Александр Цыганков - Ветер над берегом: Вторая книга стихов

• Название: Ветер над берегом: Вторая книга стихов
• Автор: Александр Цыганков
• Жанр: Поэзия

В книгу «Ветер над берегом» вошли стихотворения томского поэта и художника Цыганкова Александра Константиновича, лауреата литературной премии журнала «Юность».

---

И весною выпущу, как птицу.

Подниму светильник над распадом.

Закипай, вода, в огне листвяном!

Быть тебе, как прежде, снегопадом,

Ну, а мне, как должно, – покаянным.

Я поэт, которых было много,

Пасынок заморского аэда.

Если что и светит, то дорога.

И продолжить нечего на это.

Но, как тот охальник во Гоморре,

Дара не растрачу ради хлеба.

Синевы, чтоб слышать голос моря,

И зимой достаточно у неба.

Вдалеке всё что-то так и ропщет,

Или просто ливень льётся речью —

Говорит, но высказать не хочет,

Как и я – скажу, но не отвечу.

9.1996

Слепой дождь

Дождь и солнце – ну что за погода?

Опрометчивей зеркала нет!

Прямо в душу течёт с небосвода

Сентября перевёрнутый свет.

Словно это художник наивный

Ярким кадмием красит этюд —

Всё по-прежнему, всё примитивно!

Ничего необычного тут.

9.1996

Муза

бесплотный призрак

среди тотальной телесности

5.1995

Пирамида

Кто объяснит нам значение знаков и формул,

Если ответ замурован. Молчит пирамида.

В каждом восходе рождается новая форма.

В каждом закате пропала своя Атлантида.

Свет по природе своей, как и тьма, без предела,

Тайного смысла исполнен и льётся слоями;

Углем становится, мрамором, россыпью мела,

Камнем твердеет, чтоб вырасти над площадями;

В образе всадника царствует над подлежащим,

В образе лошади терпит побои глагола:

Весь, как и всё, да и все, не всегда настоящий;

Весь, чем объято пространство от кровли до пола.

Как же здесь быть равнодушным к тому, что руками

Взять невозможно, измерить и взвесить на чаше.

Кто-то же выдумал всё и открыл перед нами

Наши свершенья и даже сомнения наши.

Оттиском ветра лежит на поверхности влаги

Блик самородного золота – высшая проба!

Свет преломляется, лепится к белой бумаге,

Свитком эпохи горит в зеркалах небоскреба.

В этом ли будет вершина и страсти, и смысла?

Близится полдень – и белое солнце в зените!

И облака над землёй, как простейшие числа,

Строятся в ряд и летят по высокой орбите.

Может быть, что-то найдём и осилим без брани.

Может быть, всё, как и ночь, обернётся рассветом.

Может быть, кто-нибудь в этом астральном тумане

В эту же пропасть летит, как и мы, за ответом.

Времени дали пронизаны тонким свечением.

Мёртвые звёзды светить продолжают исправно,

Мелкою сетью плывут и грозят заточеньем,

И вокруг неба всё вертятся слева направо.

В этом кривом зазеркалье – ни рано, ни поздно.

И непонятно – какая нам светит планида.

Солнце горит! И растёт над пустынею звёздной

Каменный Сфинкс, и за ним – темноты пирамида.

11.1996

Только одна луна

и многие многие многие

множества многих звёзд

за ними другое небо

И ТОЛЬКО ОДНА ЛУНА

12.1995

Берег и море

1. «В каком я веке? Камерный вопрос…»

В каком я веке? Камерный вопрос —

Как парус в глубине материка.

Бегут века – и движется строка

По контуру, что к облаку прирос.

Эпоха – словно женщина, её

В объятьях не рассмотришь и раздетой.

И полноводной Обью или Летой

Плывёт тысячелетие моё —

Мне всё равно, когда у самых ног

Кипят бои, и всюду – те же страсти.

И время распадается на части,

И больше нет непройденных дорог.

Другое дело – берег, плеск воды,

Порыв несовершенного глагола…

И наверху, как отраженье пола,

Округлых тел знакомые следы.

2. «Поэт сказал, что море – это речь…»

Поэт сказал, что море – это речь,

Когда вода не скована во льды.

Естественно, что морю должно течь,

А берег – есть твердыня немоты.

Не доверяйтесь волнам! Древний бред…

И что без них услышал бы ты здесь?

Но где не отпечатается след,

Наверно, что-то гибельное есть.

Осадок жизни камнем на верстак

Со дна поднимет мастер и резец

Воткнёт, как в масло, острый, как тесак,

И в камень возвратится под конец.

Горнило парадоксов! Рокот, речь…

Растягивает эхо ветра плеть.

Естественно, что морю должно течь,

Звезде всходить и берегу неметь.

4.1996

Браконьер

…по слову Твоему закину сеть.

евангелист Лука

Мне всё равно – что река, что берег,

Когда в карманах отсутствие денег,

Но если ловится белая рыба,

Я буду сыт и беспечен, либо

Не стану желать того, чему рано

Сбыться, как строчке, пророком данной.

Я проживу как рыбак и даже

Как браконьер не в своём пейзаже,

Ибо Господь мне позволил много —

Я на земле и земля у Бога.

6.1997

Хождение по водам

Неправда, что проходит мимо жизни

Поэт, что говорит о чём-то высшем.

Он просто выше смерти или свыше

Дано ему смотреть. Допустим, казни

Чреваты внеземным колесованием —

Все казни, что творятся ежечасно.

И быть поэтом, право, здесь ужасно

И страшно петь с тлетворным придыханьем.

Не лучше ли – ХОЖДЕНИЕ ПО ВОДАМ!

Безлунной ночью, в такт четвёртой страже,

Простое, но не мыслимое даже

Лишь только в чудо верящим народам.

И сколько б не сходили, с роком споря,

Из лодки прямо в волны – нет в том прока.

Но всё-таки смотрите на пророка:

С рукой, простёртой над пучиной моря,

Идёт, предполагая лишь терновый

Венец за эти фокусы в награду.

И всё же он не тонет! И не надо

Роптать во время бури бестолково.

Он – есть последний, Он же – есть и первый.

Он – альфа и омега – свят и светел!

Врывающийся в двери словно ветер:

«Зачем ты усомнился, маловерный!»

3.1997

Идиллия

Речная гладь. Идиллия. Рыбак,

Принявший спозаранок кружку чая,

Из белых вод таскает, натощак,

Ельцов да пескарей, не замечая

Сближенья берегов, меж коих сам

Уже распят и гладью успокоен,

Приравнен, то есть, к этим берегам

И с ними слит, но слиться не способен.

Всё сближено. Идиллия. Река

Сама себя в себе воспроизводит,

Выбрасывая рыб, а рыбака

Захватывая зеркалом… Выходит,

Что ловится не рыба, а рыбак,

Без коего уже не представима

Речная гладь, где даже натощак

Не выудить ни щуку, ни налима.

7.1997

Пустота

Проворных пчёл жужжанье и роенье

Над статуей героя, а точнее —

Героя нет, и призрачно виденье,

Но есть одна кудрявая идея.

Всё прочее реально. В первой строчке

Я не предполагал иносказанья,

И всё вокруг от линии до точки

Исполнено по правилам ваянья

И зодчества – с колоннами в просторе

И звездопадом в небе над ареной.

И пустота на каждом косогоре

Читается как реквием Вселенной.

И ветер обтекает идеально

Никем не совершённое творенье.

И нет его! И всё-таки реально

Проворных пчёл жужжанье и роенье.

8.1997

Два капитана

У древних даже статуя гордится

На фоне неподвижного сверканья

Живых огней на крыше мирозданья,

Какое нам, бескрылым, не приснится.

Зато какая глыба совершенства!

Гармония во всём и завершённость —

Всё то, что воспитует утончённость,

Тем паче верховодство и главенство.

И никаких открытий – всё известно!

К примеру, Одиссей: как ни скитался,

Но всё-таки повсюду оставался

В родной Итаке – вот что интересно!

Но где же тот, которого Европа

На поиски Эдема посылала?

И что там за скульптура у причала

Стоит над морем, словно Пенелопа,

И держит факел? Очень статуарно

Горит огонь – надежду воспитует!

Летит Эол, но паруса не чует,

И корабли плывут высокопарно.

8.1997

Гравюра

Судьба – архитектурой корабля

Вдруг явится воочию, ломая

Пределы все и контуры дробя

Вокруг себя, все цепи разрывая.

Патетика! И свет из темноты,

И рокот волн, и натиск небосклона…

На фоне путеводной высоты

Видение красавца-галеона!

И капитан, и зодчий на борту.

Подняты паруса и вьются флаги.

Плывёт корабль! И режет черноту.

Старинная гравюра на бумаге.

Вверху, вдоль носа, надпись: «Христофор».

Бежит матрос по лестнице отвесной.

Всё рассчитал, всё выполнил гравёр —

Всё выдумал художник неизвестный.

8.1997

Петербург

Что я скажу, как увижу тебя

С низкого берега в хмурое лето,

В сердце вобравшему все лагеря

И заплатившему щедро за это.

Да и возможно ли выстроить мне

Строчки, как улицы для листопада,

Самой осенней в России листве

В клетку одетого Летнего сада.

Но я хочу повторить этот вздор —

До помешательства светлое небо

Ночи беззвёздной и белый убор

На голове неодетого Феба,

Вспомнить внезапно, как дождь моросил

И нависала громада собора,

И позабыть, что я вновь посетил

Место расстрела и ночь приговора.