был стрелок Алькантарского кавалерийского полка,[15] полностью истребленного в битве при Монте-Арруит летом 1921 года.[16] К тому времени благодаря увлечению оловянными солдатиками я собрал внушительную армию, состоявшую сплошь из проигравших сражение воинов (единственное, но обязательное условие для того, чтобы попасть в мою коллекцию), начиная со спартанцев царя Леонида[17] и кончая обтрепанными анархистами Колонны Дуррути.[18] Однако лить немногие могли сравниться с моим стрелком в экспрессии: изорванная в лохмотья форма, низко опущенная голова, сабля наголо и агонизирующая лошадь. Подобное пристрастие к проигравшим объясняется тем, что мне приходится постоянно копаться в жизни неудачников, и с каждым днем я все более отдалялся от лагеря победителей и сближался с побежденными. Дело тут не только в сочувствии, а прежде всего в практической выгоде. Тот, кто ищет дружбы лопающегося от сытости богача, часто остается с носом или в лучшем случае срывает весьма сомнительный куш с горьким привкусом унижения. Отдавая дань памяти несчастным алькантарским стрелкам, я успокаивал свою мятущуюся душу. Пока моя рука водила кистью по глазам оловянного солдатика, придавая им большей выразительности, мне вдруг вспомнился Тринидад Солер, который независимо от счастливой или несчастливой жизни, выпавшей на его долю, тоже оказался в стане побежденных. Теперь от него отвернулись все те, кто лил над его гробом ханжеские слезы и произносил хвалебные речи. Даже его вдова хочет лишь одного — поскорее вычеркнуть мужа из своей памяти. И я пообещал бедному, всеми покинутому Тринидаду: как бы ни распорядилась мною судьба, я всегда буду на его стороне; мертвые не воскресают, но пусть мои слова послужат ему утешением хотя бы на том свете.

Лег я поздно и проспал всего два или три часа, а утром пришлось заглотнуть не одну чашку кофе, прежде чем ко мне вернулась способность соображать. Придя на работу, я прямо на пороге получил ощутимый удар под дых, вернувший мои мозги в исходное состояние, — до нас добралась национальная пресса и развеяла прахом все наши начинания. Кто-то из журналистов успел переговорить с администратором, и длинноногая русская стала предметом нездорового интереса прессы. Некоторые газеты заслали своих ищеек в архивы, где мы с Чаморро провели почти весь вчерашний день, и, украв у нас из-под носа результаты титанической работы, ознакомили читателей с кратким обзором происшествий на атомной станции.

— Нравится? — полюбопытствовала Чаморро.

Она выглядела неизменно свежей и бодрой; ее влажные после утреннего купания, аккуратно подобранные волосы красиво оттеняли черты лица, придавая им особенную отчетливость и чистоту.

— Похоже, мне предстоит объясняться с Перейрой, — обреченно проговорил я.

Шеф принял меня в темных очках, чем вызвал несказанное удивление, поскольку на дворе стояла пасмурная погода. Перехватив мой недоуменный взгляд, он недовольно буркнул:

— Ячмень вскочил.

У меня появились дурные предчувствия, однако все обошлось без большой крови. Перейра выслушал мой отчет о сделанной и предстоящей работе и проявил понимание. В конце концов, расследование не длилось и полутора дней, и не следовало предъявлять к нам слишком высоких требований. Перед тем, как распрощаться, Перейра дал мне наставление:

— Подключи всех наших людей. Пусть они перевернут вверх дном район вокруг атомной станции и хоть из-под земли, но отыщут кого-нибудь, кто видел Тринидада Солера с этой русской, или как ее там.

— Есть, господин майор.

— Что ж, подождем результатов, но хочу сказать по секрету: мне на них глубоко начхать. Просто смертельно надоели истеричные писаки. Сейчас меня гораздо больше волнует мой глаз.

Перейра редко открывал душу перед посторонними, и я предпочел сделать вид, будто ничего не слышал. Целее буду.

— Разрешите идти?

Мы взяли камуфляжный автомобиль и направились по знакомой дороге в Алькаррию, с которой уже успели сродниться.

За окном серело типичное для Мадрида дождливое утро с низким гнетущим небом. По мокрому скользкому асфальту толчками продвигались вперед сотни тысяч машин, и озлобленные водители с трудом сдерживали желание стукнуть кулаком по приборной панели, чтобы разнести вдребезги выдвижной монитор. Мы еле выбрались из города, а когда перед нами открылась широкая автострада, Чаморро перестала церемониться с акселератором и тискала его своей изящной ножкой с непозволительной для сеньориты фривольностью. Я злорадно усмехнулся: оказывается, мы тоже не из камня сделаны и весьма чувствительны к пробкам!