Вэнс Палмер - 40 австралийских новелл

• Название: 40 австралийских новелл
• Автор: Вэнс Палмер
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1957

---

— Я даже думаю, что будут наполовину цыплятки, наполовину ребятки.

Супруги Шварц долго сидят у матушки Шульц, хотя и зашли к ней по пути из города. Все вспоминают забавные случаи выведения цыплят, но ничто не идет в сравнение с выдумкой Хильды Клемм, которая уговорила матушку Шульц высиживать цыплят.

Весть об этом быстро разнеслась по всей округе. К Шульцам часто стали заходить гости, и Хайни разыгрывает перед ними целую комическую сценку; зрители хватаются за бока и неудержимо хохочут. С каждым днем матушку Шульц навещает все больше и больше народу. Вскоре в поселке не остается ни одного человека, который не побывал бы у матушки Шульц, не ощупал весь десяток куриных яиц и не подивился смелости и находчивости Хильды.

«Вот увидите, будут цыплята!» — твердят одни. «Вот посмотрите, ничего не получится!» — убеждены другие. В поселке нет уже ни одного равнодушного жителя. Каждый примкнул к той или другой группе спорящих.

В воскресенье историю матушки Шульц со всеми подробностями узнают прихожане из самых дальних окрестностей. В церкви идет столько веселых разговоров, что пастор спрашивает, что случилось. Но люди вдруг замолкают. Их охватывает сомнение. А что если все это грех? Может, в Ветхом Завете сказано что‑нибудь против этого? Миряне и не подозревают, сколько существует всяческих запретов. Пастор подозрительно смотрит на смущенно притихших прихожан. Он обращается к наиболее кроткому и богобоязненному, и тот рассказывает ему всю историю в чрез вычайно смягченных и благопристойных выражениях. Но что можно утаить, когда речь идет о прикованной к постели старушке, которая пытается высидеть цыплят?

Пастор ошеломлен. Он уже думает, что прихожане набрались дерзости и подшутили над ним. Пощипывая бородку, пастор с серьезным видом обдумывает все услышанное. И вдруг он начинает смеяться. Тут прихожане, перебивая друг друга, выкладывают ему все шутки, которые они придумали, и пастор хохочет вместе с ними.

Но неожиданно пастор умолкает, и все прихожане мгновенно напускают на себя серьезность. Пастор строго обращается к Хайни и говорит своим всегдашним поучающим тоном:

— Надеюсь, когда появятся цыплята, вы не будете просить меня крестить их!

Так хорошо еще никто не сострил! Правда, шутка привела в смущение наиболее степенных прихожан, но даже они смеются — ведь это пошутил сам пастор. Прихожане передают друг другу: «Слыхали, пастор сказал: не ждите, что я буду крестить ваших цыплят». Все трясутся от смеха, подталкивают друг друга в бок, подмигивают и, поглядывая в сторону пастора, говорят: «Ну и молодец! Вот сказал так сказал!»

Проходит еще одна неделя. Близятся решающие минуты. Про Хайни все забыли, и он вполне счастлив, если ему удается пообедать хотя бы с опозданием. Соседи заходят к матушке Шульц, смотрят яйца на свет, подносят их к уху, чтобы удостовериться, живы ли цыплята. Похоже, что все идет прекрасно. И те, кто придерживался мнения, что «цыплята будут», с каждым днем ликуют все больше, дожидаясь минуты, когда смогут сказать: «Ну, что я говорил?!»

Наконец после долгих ожиданий и тревог в полночной тишине раздается взволнованный голос матушки Шульц. В комнату в одной ночной рубашке вбегает Хильда и откидывает одеяло.

— Я услышала писк! — повторяет матушка Шульц высоким тонким голосом.

И сразу же на весь дом Хильда кричит:

— Хайни, Хайни, скорей! Цыпленок!

Спотыкаясь, в длинной фланелевой ночной рубахе, недоверчиво щурясь, входит Хайни, и, хотя глаза его слипаются со сна, он, как всегда, начинает подшучивать.

Но сомневаться не приходится — перед ними живой цыпленок. Хильда сажает цыпленка в коробку из‑под ботинок, заранее устланную мягкими лоскутками.

— Теперь вам придется созывать цыплят так: «кудах-так — так, кудах — так — так», — говорит Хайни матушке Шульц.

Но женщинам не до смеха. Они слишком взволнованы. На Хайни никто не обращает внимания. Он зевает и отправляется спать.

Всю ночь Хильда не отходит от кровати и принимает еще девять птенцов. Это настоящая победа.

Матушка Шульц держит их всю ночь в тепле, а на утро около ее кровати на полу раскладывают несколько мешков. Вокруг делают загородку, и матушка Шульц может наблюдать за цыплятами. А когда матушку Шульц переворачивают на другой бок, она слышит, как тоненько пищат цыплята: «пи — пи — пи». Вдруг раздался пронзительный крик, но Хильды нет в комнате, она не слышит ни писка цыпленка, ни крика матушки Шульц.

Войдя в комнату, Хильда остолбенела: матушка Шульц сама перевернулась в кровати и достала рукой цыпленка, запутавшегося головкой в проволочной сетке.

С каждым днем матушка Шульц делает все больше движений. Она неусыпно следит за цыплятами в их маленьком загончике. А когда птенцов вынесли на солнце, то и матушку Шульц посадили в качалку и вынесли на воздух.

В воскресенье матушка Шульц уже идет сама в церковь. Ее только слегка поддерживают. Матушка Шульц торжествует: еще бы — она сумела высидеть цыплят и может вновь ходить. Она очень взволнована и счастлива. Ей поистине трудно сказать, чем она больше гордится. Все прихожане толпятся вокруг нее, а пастор начинает свою службу молитвой всевышнему в честь выздоровления матушки Шульц.

Но после службы, когда все беседуют о случившемся, матушка Шульц, вдруг осмелев, признается своим близким друзьям:

— А я думаю, что все это из‑за цыплят. Как услыхала я их писк, так и почувствовала, что в мои ноги жизнь возвращается.

ВАЛЬТЕР КАУФМАН

НЫНЧЕ ЗДЕСЬ, ЗАВТРА ТАМ… (Перевод Б. Носика)

— Мне цвет не нравится, — сказал Слим Мунро буфетчице в баре, — не идет к твоему платью.

Она вспыхнула.

— Что вы, моряки, понимаете в розах?

Он залпом выпил пиво, взгляд его стал жестким.

— Все понимаем, и не только в розах, — сказал он.

— Рассказывай!

— Ну, ты‑то сама знаешь.

— Я? Это откуда же? — сказала она развязно и тут же пожалела об этом, хоть и виду не подала. Кто‑то потребовал пива, и она вышла из‑за стойки. Он не видел, как она на ходу прихорашивалась перед зеркалом, заставленным бутылками, он услышал только, как она засмеялась, когда кто‑то легонько присвистнул. Слим уставился в стакан, потом перевел взгляд на свое отражение в мокрой, залитой пивом стойке — на синяки под глазами, на запавшие щеки. Он быстро провел по стойке рукой. Отражение исчезло. Слим пошел к выходу и толкнул вращающуюся дверь бара. В самом конце улицы у четвертого причала ему виден был его пароход: дымок поднимался из труб, по палубе двигались матросы — темные, едва различимые силуэты. Он быстро зашагал в другую сторону — к магазинам.

— А я думала, ты совсем ушел, — сказала она ему полчаса спустя. В баре теперь было людно, шумели моряки и портовые рабочие. Ей пришлось наклониться, чтобы он слышал. К ее платью все еще была приколота желтая роза.

— Значит, скучала по мне? — спросил он.

Она кивнула с улыбкой: — А не стоило б. Чего тебе налить сейчас?

— Как обычно! — ответил он с легкой горечью. Потом добавил мягче:

— На, Джини, эта больше подойдет. Ходил вот, искал для тебя. — Он положил на стойку свежую красную розу. Она казалась драгоценностью здесь, среди стаканов, в луже расплесканного пива.

— Вот сумасшедший‑то, а еще моряк, — проговорила она, нежно глядя ему в глаза.

— Ты носи эту, — сказал он. На мгновение они как будто остались вдвоем в людном баре, среди насмешливых улыбок. Никогда, даже наедине, они не были так близки.

— Буду носить, если тебе легче от этого.

— И не жалей ты меня, — сказал он, — совсем мне и не тяжело.

— Опять ты за свое, — она выскользнула из‑за стойки куда‑то в зал. Но розу взяла с собой.

А в кают — компании грузового парохода «Арго» профсоюзный делегат кочегаров взглянул на часы. Было без десяти четыре. Через десять минут отплытие. Переборки ритмически вздрагивали в такт машинам.

— Слим вернулся? — спросил делегат, вставая.

Матрос, сидевший напротив него, покачал головой.

— Когда он сошел на берег?

— В обед.

Делегат нахмурился, прикусил губу и сел на место. В дверях показался второй механик.

— Здорово! Все на борту?

— Одного нет, — отозвался делегат.

— Понятно. Что будете делать?

— Что делать? Без человека нельзя выходить! — резко бросил один из кочегаров Он сидел, неловко выпрямившись, ни на кого не глядя.

— Мы вам скажем, когда выясним, мистер, — примиряюще сказал делегат.

— Ну — ну, давайте. А то надо уже отдавать концы.

— Да он, наверно, выбежал телеграмму дать, — вступился один из кочегаров.

— Да, да, правда, — неуверенно поддержали его другие голоса.

— Он сейчас вернется, — сказал делегат, сам не веря в то, что говорит.