Петр Киле - Сокровища женщин Истории любви и творений

• Название: Сокровища женщин Истории любви и творений
• Автор: Петр Киле
• Жанр: История

Истории любви замечательных людей, знаменитых поэтов, художников и их творений, собранные в этом сборнике, как становится ясно, имеют одну основу, можно сказать, первопричину и источник, это женская красота во всех ее проявлениях, разумеется, что влечет, порождает любовь и вдохновение, порывы к творчеству и жизнетворчеству и что впервые здесь осознано как сокровища женщин.

Это как россыпь жемчужин или цветов на весеннем лугу, или жемчужин поэзии и искусства, что и составляет внешнюю и внутреннюю среду обитания человеческого сообщества в череде столетий и тысячелетий. Перед нами сокровенная, как бы утаенная история развития человека, с его влечением к любви и красоте, от классической древности и эпохи Возрождения до нашего времени, с прояснением впервые историй любви Шекспира и Лермонтова, не менее удивительных, чем у Данте и Петрарки.

---

– И, зачарованный, я не решился прикрыть слегка божественную прелесть легчайшим пеплосом, как повелось, и Афродита вдруг нагой предстала, из моря выходящей в день рожденья, или придя на берег для купанья, – и в этом было чудо, как в явлении перед смертными богини красоты.

– И это чудо сотворили мы? Твоя заслуга – это безусловно; а в чем же я повинна? В красоте, что от богов, как все благое? Нет! Пусть афиняне посмеются всласть над Евфием. Ведь все хорошо знают, что я твоя возлюбленная, кроме служения тебе ж твоей моделью; ты знаменит, ты слава афинян; и ты не выступишь в мою защиту?

– Владею я не словом, а резцом… И я ж тебя подставил Афродитой, – Пракситель решается. – Когда ты думаешь, что я сумею тебя спасти, изволь. Я жизнь отдам за жизнь твою, как эллины за красоту Елены.

– Пракситель! Ты прекрасен, как твои творения из мрамора и света. Я счастлива впервые не собою, а лишь тобою и твоей любовью.

На суде Евфий заявил:

– Я обвиняю не гетеру, а воцарившееся в городе нечестие, что Фрина, сознает она это сама или нет, разыгрывает, к восторгу афинских юношей, да и людей постарше, воображая себя богиней Афродитой, выходящей из моря, да еще совершенно обнаженной. Что это такое, как не поругание и не оскорбление богини, которую едва ли кто из смертных видел нагой?

Гиперид попытался остановить Евфия:

– Изощряться в красноречии похвально, Евфий, но не в случае, когда речь идет о нечестии.

– Я еще не кончил. И так попустительством властей это зло давно укоренилось в Афинах, начиная с работ Фидия, осужденного за святотатство, и кончая безбожными речами софистов. Афиняне оскорбили богов поношеньями и смехом, и боги отвернулись от нас, – здесь первопричины всех бедствий, постигших Афины…

– Евфий! – взмолился Гиперид, сдерживая смех. – При чем тут гетеры? Ты впал в безумие.

– Но и при этих прискорбных обстоятельствах мы не вспомнили о богах, не угомонились, не вернулись к старинному отеческому строю, а утопаем в роскоши, почитая богатство и самих себя больше, чем богов. И к этой роскоши и расточительству подвигает афинян больше всех кто? Конечно же, она, гетера Фрина…

– Понес и ты, Евфий! – вскричал Гиперид. – Я свидетельствую…

– Гиперид, не перебивай меня, а то и я не дам тебе говорить. Очевидно, необходимо очистить город от этой порчи. Какое же наказание, по моему разумению, следует назначить гетере Фрине за нечестие? Поскольку она приезжая, естественно бы подумать, ее следует подвергнуть изгнанию, а имущество ее – конфисковать в пользу государства. Но ее ведь станут чествовать всюду, смеясь над Афинами! Остается одно: подвергнуть ее смерти – пусть ужас охватит всех греков и очистит нас от скверны, как в театре Диониса, когда ставили трагедии наших великих поэтов.

Обвинение Евфия прозвучало для судей и даже для публики весьма сильно, в зале установилась тишина. Гиперид долго изощрялся в остроумии, чтобы все обратить в шутку.

– Евфий! Если бы ты стал выдавать себя за Аполлона, ну, сбрив бороду, или Посейдона, дуя в раковину, как тритон, стали бы тобой восхищаться? Не мы ли сами, восхищаясь Фриной, принимаем ее за богиню?

– То-то и оно, – подтвердил Евфий под смех публики.

– И ты, Евфий, принимаешь Фрину за богиню?

– Принимал по глупости, по безумию, ибо любовь – безумие, не нами сказано.

– Так повинись сам, с приношениями Афродите. Возьми иск обратно. Может быть, суд не подвергнет тебя крупному штрафу, если повинишься перед афинянами, мол, задумал неблагое дело сдуру, со зла, из любви, сила которой сродни безумию.

– Будь я помоложе, может, так бы и поступил, Гиперид. Но я пекусь здесь не о своей страсти, а о судьбе Афинского государства, о чем сказал в обвинительной речи, думаю, с полным основанием.

– Нет, нет, Евфий, – Гиперид нашел новый ход, – ты все-таки путаешь причину и последствия. Если по справедливости сказать, не Фрина выдает себя за богиню, – такое тщеславие у женщин, пока они молоды и красивы, извинительно, – а те, кто ее изображение на холсте или в мраморе называют Афродитой Анадиоменой или просто Афродитой Книдской.

– Выходит, в святотатстве повинны и они, Апеллес и Пракситель.

– Не только они, все те, и мы в том числе, кто поклоняется статуе Праксителя в Книде.

– Да, я об этом и говорил! – обрадовался Евфий.

Дело принимало явно плохой оборот. Пракситель попросил разрешения у архонта-базилевса сказать слово.

– Мужи афиняне! – Пракситель впервые вышел к трибуне. – Это хорошо, что в споре между Евфием и Гиперидом выяснилось со всей очевидностью, что если кто и повинен в оскорблении богини Афродиты, то это я, а не Фрина, которая с прилежанием служила мне моделью… И вот что я хочу сказать… Потерпев поражение в Пелопоннесской войне, что же учинили наши отцы и деды? Увидели виновника бедствий Афинского государства в бесстрашном воине и мудреце Сократе и осудили его на смерть, чтобы тотчас горько раскаяться, да поздно. А ныне, утратив могущество и свободу не только Афин, а всей Греции неразумением правителей и народов, мы готовы изгнать из Афин красоту?!

– О гетере мы говорим здесь, – возразил Евфий.

– Из поклонения женской красоте во всей ее прелести и изяществе рождается не просто любовь (она проявляет себя, как стихийная сила, как Эрос), а человеческая любовь, человечность, что отличает нас как от зверей, так и богов. Красота гуманна и самоценна. Обычно она воплощена лишь частично во многих людях, прежде всего в детях и женщинах, а есть женщина, чья красота близка к идее красоты, и вот она, Фрина, воплощает ее, как Афродита среди богинь и богов. Она достойна не хулы и гонений, а восхищения и почитания.

Фрина, сидевшая отдельно, выходит на свободное пространство перед судьями и публикой. Поскольку женщина на суде не имеет права выступать в свою защиту, она решила просто предстать, какая она есть. И в самом деле, это был последний и решающий аргумент. Устанавливается тишина.

Фрина взглядывает вдаль, словно перед нею море, и спускает с плеч пеплос, спадающий до бедер, – еще миг, кажется, она сделает шаг, освобождаясь от одежды; никто не смеет нарушить ее уединения, ей далеко видно, она одна, сама прелесть и изящество, божестенная женственность, – это Афродита Праксителя, увезенная за море в Книд. Публика и судьи в немом восхищении.

Суд оправдал Фрину, а Евфия наказал крупным штрафом. На празднестве в честь победы во дворе дома Фрины произошло одно происшествие. Прибежал раб к Праксителю с известием о пожаре в его мастерской.

– Я погиб, – воскликнул скульптор, боясь утраты статуй в огне, разумеется, самых лучших, на его взгляд, – если что случится с Эротом или Сатиром!

Все побежали в сторону мастерской Праксителя, а он впереди всех. Все было на месте, ни дыма, ни огня. Прибегает Фрина и с торжеством выбирает Эрота как лучшую скульптуру Праксителя, по уговору, чтобы принести ее в дар родному городу. Сообщение о пожаре – это была ее уловка, чтобы узнать, какую из скульптур в своей мастерской Пракситель считает лучшей.

Известно, что Фрина до старости сохранила свою красоту, с Праксителем она не расставалась до конца жизни, а после ее смерти, – легенда гласит, – знаменитый скульптор отлил ее изваяние из золота и отдал в храм Афродиты. Еще в 2001 году я набросал комедию «Афинские ночи», но только теперь прояснивается для меня вполне, что история любви гетеры и скульптора, двух самых знаменитых в своей сфере, была совсем иной, чем можно предполагать, – красота и искусство сотворили новую любовь, какая вновь взошла в эпоху Возрождения.

И это видно в «Венере Таврической», лучшей из всех изваяний, столь женственной и вместе с тем божественной. Это «Афродита Книдская» Праксителя, первообраз богини красоты и любви.

Vita Nuova (Данте и Беатриче).

Историю своей любви к Беатриче Данте Алигьери (1265-1321), знаменитый итальянский поэт, автор «Божественной Комедии», поэмы о посещении загробного мира, поведал сам в стихах и в прозе в небольшой повести «Новая Жизнь» (Vita Nuova, или по-латыни Vita Nova). Она написана вскоре после ранней смерти Беатриче в 1290 году.

Какой смысл вкладывал в столь удивительное название своего юношеского произведения Данте, не совсем ясно. Он пишет о «книге памяти», вероятно, тетради, куда он заносил выписки из книг, стихи, и там он находит рубрику, помеченную словами Insipit vita nova – Начинается новая жизнь, – возможно, с сонетами и пометками, связанными с Беатриче, что он выделяет как «малую книгу памяти».

В своих очах Любовь она хранит;
Блаженно все, на что она взирает;
Идет она – к ней всякий поспешает;
Приветит ли – в нем сердце задрожит.
Так, смутен весь, он долу лик склонит
И о своей греховности вздыхает.
Надмение и гнев пред нею тает.
О донны, кто ее не восхвалит?
Всю сладость и все смиренье дум
Познает тот, кто слышит ее слово.
Блажен, кому с ней встреча суждена.
Того ж, как улыбается она,
Не молвит речь и не упомнит ум:
Так это чудо благостно и ново.

Всякое появление Беатриче среди людей, со слов Данте, было чудом, все «бежали отовсюду, чтобы увидеть ее; и тогда чудесная радость переполняла мою грудь. Когда же она была близ кого-либо, столь куртуазным становилось сердце его, что он не смел ни поднять глаз, ни ответить на ее приветствие; об этом многие испытавшие это могли бы свидетельствовать тем, кто не поверил бы мои словам. Увенчанная смирением, облаченная в ризы скромности, она проходила, не показывая ни малейших знаков гордыни. Многие говорили, когда она проходила мимо: «Она не женщина, но один из прекраснейших небесных ангелов».