Александр Цыганков - Тростниковая флейта: Первая книга стихов

• Название: Тростниковая флейта: Первая книга стихов
• Автор: Александр Цыганков
• Жанр: Поэзия

В книгу «Ветер над берегом» вошли стихотворения томского поэта и художника Цыганкова Александра Константиновича, лауреата литературной премии журнала «Юность».

---

И полногрудая Елена

Ломает ногти на прополке.

Эгист устал, ушли гетеры.

Гомер похож, но не смеётся.

Елена – пленница Цереры

И никому не отдаётся.

Выходит на берег Цирцея

И озирает гладь потопа,

Но ожидает Одиссея

Под Менелаем Пенелопа.

И Зевс уже не принимает

Очередную гекатомбу,

Он Агамемнону внимает,

Готовя атомную бомбу.

Старик уже давно не плачет.

Гомер врагам отдал Елену.

И тот, который только зачат,

Глотает греческую пену.

1.1990

Оранжевая кожа апельсина

Оранжевая кожа апельсина

Сгорает, словно сброшенное платье.

И в камерном звучании свеченья

Лишь сердцем уловимое наречье

Касается божественного тела.

И в самом мимолётном поцелуе

Мы улетим ещё в такие дебри,

Откуда мы едва ли возвратимся,

Где солнце покрывается росою

В серебряном закате новолунья.

И это называют люди утром.

Кружится шмель, и птицы начинают

Скользить среди волшебных клавиш света

Над кольцами высокого тумана,

И льётся песнь по впадинам восхода.

Вот так и постигается пространство,

Когда на лучезарной колеснице

Одной мечты и одного желанья

Мы грезимся в одном и том же небе

Друг другу, но другими, словно солнце

Не отражает от земли земное.

И только свет свечи подобен звукам

Нежнейшего и трепетного сердца,

И кожа золотого апельсина

Сгорает, словно сброшенное платье.

12.1989

«Ночь, залитая стихами…»

Ночь, залитая стихами, —

Поэтическая мгла

С заливными петухами —

До рассветного угла.

И до солнечного клина

В покрывале облаков —

У холодного камина

Звон стаканов-дураков.

7.1988

Городской этюд

И свет завёрнут в полотно,

И воздух с привкусом угара,

И дождь гремит, как Ниагара,

И водопад ползёт в окно.

Обычный, как простуда, день

В академичном колорите.

Вот бьют часы… Тоска в зените,

И полдень переходит в тень.

И, оградившись от небес

Зонтом, никем не узнаваем,

Бежит прохожий за трамваем,

Когда трамвай уже исчез.

И день спешит пролить беду,

Вбирая эхо урагана.

И грань разбитого стакана

Подобна сколотому льду.

6.1989

«Приам покинет стены Трои…»

Приам покинет стены Трои,

И выдаст Гектора Ахилл,

Но безымянные герои

Не обретут своих могил.

Забвение страшнее смерти,

Но ничего не изменить:

Всех павших в этой круговерти

Ни вспомнить, ни похоронить.

9.1989

Скорбный путь

Не иссякнет боль в лучине

От стального топора,

Будто свет на белой льдине

В скрипе вешнего пера.

Отразился гладиатор

В странном шорохе реки,

И воинственный оратор

Вылетает из руки…

То, наверно, птиц забвенье

В криках северных бойниц.

За звеном вступают звенья

По цепи из небылиц.

И плывёт краюха хлеба

В Александровский централ:

Сам Овидий это небо,

Словно свиток, надписал…

1.1990

Видения на берегу

Вот край земли. И вот моя обитель

Стоит, как будто лодка, на боку.

И мир, подобный дну и сапогу,

Уже готовит новый карнавал.

Глядит в окно неведомый учитель,

Обвил порог армейский рваный китель,

В шкафу – поэт, сражённый наповал,

Любимый всеми, мною и собою…

Убит, так что ж, не искупить грехи?

Глотают пену небо и верхи,

Бушует непонятный океан,

И ангел обречённою трубою

Безумцев увлекает за собою,

Взрывая засекреченный туман.

Идут бои. В раскроенных просторах

Кометы накипают на броню.

Дают овса троянскому коню,

И, словно солнце, всходит адмирал.

Но за спиной крадётся странный шорох,

И дева заряжает мокрый порох,

Туда, куда никто не заряжал.

Вот здесь и поднимается завеса:

Взлетает беспилотный самолёт,

И дни, и ночи кряду, напролёт,

Растёт над побережьем страшный гул.

Доносится мелодия из леса.

В лесу идёт молебен или месса,

Священник чистит пойманных акул.

А дева доверяется дельфину,

Покинув цилиндрический снаряд,

И с девой перекрещивает взгляд

Ещё не подорвавшийся корабль.

Живое не напорется на мину,

И поднимает в небо Магдалину

Надутый перегаром дирижабль.

Поэт спокойно спит на книжной полке,

А я верчу подзорную трубу,

И, прикусив дрожащую губу,

Буравлю перевёрнутую даль,

Где Нельсон в полинявшей треуголке,

И фейерверком сыплются осколки,

И ни креста, ни чёрта – только сталь.

Во мгле зияет незнакомый город,

Как будто отражение в воде,

И гавань подчиняется беде,

Как церкви подчинился Галилей…

Но глубина распахивает ворот,

И грозная, как «мессер», рыба-молот

Сшибает пулемёты с кораблей.

Я дверь закрыл и, обливаясь потом,

Зажёг лучину и налил вина.

И, слава Богу, кажется, Луна

Скользнула и, не повредив стекла,

Ведомая ночным автопилотом,

Отправилась за уцелевшим флотом,

Махнула вдаль и, в общем, истекла.

Ко мне влетела дева на свирели.

На корабле поправили прицел.

Лес заскрипел, прогнулся и запел

Анафему во все колокола.

Верхи врубились, но не одолели,

Сражённый наповал сказал: «Успели…»,

И я пишу: «Печаль моя светла…»

1.1990

Форма грусти

И грусть соответствует форме,

Как солнечный свет апельсину,

Как острые дольки лимона

Дождям экзотических стран.

Я вычислил путь телефона,

Но гул опломбировал номер.

И вечер, идущий на запад,

Хрустит под ногами, как снег.

Закружится красное солнце,

И ветви пернатую стаю

На заиндевелом закате,

Как листья, с себя отряхнут.

Но лоск апельсиновой кожи,

Подобно забытому чуду,

Окрасит озябшие крылья

И выдохнет в двери пургу.

В окне отражаются сутки,

А время, наверно, в портфеле,

Который доверху наполнен

Катушками от проводов.

Но там в невозможном контакте

Как раз получается пламя,

И преображается вечность,

Монтируя минус на плюс.

Острее приправы из перца,

Как острый клинок изувера,

Качается красное солнце

В прослойке небес и земли.

И капает сок апельсина

На жёлтую кожу лимона,

И плавится мёртвое небо

У золота на острие.

А дальше – горячие руки

Предложат вам лёд на ладонях,

Как будто упавшие дольки

Из-под опалённых ресниц.

Засохнут слова на конверте

В пустом разделении гула.

Где в точности плюс или минус —

Не вспомню, но выберу плюс.

И это всего лишь орбита,

Вращение около неба.

Немыслимо и непонятно

У всех и всего на виду.

Я вычислил путь телефона,

Но гул опломбировал номер

И плещет в оранжевом зное

На окна свою кислоту.

12.1990

Мой стих

Мой стих течёт… И мыслю, что живу,

Мгновенья преломляю, как в кристалле,

И плещется вино в моём бокале,

И кружится корабль на плаву.

Приятель добрый – славный Ганимед —

В движении и шелесте страничном.

И в воздухе библейском и античном

Сливаются пророк и кифаред.

Должно быть, прохудились облака,

Пока судьбу предсказывал астролог,

И звёздами зачатый археолог

Уже открыл последние века.

И стих течёт… И щедрый Ганимед

Вином прамнейским чествует сраженье,

Расплёскивая головокруженье

Каких-то необъявленных побед.

2.1990

Медитация

Я – Будда. Утро. Жду учеников.

Мои ученики ещё в постели.

Но кто моих детей будить посмеет,

Когда и сам учитель крепко спит.

1.1990

Весна

Внезапно кончится письмо,

И выдохнет далёкий голос

Непрозвучавшие слова.

И встанет утро над землёй,

Как голубая панорама,

Открытая со всех сторон.

Какая талая листва!

Какая тьма посередине!

И в небе птичий кавардак,

Такой же вещий и щемящий,

Как глубина из-под ресниц.

И нам несёт благую весть

Живое солнце в чёрных лужах,

Окрашивая углем лёд.

И так бы жить, перечеркнув

Слова, забытые впервые,

И править, словно стеклодув,

Узоры эти вековые.

И лёд топить на камельке,

И смыть все знаки на руке.

И говорить: что высота,

Что эти поле, лес и ветер,

Когда кругом лишь немота

И всё известно всем на свете,

Когда повсюду – ветер, ветер…

И непонятно ни черта.

Какая талая листва!

Какая тьма посередине!

Горит и плавится апрель.

Ну, а потом? Потом опять

Недолетевшее сопрано

Начнёт по клавишам нырять,

Пока не поздно и не рано

Ещё всё это повторять,

Что вот и плавится апрель!

Какая тьма посередине!

И всё внезапно оборвётся.

Как лёд, как будто в никуда,

Перелетит и перельётся.

Другого нам не остаётся.

Горит апрель, течёт вода.

3.1990

Общие места

1. «Силуэты женщин за окном…»

Силуэты женщин за окном.

Грусть крепка, как мраморная скука.