Владимир Петров-Одинец - Нечаянный колдун

• Название: Нечаянный колдун
• Автор: Владимир Петров-Одинец
• Жанр: Научная Фантастика

Врач санитарной авиации, чудом уцелевший в катастрофе, попадает под воздействие загадочного поля, которое генерируется древним артефактом — Золотой бабой. Полученные им способности вызывают интерес спецслужб. Начинается работа на «контору», в ходе которой способности врача развиваются, но желание продолжать работу в таком ключе — уменьшается с каждым днём. Подозревая, что «контора» его незаметно зомбировала, врач зреет для бунта. Внезапно активизируется неприятель, и врач отправляется за границу на разовое, но ответственное задание…

---

— А попробуй в другом диапазоне, — на полном серьезе подсказал коллега.

— В каком диапазоне? — сбился Матвеич.

— Смотри, это просто, — начал объяснять Константин Исаевич, — представь, что организм человека работает радиопередатчиком. Он излучает всем телом, словно клубок проводов, если сосуды брать равными проводам разного диаметра. Помнишь, движение электролита — кровь электролит, не забыл? — вызывает электродвижущую силу…

Матвеич кивнул. Смутные и давно позабытые представления об основах физики и физиологии слилось в его мозгу в причудливый конгломерат, в центре которого запульсировала условная фигурка человека, выбрасывающая в эфир радио — и всякие другие волны.

— …но если подняться в черепушку, то мозг имеет гораздо больше возможностей генерировать организованные, упорядоченные волны и поля, так? Представь, ты собрал неким образом свои многочисленные сигналы, постоянно бродящие по нейронам, и разом — как плюхнул в едином импульсе! Сигнал будет сильным, да?

Очередной кивок получился автоматически. Бесхитростные и образные слова коллеги запустили процесс, лавинообразно нарастающий в Матвеиче уже без поддержки сознания. Его захватил странный паралич, где все звуки, идущие снаружи, стали тусклее, а восприятие собственного тела раздвоилось. Участвуя в беседе с Константином Исаевичем, Матвеич внутренним зрением воспринимал в собственной голове нечто похожее на индукционную катушку. Точнее, катушку зажигания, в которую импульсом рванулся слабенький ток нейронов, а наружу хлынул могучий «высоковольтный» разряд. Разряд умчался, кольцеобразно приминая слабенькие импульсы окружающих живых существ — так взрывная волна гнула траву в документальном фильме об испытаниях ядерного оружия.

Вдали четко выступили очертания крупного объекта и целой россыпи мелких, проступили на краткий миг, затем «трава» распрямилась. Уже привычным движением Матвеич «взял пеленг», а затем, вернувшись в полное сознание, сказал Чаркину:

— Вон там они, человек десять и главный, начальник, я полагаю.

Рука его указывала в сторону лысой сопки. Коллега уважительно причмокнул:

— Ты не экстрасенс? У тебя аж волосы дыбом стали, на миг…

— Нет, Константин Исаич. Я тут, в ските, впервые за собой такую особенность заметил. Со страху, наверное.

— Ну, не знаю! Со страху другие рефлексы работают. Пойдем, прокурору скажем, пусть свяжется, скажет, откуда по нашу душу идут…

— Они не поверят, — усомнился Матвеич, но Чаркин настоял:

— Еще как поверят! Пошли!

Прокурор стоял у стены, держа пистолет в опущенной руке и громко разговаривая по рации:

— Не вижу! Нет, наружу я не пойду!

— «Надо их отвлечь, пока мы раненого донесем…»

— Это ваши проблемы!

— «Тогда вышли Чаркина и Горлова, пусть помогут! Ты что, вовсе ничего не понимаешь? Нам не отбиться, руки заняты, идиот! Мы у ручья на нижней тропе, откуда заходили. А ты прикрой их, у забора встань, увидишь кого, стреляй, шум создашь, понял?»

— Так, мы пошли, — Константин Исаевич, шагнул вперед, локтем попав прокурору в пузо.

— Э, э! — возмутился тот. — Куда? Вам, Горлов, нельзя!

— Да пошел ты, — отмахнулся от него Матвеич, чувствуя в себе дурацкую удаль, конфликтующую с осторожностью («Там стреляют, идиотина! — Да и хрен с ней, со стрельбой!»).

Ветер на просторе гулял вольготно, выжимая слезы ударами дождинок в раскрытые глаза. Вслед за Константином Исаевичем, неожиданно подвижным и ловким, несмотря на округлые формы, Матвеич добежал до ручья, где двое волокли третьего. Собственно, нёс сухощавый, на спине. Он удерживал милиционера, двумя руками вцепившись в его поясной ремень, задравшийся до подмышек. Майор с синяком шел боком, оглядываясь, выставив назад автомат. Константин Исаевич подставил своё плечо, перехватил ремень, а Горлов взял тело за ноги, зажав сгибами локтей.

Милиционер, грузный и неудобный, провис. Чаркин оступился, упал на одно колено:

— Черт! Чашечку ушиб. Вот блин, обезножел!

— Подожди, постой так, я перехвачусь!

Матвеич опустил ноги милиционера, на четвереньках подсунулся под его туловище, ухватил ремень правой рукой, а левой потащил себя вверх, вцепившись в плечо Чаркина. Тот устоял под дополнительной тяжестью. Крякнув от усилия, Матвеич распрямился и пошел к скиту на полусогнутых. Милицейское тело колыхалось на плечах, словно мешок с картошкой, хотя он безжалостно согнул его вдвое. Удачно миновав все пеньки, втиснулся в полумрак, протащил тело до алтаря, и лишь там сгрузил на ларь, распрямив, наконец, налитую свинцовой усталостью спину.

Вернулся к входному проему. Чаркин ковылял по раздрызганной тропе замыкающим, позади сухощавого и майора. До скита оставалось метров десять, но он споткнулся, рухнул лицом вниз. Плашмя, не выбросив вперед руки, как делает каждый человек. Прямо на пеньки. И донесся выстрел, негромкий в посвисте разлютовавшегося урагана.

— Стой! — Рванувшего наружу Матвеича перехватил за плечо сухощавый. Вывернувшись, врач отшвырнул москвича и прокурора, однако подоспевший майор сбил его ударом ноги под колено.

— Ему не поможешь, так падают убитые в голову. Тебя в момент подстрелят! — увещевал москвич.

— Да пустите меня, трусы! Скоты, уроды, как вы можете, он же за вами пошел без оглядки! Ну, пустите, пустите! Я его заберу, а вдруг он только ранен? Пустите меня, гады, ну же! Вашу мать, ну нельзя же так, это подло! Нельзя его там бросать! — выкрикивались из врача то ли вопли, то ли рыдания, непередаваемые на бумаге, но таящиеся в каждом человеке, обожженном раскаленным липким маслом внезапной утраты.

69

Матвеич бился в опытных руках, скрутивших его, искал утешение в боли заломленных суставов, перерастянутых сухожилий, понимая, что они правы, правы, правы, но так не должно быть, чтобы человек, который стал мало-мальски близким — погибал, а он, проклятый везунчик Горлов, опять оставался живым и невредимым!!!

С ним справились, перекрыли кислород, зажав локтевым сгибом горло. Темнота пала на глаза. Очнулся Матвеич лицом вниз, руки застегнуты позади, а из горла вылетают непонятные самому угрозы. Потом наступило угрюмое спокойствие. Истерзанная двумя неделями чудовищных в своей нелепости событий, душа перекроила фатализм на иной лад:

— «Значит, так нужно, чтобы никого рядом. Кто был-то: родители, сын, и начинались отношения с Леной, да с врачом? Все, больше ни к одной душе на свете я не привязан. И что? Стариков нет в живых, Ванечка умер, Константина Исаича немедленно убили. Лена заболела, потому и осталась жива, если вообще жива. Вернусь (когда и если?), найду ее и расстанусь, чтобы не подвергать опасности. Все, конченый я человек, если так судьба ломает меня. Судьба? Ну, что же, поиграю с ней, в ее игры…»

— Снимите наручники, я в норме, — попросил он, осознав, что на спине сидит сухощавый и караулит.

Выслушали, поверили, сняли. Растирая запястья, Матвеич задержал дыхание, представил, как все импульсы в мозгу одномоментно сделали паузу, и резко «отпустил тормоза». Снова кольцевая волна прошлась по округе, высветив крупный объект и с десяток мелких в направлении сопки, но гораздо ближе и в одном месте.

— «Совещаются».

Матвеич взял саквояж Константина Исаевича, раскрыл его и начал изучать содержимое. Жизнь продолжалась, и рядом стонал раненый милиционер. Лекарств в укладке немного, зато все ампулированные и гораздо мощнее по действию. Даже обезболивающее в изобилии, ну да — Министерство по чрезвычайным ситуациям! Как им без обезболивающего!

Рана в живот выглядела безобидно — небольшая дырочка, и слабый потек крови. Пуля прошла насквозь. Но без немедленной операции милиционеру оставалось жить час, ну, от силы три. Кровь из обеих отверстий, входного и выходного, шла одинаково нехорошая, черная. Явно с желчью. Вторая рана, в шею, была пустяком. Подумаешь, трапецевидную мышцу пробило!

Найдя промедол, Матвеич вколол его и доложил майору, намеренно игнорируя прокурора:

— Срочно надо в больницу, оперировать. Печенка насквозь, живот тугой, перитонит начинается.

— Ага! Тут попробуй высунься! Они нас специально заманили — наследили и засаду сделали.

Майор вызвал амфибию. Пилот выслушал информацию о потерях, распоряжение о вызове подкрепления. Подтвердил, что понял, ответил, что немедленно свяжется со штабом, отключился. Прокурор потребовал от майора подробного рассказа. Невольный слушатель Горлов не нашел ничего удивительного в гибели двух военных и милиционера (себе-то чего врать, не жилец тот, не жилец!). Душа зачерствела, стала жесткой, словно корка хлеба, которую они с погибшим Константином Исаичем разделили в обед.

Дождь почти унялся. Ясно просматривалась лысая сопка на фоне чернохвойной тайги дальнего отрога. Там буря лютовала вовсю, но в ските было тихо. Матвеич успел мельком глянуть в проём, когда сухощавый припряг его двигать лари. Спасатели строили оборонительный редут. Получилась сдвоенная цепочка, перекрывающая половину молельного зала.