Борис Никитин - Чайковский. Старое и новое

• Название: Чайковский. Старое и новое
• Автор: Борис Никитин
• Издательство: Знание
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-07-000670-3

Книга о Петре Ильиче Чайковском освещает некоторые новые исследования и взгляды на его жизнь и творчество. Автор привлекает биографические материалы, почерпнутые из зарубежных источников, из бесед с родственниками композитора, стремится дать портрет Чайковского-человека, описывая его окружение на фоне исторических и социальных событий культурной жизни России второй половины прошлого века.

Автор, инженер-кораблестроитель по образованию, всю жизнь занимается изучением творчества великого русского композитора, 150 лет со дня рождения которого отмечается в 1990 году.

---

Английский двадцатитомный "Словарь музыки и музыкантов" Гроува издания 1980 года уверенно сообщает:

"Нельзя сомневаться в том, что Чайковский покончил жизнь самоубийством, но что явилось причиной этого, точно не установлено… Рассказ о том, что он умер от холеры, выпив стакан сырой воды, является вымыслом".

Вспышка новой эпидемии различных версий о самоубийстве Чайковского во многом, если не полностью, обязана А. А. Орловой, которая, эмигрировав в США, опубликовала там свою версию. А. А. Орлова в 1938 году некоторое время работала в Доме-музее Чайковского в Клину и имела доступ к архивным материалам, но для обоснования своей версии она использовала в основном не подлинные документальные материалы, которых, разумеется, не существует, а рассказы различных лиц. Наиболее полно эта версия изложена в статье "Чайковский. Последняя глава", помещенной в английском журнале Music & Letters за апрель 1981 года (т. 62.—№ 2). В этой статье Орлова сообщила, что у нее имелись неопровержимые данные о самоубийстве Чайковского. Если говорить непосредственно о данных, как таковых, то они состоят в следующем. Врач В. Б. Бертенсон рассказывал мужу Орловой о том, что Чайковский отравился. На то же самое якобы намекал Ю. А. Зандер, сын врача А. Л. Зандера, участвовавшего в лечении Чайковского во время его роковой болезни. Известный музыковед А. В. Оссовский также рассказывал о самоубийстве Петра Ильича, и его рассказы Орлова слышала лично. По словам Орловой, о самоубийстве говорил племянник Чайковского Ю. Л. Давыдов, тот самый, отрывки из воспоминаний которого приводились в главе III и который всегда упорно отвергал слухи о самоубийстве, в том числе и в своих воспоминаниях. Сразу же надо заметить, что ко времени появления статьи Орловой никого из названных ею лиц, свидетельствовавших о самоубийстве Чайковского, в живых не было. Никаких письменных материалов этих лиц, где в какой-либо форме говорилось бы о том, что Чайковский умер не от холеры, не существует. Напротив, как Ю. Л. Давыдов, так и врач В. Б. Бертенсон, в печатных трудах категорически отвергли молву.

Далее к числу своих доказательств Орлова относит разноголосицу в сообщениях врачей и брата Петра Ильича Модеста о ходе болезни композитора. Она отмечает также несоблюдение санитарных мер во время болезни и после смерти Петра Ильича, которые были обязательны в случае заболевания холерой.

Все, что перечислено выше, в основном и составляет комплекс "неопровержимых данных", которыми уже располагала Орлова к моменту, когда ей удалось заполучить самое главное свидетельство.

В 1966 году хранитель нумизматической коллекции Русского музея в Ленинграде А. Войтов рассказал Орловой Удивительную историю. Будучи сам выпускником училища правоведения, в котором когда-то учился и Чайковский, ооитов собирал различные данные об истории училища и о его воспитанниках, в том числе и о Чайковском. Сведения, которые Войтов сообщил Орловой, он получил от вдовы воспитанника училища правоведения Н. Б. Якоби, Учившегося вместе с Чайковским. Дело состояло в том, что октябре 1893 года весьма близкий к царской семье граф Стенбок-Фермор, встревоженный вниманием Петра Ильича его племяннику, решил подать жалобу царю на Чайковский. Письмо с жалобой было вручено Н. Б. Якоби,

По словам Войтова, был в то время обер-прокуросената. Чайковскому грозило разоблачение и как следствие этого страшное наказание — лишение всех прав, ссылка в Сибирь и неизбежный позор. Это было бы также позором и для училища правоведения. А честь мундира училища была священной. Чтобы избежать огласки, Якоби пригласил всех бывших воспитанников училища, однокашников Чайковского, которых сумел разыскать в Петербурге, и устроил суд чести. На этом суде было вынесено решение, чтобы Чайковский покончил с собой.

Нечего и говорить, что статья советского музыковеда А. А. Орловой, в которой рассказ Войтова является одним из центральных моментов, сразу привлекла к себе внимание. Надо сказать, что еще до появления статьи "Последняя глава", претендующей на некоторую научность, Орлова опубликовала свою версию в более свободной форме в эмигрантском еженедельнике "Новый американец". Вслед за этим в февральском выпуске популярного американского журнала High Fidelity 1981 года Орлову поддержал Джоел Спигелман, который коротко изложил ее версию о самоубийстве. Уже в августе 1981 года в том же журнале против версии Орловой, изложенной Спигелманом, резко выступила Нина Берберова в соавторстве с С. Карлинским и М. Брауном. Эти авторы вполне обоснованно заявили, что доводы и факты, приведенные Орловой, поражают отсутствием правдоподобности как с исторической, медицинской, так и психологической точки зрения. Наиболее важным из приводимых Берберовой и ее коллегами возражений против версии Орловой было то обстоятельство, что в России в рассматриваемое время было известно немало довольно заметных по своему положению в обществе людей, которые обладали той же аномалией, которая была у Чайковского. Некоторые из этих людей были замешаны в таких скандальных историях, на фоне которых "внимание" Петра Ильича к племяннику графа Стенбок-Фермора, если бы оно в действительности имело место, выглядит совершенно невинной историей. Однако никто из них не подвергался никаким наказаниям, никто не был публично выставлен на позор и не получил высочайшего порицания. Чайковский знал об этом, и если он и боялся огласки, то не в такой степени, чтобы дойти до самоубийства.

Нина Берберова резонно заметила также, что никто из лиц, близко знавших Чайковского, и тех, кто соприкасался с ним в последние дни его жизни, — А. Глазунов, вдова Анатолия Ильича Чайковского, искусствовед Владимир Аргутинский-Долгоруков, с которыми Берберова лично беседовала, — никогда не имели сомнений в том, что Чайковский умер от холеры.

Но, несмотря на эмоциональное напряжение, с которым выступили Берберова и ее соавторы, версия Орловой продолжала жить, и ведь нельзя считать простой случайностью, что английский музыковед Дэвид Браун, автор четырехтомной монографии о Чайковском, которому не могли быть не знакомы доводы оппонентов Орловой, все-таки принял ее версию. Это ему принадлежат слова в статье о Чайковском в музыкальном словаре Гроува: "Нельзя сомневаться в том, что Чайковский покончил жизнь самоубийством". В чем же дело? Почему старая молва не только продолжает существовать, но еще и укрепляется новыми версиями?

Причин много. Одна из них, самая простая, состоит в том, что строгих юридических доказательств, которые могли бы напрочь отвергнуть версию самоубийства, нет, а доводы здравого смысла не воспринимаются теми, кто ищет тайны, способные увлечь публику, и извлечь из этого выгоду. Неожиданность смерти Петра Ильича, разноголосица в сообщениях о ходе его болезни и поразительное совпадение его смерти с исполнением "Патетической" симфонии создали чрезвычайно благоприятную почву для укрепления молвы. На примере, который был приведен в начале главы, — истории с намеренным заражением холерой, — на примере новых доводов Орловой, наконец, на том факте, что с такой уверенностью версия о самоубийстве Чайковского изложена в авторитетном музыкальном словаре Гроува, мы еще раз убеждаемся, что отмахнуться от старой молвы простым заявлением "не было этого" — нельзя.

В октябре 1986 года на развернувшуюся на Западе дискуссию откликнулась и родина Петра Ильича. Такое уж вышло совпадение, что автором первой статьи по этому вопросу стала О. Чайковская, хорошо известная своими острейшими выступлениями в прессе по самым больным вопросам нашей современной жизни. Она и в этой статье (Пиковые дамы//Новый мир. — 1986.— № 10) сохранила свой эмоциональный стиль, видимо, не приняв во внимание, что ее статья больше обращена не к советским читателям, большинство из которых едва ли слышали что-либо о дискуссии в западных изданиях, а в Англии и США эмоциями никого не убедишь. Там нужны факты и логические доводы.

Основной материал для статьи О. Чайковской предоставил большой почитатель Петра Ильича, посвятивший много лет собиранию различных материалов о нашем великом композиторе, ныне покойный Николай Орестович Блинов. Он очень серьезно занимался опровержением версии о самоубийстве на научной основе, и его большой труд, надо полагать, все же будет опубликован.

Конечно, не по своей вине О. Чайковская подала данные Н. О. Блинова и собственные весьма односторонне. Если в чем и можно упрекнуть ее, то только в стремлении удержаться на старых сверхпуританских позициях, из-за чего ее статья не могла быть серьезно воспринята теми, кого она пыталась опровергнуть. Однако первый шаг с нашей стороны был сделан, и это уже было хорошо.

Весной 1988 года в американском журнале "Музыка XIX века" № 3 с большой статьей "Самоубийство Чайковского. Миф или правда" выступил А. Н. Познанский. В этой прекрасно отдокументированной статье с привлечением большого исторического и биографического материала версия о самоубийстве полностью отвергается. Александр Николаевич обстоятельно изложил уже известные и привел дополнительные доводы против такой версии. Он убедительно подтвердил и высказанные Н. Берберовой сведения о том, что никакие страшные наказания Чайковскому не грозили, что даже такой российский деятель, как князь Владимир Мещерский (кстати, тоже выпускник училища правоведения), не раз попадавший в скандальные истории из-за своих аномальных любовных похождений, не только не был наказан за них, но после очередной весьма нашумевшей истории стал доверенным советником Александра III. Познанский привел и многие другие примеры, свидетельствующие о том, что Чайковскому при его очень деликатном поведении, при его осторожности и при хороших личных отношениях с Александром III совершенно нечего было опасаться. В самом худшем случае, очень маловероятном, ему грозил мягкий выговор. Разумеется, огласка была бы крайне тяжела для Петра Ильича, но не следует забывать, что даже в отношении таких скандальных личностей, как Мещерский, пресса хранила молчание или была весьма сдержанна. Что же касается Чайковского, к которому всегда в России было самое доброжелательное отношение, огласка вряд ли могла иметь место, тем более в таком виде, который мог бы повлечь за собой суд чести и самоубийство.