Петр Киле - Сокровища женщин Истории любви и творений

• Название: Сокровища женщин Истории любви и творений
• Автор: Петр Киле
• Жанр: История

Истории любви замечательных людей, знаменитых поэтов, художников и их творений, собранные в этом сборнике, как становится ясно, имеют одну основу, можно сказать, первопричину и источник, это женская красота во всех ее проявлениях, разумеется, что влечет, порождает любовь и вдохновение, порывы к творчеству и жизнетворчеству и что впервые здесь осознано как сокровища женщин.

Это как россыпь жемчужин или цветов на весеннем лугу, или жемчужин поэзии и искусства, что и составляет внешнюю и внутреннюю среду обитания человеческого сообщества в череде столетий и тысячелетий. Перед нами сокровенная, как бы утаенная история развития человека, с его влечением к любви и красоте, от классической древности и эпохи Возрождения до нашего времени, с прояснением впервые историй любви Шекспира и Лермонтова, не менее удивительных, чем у Данте и Петрарки.

---

Первое появление в VII выставке картин «Союза русских художников» автопортрета «За туалетом» в 1910 году производит фурор. Александр Бенуа находит нужным не просто похвалить племянницу, которая росла вне его исканий, а выступить в печати: «Зинаида Серебрякова выставляется в первый раз… Ныне она одарила публику таким прекрасным даром, такой «улыбкой во весь рот», что нельзя не благодарить ее… Здесь полная непосредственность и простота: истинный художественный темперамент, что-то звонкое, молодое, смеющееся, солнечное и ясное, что-то абсолютно художественное…»

Следовало сказать, и было бы это точно: «что-то абсолютно классическое», то есть верность природе и женской природе во всей ее трепетной жизнерадостности, без изломов новейших приемов и исканий.

События революции обернулись утратой имения, а вскоре умер муж, и это случилось в Харькове, откуда Зинаида Евгеньевна с детьми возвращается в Петроград в 1920 году, и ей удается поселиться с детьми в доме деда Н. Л. Бенуа, в квартире, в которой росла, с семьей Александра Бенуа, а поскольку нужно потесниться, первое время с хорошими знакомыми. Это возвращение было устроено не без помощи новой власти, с которой сотрудничал Александр Бенуа; Серебряковой вообще было предложено место профессора в Академии художеств, но она, по характеру скромная и робкая, всецело занятая детьми и творчеством, так и не решилась.

В эти-то трудные годы она пишет постоянно детей своих, подрастающих мальчиков и еще совсем юных Тату и Катю, и «Автопортрет с дочерьми» (1921), и снова натюрморт «На кухне» с Катей, перебирающей яйца в корзине, на столе свекла с ботвой и рыба, и «Тата с овощами» (1923). И самое насущное превращается в предмет искусства. Но и праздники не исчезли. «Катя в голубом у елки» (1922), или «Тата в танцевальном костюме» (1924). И серия картин, связанная с миром театра.

«Автопортрет с дочерьми». Выписаны с легкостью, как по волшебству, только головы матери и двух девочек, прильнувших к ней, улучив момент, когда она в рабочей блузе с кистями в руках сделала паузу в работе, и они предстали на миг в зеркале. Выписаны волосы, лица, глаза, руки – нельзя сказать тщательно, но гладко, с полным впечатлением живых лиц, как у старых мастеров, а одежда обозначена мазками и даже небрежно, как и фон, мол, пусть здесь будет, как ныне пишут, здесь неважно.

Девочкам 9 и 8 лет; они в «тельняшках», – вчера с платформы видел, как мимо старинного здания вокзала во Мге на велосипеде проехали две девочки, старшая вела, младшая сидела сзади на багажнике, она была в тельняшке, что делало ее, как ни странно, модно-нарядной. Матери 37 лет, но лицо ее молодо, даже юно – под стать юным лицам, прильнувшим к ней, – вопреки всем невзгодам времени. Жизнь такова, если моральная рефлексия не нарушает зрения художника, его миросозерцание, что станет отличительной чертой искусства в XX веке, всех модернистских и постмодернистских течений.

Зинаида Серебрякова не подпала под общие поветрия и изыски, поскольку с юности припала к первоисточникам – к природе, к деревне и к классике эпохи Возрождения. После первых лет экспериментов в русле русского авангарда советское искусство повернулось к классике – к опыту великой русской литературы, мировой литературы и искусства. Как ни удивительно, это был путь, на который вступила Зинаида Серебрякова изначально, еще до революции, путь, по которому пойдут новые поколения художников советской эпохи.

Достоинство и простота, веселость и скромность, что наглядно демонстрирует живопись Зинаиды Серебряковой, мы узнаем и в фильмах 30-50-х годов, и в советской песне. Хотя Серебрякова уехала из России в 1924 году, думала ненадолго, путь обратно ей никогда не был закрыт, но она прожила еще целую жизнь в Париже, с постоянными поездками по странам Европы и в Африку, искусство ее не изменилось – в верности поэтической правде жизни.

В 1965 году персональные выставки Зинаиды Серебряковой прошли в Москве, Ленинграде и в Киеве. Она писала из Парижа: «Не представляю себе, что из моих вещей может привлечь внимание публики в СССР? Так как, конечно, – сужу по здешней прессе и вкусам, – в моем искусстве нет ведь никакой оригинальности ни в сюжетах, ни в манере рисования и прочем…» Кроме естественной скромности, здесь сомнения связаны и с изменениями в советской живописи, особенно с новым поворотом к авангарду группы художников, активно поддержанных в «здешней прессе».

Ныне, в исторической перспективе, видно, живопись Зинаиды Серебряковой, явившись в начале XX века, вопреки общему умонастроению эпохи, классически ясной и жизнеутверждающей, обладала всеми основными чертами советского искусства в его развитии, что говорит об уникальной гениальности художника.

Эстетика Зинаиды Серебряковой – та же эстетика отрадного, черты которой мы видели в искусстве Серова, Левитана, Врубеля, сколь они ни различны, и у мирискусников, но у нее баснословно непосредственная, наивная, веселая и чистая. При этом близость к природе, к натуре и буквально к обнаженному женскому телу, что воплощает красоту, или что и есть любовь к красоте, прообраз рождения в красоте, когда женщина в ее наготе божественна, как сама Афродита.

Остроумова-Лебедева. История любви.

Портрет Анны Петровны Остроумовой написал Константин Сомов в 1902 году. Они учились примерно в одно время в Академии художеств и в Париже (1898 – 1899). Как рассказывает Александр Бенуа в «Моих воспоминаниях», Остроумова жила в Париже с подругой и они ради экономии пытались сами себе готовить еду, не умея абсолютно вести хозяйство. Очевидно, были столь безпомощны, что Костя Сомов взялся сам вести их хозяйство, закупать продукты и готовить, обнаружив в себе опыт, бессознательно им усвоенный у матери, прекрасной хозяйки. Но о влюбленностях нигде не упоминается.

Анна Петровна Остроумова-Лебедева оставила прекрасные «Автобиографические записки», которыми я зачитывался весной 1980 года, делая выписки. Ныне я вижу, что они слагаются в новеллу о любви девушки, во всех отношениях исключительной и даже в том, что она выбрала не просто акварель, а гравюру, трудный жанр даже чисто технически, и молодого человека, гениально одаренного химика, который был ее двоюродным братом.

1) «В это время (лет 15, учась в гимназии) я решила, что твердые знаки лишние и стала писать без них, чем вызывала протесты со стороны преподавателей, но, несмотря на репрессии, упрямо писала по-своему».

Девочка-подросток со слабым здоровьем училась в гимназии, посещала вечерние начальные классы школы Штиглица, много рисовала и очень много читала – кроме классиков литературы, философов: Платона, Аристотеля и других, принимая все очень близко к сердцу, работая над собой очень серьезно.

2) 1892 г. Это уже в Академии художеств. «Всеобщее внимание в классах обращал на себя Сомов. Мне показали его как-то на вечеринке студентов; они устраивались периодически, с рисованием модели и чаепитием, и туда набиралось много народу». Это свидетельство удивительно тем, что в те годы сам Сомов пребывал в сомнениях в своем призвании и отбывал воинскую повинность (совмещал как-то службу с учением).

3) «В те же годы пребывания в Академии я пережила мое первое увлечение. Оно внешне мало проявлялось, но тем не менее было глубоко и принесло мне много страданий. Я считала его гораздо ниже себя по уму и слабее по воле. Находила, что он мало любит искусство. Он происходил из буржуазной богатой среды, и я боялась, что если выйду за него замуж (а к этому клонилось дело), то мне трудно будет в такой обстановке продолжать мое любимое искусство. Во мне возникла сильная борьба между чувством и страстью к искусству. Я никому не поверяла моих мучений, моей внутренней борьбы.

В конце концов решила с этим покончить, и мы расстались навсегда. Но тоска, как клещами, захватила мою душу. Сознание одержанной над собой победы не приносила мне радости, и я была полна сожалений о потерянном, но мужественно боролась, сознавая, что в работе все спасение».

4) Конка двигалась медленно, и я предпочитала ходить пешком. Около сфинксов перед Академией была пароходная пристань. Пароходик перевозил на ту сторону. Я его очень любила. Бывало, уже издали бежишь сломя голову на пристань, платишь две копейки и скатываешься вниз, на пароход».

5) «Мама огорчалась моим похудевшим, утомленным видом. Всякими способами старалась удержать меня дома, находя, что я работаю не по силам. Просила, умоляла. Я с ней соглашалась, ей сочувствовала, когда она плакала – я тоже, но все-таки через несколько минут уносила (на всякий случай) вниз свою шубу и калоши к швейцару и при благоприятном моменте тихонько исчезала из дома… в Академию.

Братья, видя огорчение мамы, бранили меня, уговаривали вообще бросить работу, говоря, что если б я была одарена, то мне не приходилось бы так много тратить сил.