Елена Погребижская - Исповедь четырех

• Название: Исповедь четырех
• Автор: Елена Погребижская
• Издательство: ООО "Нота-Р"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98581-022-6

«Я считаю, что Богушевская, Сурганова и Умка уже давно заслужили, чтобы о них написали книгу. У нас принято описывать жизнь замечательных людей тогда, когда замечательные люди уже ничего о себе не скажут по объективным причинам. Мне кажется, что мы, те, кто это читает, сможет подзарядиться от их опыта и переживаний, их истории способны многих из нас поддержать в трудную минуту и вдохновить во все остальные».

Е. Погребижская

---

Мне кажется, что еще бы год-два аспирантуры и Ира могла легко бы преподавать философию на журфаке и мне, а так вместо нее у нас был какой-то сухарь-философ. Если вы читаете эту книгу, то уже знаете, что Ира больше не занимается философией постпозитивизма, а ведь как хорошо у нее все шло.

Глава четвертая Звонок судьбы или не нужен нам ваш Эдинбург

Сразу после «Студенческой весны» Ирин телефон зазвонил и, как она говорит, судьба приятным женским голосом сообщила ей, что в театре МГУ ставят мюзикл и что ей предлагают главную роль. Все было одинаково невероятно: мюзикл в Советском Союзе и репетиция точно 8 марта. Это был нонсенс, потому что в той жизни праздники были что-то святое. Ира с трепетом вошла в то восьмое марта в ГЗ. Главное здание университета — это хрестоматийная сталинская высотка, которая непосвященному человеку кажется чем-то вроде имперского музея с мрамором снаружи и внутри, храмом знаний. В принципе, это верно, если бы одновременно это не было общежитие. А у общежития черты известные — прозрачные перегородки, студенты в трениках, чайники в руках и непреходящее веселье с ароматом портвейна. В тот женский день Главное здание было пустынным, редкие уже отметившие студенты мелькали в углах, как призраки. Ира входит в комнату, где назначена репетиция. Она ожидает увидеть толпы пестрых актеров, которые поют и танцуют. Вместо этого ее встречают два мужика. Один постарше, щуплый. Второй помоложе и поздоровее. Первый — режиссер театра Евгений Славутин. Второй — Алексей Кортнев.

Ирина: Евгений Иосифович (Славутин) очень много и складно говорил, а Леша по большей части помалкивал, погруженный в какие-то свои мысли, иногда как бы всплывая на поверхность, к реальности, чтобы взять глоток воздуха и вставить в монолог Е. И. реплику. Оба показались мне жутко умными и серьезными, гораздо умнее и серьезнее меня, тем более что я отчего-то приделала себе в тот раз бантики.

Ролей в мюзикле оказалось всего две, и обе, значит, главные. Назывался он «Бензоколонка». Через пару репетиций Ирина решила бросить это дело, поскольку, как оказалось, она не умела ничего, а это про себя понимать неприятно. Она не знала, куда девать руки-ноги, а уж про «предлагаемые обстоятельства», темпоритм и сверхзадачу я и не говорю. Партнер Алексей при этом подливал масла в огонь. У него было выражение лица человека, у которого колоссальный опыт, а он вынужден наблюдать, как барахтается новичок. Хуже всего получались любовные сцены. Исполнительница главной женской роли регулярно убегала рыдать в кулису. Сценического опыта тогда у Иры не было, а представить, что с этим детиной можно провести ночь, она никак не могла, никак. А это прямая дорога, как мы знаем, к последующей свадьбе.

Долго ли коротко ли, спектакль несколько раз сыграли. Ира про себя решила, что никогда не будет больше драматической актрисой. Зато из «Бензоклонки» Ира и Алексей перетекли в музыкальную студию театра. Студия была отдельной епархией, ей тогда руководили Иващенко и Васильев («Иваси»). Ее не взяли бы в студию, набор-то был уже закончен, и даже все объявления об этом с доски сорваны. И тут случается волшебная история. Победа упорства над обстоятельствами. И это волшебство Ира будет творить еще не раз. А тут было так: «Девочка, иди отсюда, набор закончен». «Извините, — говорит девочка решительно, — я не пойду, а сейчас вам спою». Девочка садится за рояль и поет песню «Дудочка»:

Ночью, в моей комнате пустой.
Дудочка болтает с темнотой.
Лепетаньем прогоняет страх.
Яблоневый привкус на губах.

Песенка растопила сердце Васильева, и Иру приняли.

Я: А ты вообще была звездой студии и театра МГУ?

Ирина: Нет, я не была никакой звездой. Там Леша был звездой и Валдис Пельш. А я там, в общем… ты знаешь, я ведь пришла туда со страшной фобией сцены. То есть я, конечно, могла выйти на негнувшихся ногах, сесть за пианино. Я начинала играть, успокаивалась, у меня проходил спазм горла, я начинала петь, и как-то все дальше было хорошо. Много чего я могу рассказать про всякие эти ступоры, зажимы. У меня были все виды: и статические, и динамические. И при этих данных очень тяжело было стать звездой. Я прямо училась ходить по сцене, смотреть на людей, не закрывать глаза от ужаса.

Я: А ты со всеми своими ступорами боролась, чтобы что?

Ирина: Очень хотелось выйти и классно петь со сцены, прямо как звезда. Хотелось очень сильно. Перед зеркалом дома многое получалось.

Я: Как какая звезда?

Ирина: Как Любовь Орлова. Хотелось тоже в белом цилиндре и с фонарем петь прекрасно.

Я: У меня друзья моих друзей живут на даче Орловой.

Ирина: Во Внуково?

Я: Да, они ее снимают давно, арендуют, там живут. И там, говорят, ее гардероб реальный в шкафах, какие-то ее вещи, все такое. Я все никак не могу туда попасть

Ирина: Ну, поехали туда прямо сейчас, это же ты что, это, прямо, я не знаю.

На дачу мы не поехали почему-то. А продолжали обсуждать студенческие годы. Ира считает, что это было совпадение бурного цветения юности с абсолютной беззаботностью. А потом цветение юности все еще оставалась, а вот беззаботность куда-то растворилась. Ирины мемуары это описывают так:

Ирина: Было страшно и одновременно смешно, и что-то внутри подсказывало, что это новое для нас отношение к жизни точнее и правильнее, чем-то, восторженное, нежное — вчерашнее. Мы все вдруг повзрослели. У меня к тому времени уже родился сын. То есть, он, конечно, родился у нас с Лешей Кортневым, но в основном все-таки у меня. Жизнь с размаху поставила меня на землю, упразднив те волшебные полсантиметра. Было очень трудно с продуктами, подгузниками, деньгами и свободным временем. Вокруг, кажется, уже началась знаменитая «рашен перестройка». Тот мир, в котором можно было чушь прекрасную нести, рухнул, как оранжерея. И началась другая жизнь.

Перестройка приоткрыла границы и сделала возможными поездки на заграничные фестивали, хотя студия до этого колесила по Союзу и давала свои музыкальные спектакли во многих городах. А тут английская дама-продюсер вывезла их на театральный fringe-фестиваль в самый Эдинбург. Фриндж — это обочина по-английски, подходящее место для самодеятельного театра. Тысячи их съезжаются отовсюду на фриндж-фестиваль в Эдинбург. В Москве условия для театра тогда были тепличные, искусство — это святое и должно жить на государственные деньги, а рынок — это на прогнившем западе. И вот в Эдинбурге рынок впервые показал неоперившимся актерам-москвичам свое суровое лицо.

Ирина: На первом показе у нас было 20 человек, на втором 40, на третьем 80, потом она затащила каких-то критиков крутых там из Independent, Guardian, еще откуда-то. И это на самом деле очень крутой был ход, потому что, как ни странно, музыкальная и театральная критика в Англии — это священная корова. Если критик X сказал, что спектакль — говно, все, можно сворачивать декорации, собирать манатки и уезжать, потому что все, у тебя не будет публики и не будет никаких денег. Если критик Y сказал, что не пропустите, потому что, потому что, потому что, всё — ты можешь расслабиться, у тебя будут полные залы. И у нас был sold-out («все билеты проданы») до конца фестиваля.

Английская тетка-продюсер, оказывается, чтобы привезти студию театра МГУ, заложила свою квартиру, заложила машину, чтобы арендовать площадку на фестивале, и она очень сильно рисковала. В итоге, говоря капиталистическим языком, затраты окупились и артистам предложили объездить всю Англии, а потом и дальше. Голливуд выступил из тумана и стал зазывно манить их к себе, вот он, мол, я, через океан, рукой подать, здесь у вас будет все зашибись. И хотя продюсеры кормили их консервированной фасолью, надежда завоевать мир рынка и чистогана крепла. Может, это такой эффект от фасолевых консервов.

Ира же решила вернуться домой, на родную сцену, которая, как ей казалось, лучше всего подходила для ее песенок. И опять же, преподавание истории философии, как мы знаем — это серьезная работа, нельзя же ее бросить.

Вообще-то те, кто решил остаться в Эдинбурге, тоже возвратились в Союз, страшно обиженные. Что-то там не срослось у продюсеров.

Глава пятая Бисы и бенефисы нашей актрисы

И вот я опять сижу за компьютером и собираюсь писать пятую главу сказки про Иру. И я опять включаю песню «У нас в раю», и опять, и опять включаю. Песня меня ужасно трогает. Хотя я чужое творчество люблю гораздо меньше собственного, и вообще я ничей не поклонник и существо циничное, но берусь за трубку позвонить Ире и сказать, какая же это щемящая песня, но смелости мне опять не хватает. В конце концов, будет же когда-нибудь Ира читать эту книжку, вот и узнает.