Николай Зенькович - Маршалы и генсеки

• Название: Маршалы и генсеки
• Автор: Николай Зенькович
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-542-8

Почему повесился маршал Ахромеев? Стремился ли в военные диктаторы Жуков? В чем вина Берии? За что расстреляли маршала Кулика? Готовил ли Тухачевский заговор против Сталина? Вел ли самостоятельную линию Фрунзе? Ответы на эти и многие другие вопросы можно найти в этой книге, написанной на основе новых, закрытых прежде для исследователей архивных источников. Они переворачивают привычные представления о судьбах видных советских военачальников, их взаимоотношениях с генсеками.

---

Николай Зенькович МАРШАЛЫ И ГЕНСЕКИ. ИНТРИГИ. ВРАЖДА. ЗАГОВОРЫ

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

Взаимоотношения генеральных секретарей коммунистической партии и маршалов Советского Союза у нас никогда не исследовались. Это была запретная тема.

Революции всегда давали много блестящих военных карьер. И почти все они, за редким исключением, полны глубочайшего трагизма. Вспомним вознесение и падение знаменитых маршалов Наполеона: кто закончил смертью у стенки, кто нищенским прозябанием в безвестности.

Маршальские звания в СССР были учреждены в 1935 году. Маршальская звезда, видно, родилась в советской стране не в добрый час. Из первых пяти маршалов уцелели к началу Великой Отечественной войны всего двое. Из 41 маршала, удостоенного этого звания за годы существования советской власти, редко кто не испытал опалы, подозрительности со стороны генсеков.

Увы, маршалов сажали в тюрьму не только при Сталине. Горбачев, произведший в это звание лишь одного военного (Хрущев — девятерых, Брежнев — одиннадцать), через год посадил его в тюремную камеру.

А может, было за что? Может, высшие военачальники, обладая огромным влиянием в армии, плели некие закулисные интриги против штатских генсеков?

Пришло время ответить на поставленные выше вопросы непредвзято, без идеологической зашоренности.

Автор

САМОУБИЙСТВО В КРЕМЛЕ

Глава 1 ДВА ПОГРЕБЕНИЯ

В последний путь маршала провожала жиденькая цепочка родных и близких. Не было пышной панихиды, приличествующей его высшему в стране воинскому званию, положению в государстве, боевым наградам. Хоронили тихо, незаметно.

В немногочисленной траурной процессии двигался и я. Сообщение в прессе испугало многих бывших сослуживцев Героя Советского Союза и народного депутата СССР. Инстинкт самосохранения, генный страх со времен тридцатых годов, когда военных стреляли, как куропаток, вынудил старых людей не покидать своих квартир.

Москва тогда полнилась слухами: Ахромеев замешан в путче 1991 года. Раз закончил самоубийством член ГКЧП Пуго, значит, причастен к попытке государственного переворота и повесившийся в Кремле Ахромеев. В прокуратуре, осаждаемой журналистами, дали понять: в предварительных показаниях лиц, причастных к путчу, есть и упоминания об Ахромееве как о его участнике. Однако окончательный ответ даст следствие:

Этого было достаточно, чтобы тут же дистанцировались от дискредитированного. Подозрение нешуточное, в воздухе пахло охотой за ведьмами. Все центральные учреждения уже получили запросы из союзного Минюста с требованием срочно предоставить информацию по следующим вопросам: «Принимала ли ваша организация решение в период с 19 по 23 августа по отношению к ГКЧП? Публиковались ли в органах печати вашей организации в период с 19 по 23 августа какие-либо материалы в связи с действиями ГКЧП? Направлялись какие- либо решения в регион от центра? Какова была реакция низовых структур вашей организации по отношению к заявлениям ГКЧП?»

Назывались фамилия, имя, отчество и должность сотрудника, запрашивавшего эти сведения, указывался служебный номер телефона. Спущенный сверху вопросник заставил многих задуматься: неужели вся страна будет вовлечена в вакханалию доносительства? Похоже было, что охота за ведьмами, о противоправности которой предупреждали доброхотов победившие демократы, раздавая налево и направо заверения, что законопослушные граждане могут спать спокойно, все же начнется. Так думали немало осторожных людей, повидавших на своем веку всякого, поэтому не будем осуждать тех из ближайшего окружения маршала, кто не пришел на Троекуровское кладбище, чтобы выполнить свой человеческий, христианский долг — проститься с телом однополчанина.

И если отсутствие этих запуганных генералов и маршалов, а также горбачевских советников и союзных парламентариев еще можно как-то оправдать — подневольные люди на государевой службе! — то пусть Бог будет судьей тем|, кто по своему положению в государстве не зависел от начальства. Не счел нужным приехать на кладбище и поборник общечеловеческих ценностей, видный гуманист конца XX века Михаил Сергеевич Горбачев. Ахромееву, увенчанному высокими военными регалиями, герою страны и ко всему — единственному! — военному советнику тогдашний президент предпочел трех москвичей, по случайности погибших в трагические августовские дни 1991 года. Горбачев выступал на их похоронах с пламенной речью. Не ударил лицом в грязь в смысле эмоциональности перед президентом СССР и президент России Борис Ельцин, попросивший прошения у родителей погибших, что не сумел уберечь их детей. Если бы это происходило не на похоронах, можно было бы поизощряться над соперничеством президентов, соревновавшихся прилюдно, кто громче поклянется в любви к троим москвичам, погибшим столь нелепо и в большей степени по собственной неосторожности. Кто заставлял их лезть на бронетехнику? Боевые машины выполняли свою задачу — не важно, правую или неправую. Военные не должны обсуждать приказов. Конечно, смерть любого человека — несчастье, и не хотелось бы бросить тень на жертвы августовского кризиса, но факты, как не нами замечено, упрямая вещь: оба президента соревновались, кто скажет больше теплых слов в адрес неизвестных им людей, а проститься с человеком, которого хорошо знали и с которым встречались чуть ли не ежедневно, не пришли. Парадокс заключается в том, что высшие должностные лица государства почтили память тех, кто препятствовал военным выполнять их задачу по предотвращению распада страны, и проигнорировали того, кто всю жизнь эту самую страну защищал, удостоившись ее высших военных наград и званий.

Но, как уже было сказано, Бог им судья, этим президентам. Вернемся к траурной процессии, медленно двигавшейся 30 августа 1991 года по Троекуровскому кладбищу к свежевырытой могиле. Где-то на середине пути над печальными березками грохнул автоматный залп. Позже стало известно, что это боевые друзья прощались с только что погребенным на соседней аллее генерал-лейтенантом в отставке Великановым. Его провожали в последний путь, как положено при генеральском звании: с почетным караулом, военным оркестром, венками от Министерства обороны, прощальными речами официальных лиц. Советник президента СССР,

Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза, член Верховного Совета СССР подобных почестей удостоен не был.

Пришедшие на похороны старые друзья маршала были шокированы увиденным. На их глазах погружался в автобус почетный караул, только что стоявший у могилы Великанова. Зачехляли свои инструменты военные оркестранты из Академии имени Фрунзе, и по тому, как они нетерпеливо поглядывали в сторону ворот, было ясно, что они ожидают транспорт и тоже собираются отчалить вслед за почетным караулом.

— Ребята, да вы что? Это же маршал! Маршал Советского Союза Ахромеев. Начальником генерального штаба был. Подождите, не уезжайте! Стыдно ведь…

Напрасно увещевали немногочисленные старые друзья Ахромеева оркестрантов и почетных караульщиков. Находчивый лейтенантик, стоя навытяжку перед генералом, доложил, что касательно бывшего начальника Генерального штаба и советника президента Ахромеева никаких приказаний не поступало. После отдания воинских почестей генерал-лейтенанту в отставке Великанову им велено незамедлительно возвращаться.

Что было взять с этого лейтенантика? Я смотрел на постыдную сцену и вспоминал, как вчера безуспешно пытался выяснить в Министерстве обороны о дне и месте похорон Ахромеева. Нужной мне информацией не обладал никто, даже знакомые генералы, занимавшие высокие посты. А может, не желали делиться информацией? Как бы чего не вышло?

Все закончилось за сорок минут. Речи мужчин были короткие, оценки — очень сдержанные. Но все выступавшие подчеркивали: Сергей Федорович был порядочным, честным и справедливым человеком. Смелее держались дамы, одна из них, помнится, произнесла гневную фразу об отмщении, которое, несомненно, ожидает «нечисть, захватившую власть в стране».

С кладбища я уходил в числе последних. Оглянулся на холмик. Шелестели на ветру венки с траурными лентами. Знакомые телевизионщики — немцы не спеша сворачивали аппаратуру. Наши не приехали. Горечь захлестнула сердце. Телерепортер-немец протянул мне пластмассовый стаканчик со шнапсом:

— Глотни. Легче станет. Наверное, он был наименее виновным в том, что случилось.

Я промолчал. Мне надо было собраться с мыслями, еще раз обдумать все происшедшее. Я вспомнил, что дома у меня лежит неправленая стенограмма его последней встречи с советскими и иностранными журналистами в пресс-центре ЦК КПСС. Надо перечитать ее заново. Может, там найду ответы на мучающие меня вопросы?