Деннис Уитли - Им помогали силы Тьмы

• Название: Им помогали силы Тьмы
• Автор: Деннис Уитли
• Издательство: Ренессанс
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1993
• ISBN: 5-8396-0051-2

Действительно ли Гитлер был тесно связан с сектой Сатанистов? В последнее время появляется все больше и больше свидетельств того, что он регулярно пользовался услугами служителей оккультных наук.

События романа разворачиваются во время второй мировой войны. Грегори Саллюст, секретный английский агент, и экс-большевистский генерал Степан Купорович заброшены в фашистскую Германию. Они знакомятся с медиумом, служителем Черной Магии и спустя некоторое время решаются, используя тайные силы магии, покончить с Гитлером.

Автор романа писал: «Сам я никогда не принимал участия ни в каких магических церемониях — ни Черной, ни Белой Магии. Если же мои читатели всерьез займутся изучением оккультных наук и войдут в контакт с человеком Силы, я посчитаю своим долгом убедить их воздержаться от этого, чтобы не быть вовлеченным в практическое искусство тайных наук».

Детективный сюжет не выдуманный, а подсказанный действительностью — основа романа. Динамичное и увлекательное развитие событий, неожиданная развязка в сочетании с мастерством рассказчика делают роман особенно привлекательным.

---

В начале сентября в лагерь просочились новые известия о стремительно ухудшающемся положении немцев на фронтах. В середине августа союзники высадили еще один десант на юге Франции. Вскоре после того, как Брэдли и Монтгомери успешно завершили окружение и уничтожение большой группировки германских войск в окрестностях Фалеза, американская армия под командованием генерала Паттона подошла к Сене у Фонтенбло, румынский король Михай сверг прогнивший режим Антонеску, разоружил германские войска в Румынии и создав коалиционное правительство, перешел на сторону союзников. Одновременно произошло восстание против немцев в Словакии, а по прибытии в Париж бронетанкового авангарда генерала Ле Клерка там поднялось на восстание против немецких оккупантов все население Парижа и перебило немецкий гарнизон. Несколькими днями позже финны, храбро сражавшиеся на стороне Германии пять долгих лет, связывавшие на своем фронте большие силы русских войск, прекратили войну и попросили у русских мира.

Было ясно, что гитлеровская Европа трещит по швам. Но голова Грегори была забита и собственными заботами. Адмирала Канариса поместили в их барак, и Грегори, живо интересуясь личностью маленького адмирала и ступенями его загадочной карьеры, подыскивал ключи к этому человеку. Но, как скоро выяснилось, даже в заключении, в Заксенхаузене у экс-шефа Абвера нашлись свои источники информации. Однажды утром, когда они с адмиралом прибирали барак, пожилой разведчик шепнул Грегори:

— Номер 541, насколько мне известно, вы числитесь в лагерных списках под именем князя Гуго фон Виттельсбаха цу Амберг-Зульцхайма. Но мне известно и то, что вы не тот, за кого себя выдаете. Итак, кто же вы на самом деле?

Похолодев от страха, Грегори ответил:

— Да, вы правы. Но если обман раскроется, мне грозит смерть, поэтому я прошу вас ни с кем не делиться вашими сведениями.

Канарис пообещал, что сохранит тайну, но Грегори напугался не на шутку. Если его так легко раскрыл Канарис, то почему бы его не вычислить при малейшей с его стороны оплошности и другим заключенным, которые могут быть не заинтересованы держать в секрете эту информацию. От опасной личины лжекнязя необходимо избавляться как можно скорее. Сделать это трудно, но все-таки возможно, если он в результате какой-то путаницы окажется в другой секции лагеря под другим именем и с другим номером. А единственное место, где возможна такого рода путаница, — это лагерный госпиталь. Если же его в лагерном кондуите записали как князя Гуго, то почему бы ему не воспользоваться склонностью Виттельсбахов ко всякой экстравагантной сумасшедшинке.

Сказано — сделано. На следующее же утро за завтраком он вылил себе на голову тарелку супа. Соседи за столом поразились его жесту, а охранники только развеселились. Но за этим проявлением неукротимого нрава последовали и другие эксцентричные поступки номера 541. Двух суток такой тактики в линии поведения хватило, чтобы Грегори отправили под охраной, не обращая внимания на его яростные протесты, в лагерный госпиталь.

Пожилой усталый врач обследовал Грегори весьма поверхностно и, когда обнаружил, что, несмотря на воинственность речей, больной отнюдь не был склонен к агрессивному поведению, поставил диагноз периодических припадков бешенства, а эта болезнь здесь лечилась в несколько дней, если же не помогало, человека без лишних слов расстреливали. Грегори пока отправили в общую палату для наблюдения за течением болезни.

Ему разрешалось свободно перемещаться по палате, и он, стараясь не обращать внимания на страшное зловоние, царившее в этом медицинском учреждении, в послеобеденное время сделал обход палаты, переходя от койки к койке и разузнавая обстоятельства, при которых обитатели палаты попали в концлагерь. Один из них с хриплым присвистом сообщил, что его имя Франц Протце, что он был приговорен к трем годам за подделку завещаний своих клиентов. Грегори решил, что личность этого пройдохи-адвоката наиболее ему подходит для решения собственных проблем.

Около шести пришел с вечерним обходом доктор, сам, кстати, из заключенных лагеря, чувствовалось, что он уже настолько невосприимчив ко всем тяготам лагерной жизни и ужасам, прошедшим перед его глазами, что обход палаты для него простая формальность: он раздал несколько таблеток аспирина наиболее страждущим, а остальных едва удостоил взгляда, правда, одного пациента обнаружили мертвым, и он приказал старостам унести тело. Никакой пижамы больным не полагалось, все лежали на койках в грязном нижнем белье. Труп тут же раздели и унесли из палаты прочь.

После обхода врача принесли голубоватого цвета сильно разбавленное молоко и тонкие ломтики хлеба, для видимости намазанные маргарином, раздали всем больным. Затем погасили свет, оставив из экономии один ночник, при свете которого ходячие больные стали раздеваться и готовиться ко сну.

К девяти вечера палата угомонилась и заснула, но Грегори решил подождать на всякий случай подольше, чтобы медперсонал наверняка разошелся по своим комнатам и успокоился на ночь. А сам в напряжении тихо замер под аккомпанемент стонов, кашля, нечленораздельного бормотания и вскриков от неожиданной боли, сопровождавших неспокойный сон обитателей больничной палаты.

Около часа ночи он поднялся с кровати, но, вместо того чтобы одеться, натянул только штиблеты, а поверх них носки, чтобы заглушить звук шагов. Со своей верхней одеждой под мышкой он тихо подкрался к постели адвоката Протце и прислушался: адвокат едва слышно дышал, глаз не открыл — совсем, видно, был бедняга плох. Грегори переоделся в одежду адвоката, а свою аккуратно положил под адвокатскую койку, обратив особое внимание на то, чтобы была не видна заглавная буква и личный номер. Затем он неслышно, как тень, проскользнул к двери в неясном мерцании ночника, миновал койку храпевшего санитара, тихо открыл дверь и вышел в коридор, неслышно прикрыв за собой дверь в палату.

Когда его утром вели в больницу, он не заметил снаружи здания часовых. В этом не было ничего удивительного, поскольку шансы бежать из больницы сводились практически к нулю, как и шансы бежать из лагерных секций. Тем более что большинство пациентов этого заведения были совсем не в том физическом состоянии, чтобы бежать. Но он, к счастью, был именно в том состоянии, и если его никто не увидит выходящим из двери или вылезающим через окно, то он им это продемонстрирует.

Осторожно пройдя по коридору мимо дверей в палаты и двух лестничных площадок, он уткнулся в больничную кухню. Заглянув в нее, Грегори быстро огляделся вокруг. На нескольких подносах лежали съестные припасы, заготовленные для утренней трапезы, среди которых он приметил куски ветчины, ливерную колбасу и яблоки, очевидно предназначенные для медперсонала. Набив карманы съестным, он встал на одну из моек, открыл над ней окно и выбрался наружу. Оглядевшись в полутьме, он убедился, что никто его не видел, и пошел прочь.

Покрыв расстояние в три четверти мили, отделяющие его от лагерного госпиталя, Грегори нашел сарайчик для хранения инструмента. Пробираясь на ощупь, он отыскал в сарае свободный уголок и, усевшись спиной к стене и лицом к входу, жадно проглотил съестные припасы, которыми предусмотрительно обзавелся на больничной кухне. Насытившись, он закрыл глаза и задремал.

С приходом дня он остался там же, где сидел, в надежде на то, что следующая стадия выполнения задуманного плана у него пройдет не менее успешно, чем предыдущая. Сквозь дощатые стенки сарая до него доносились звуки просыпавшегося лагеря, в семь часов снаружи послышалось шарканье множества ног. После резкого приказа к дверям сарая выстроилась очередь изможденных и оборванных, грязных и несчастных людей, пришедших получить свою кирку или лопату. Некоторые из них смотрели на него тусклыми, невидящими глазами, но ни один не произнес ни слова. Вдруг в проеме двери показался капо, как здесь называли надсмотрщиков, увидел сидящего на полу Грегори, заорал на него, чтобы не рассиживался тут, и стегнул хлыстом. Грегори поднялся на ноги, и некоторые заключенные заговорили:

— Это не наш, он из другой команды.

Капо позвал эсэсовца, тот начал допрашивать Грегори, а тот только закрывал ладонью глаза от света и бормотал, что он не знает своего имени, кто он такой и как сюда попал, но, кажется припоминает, что ночью где-то бродил, спотыкался, падал и снова блуждал в потемках.

Грегори предположил — и не без оснований на то, — что существуя в таких невыносимых условиях, регулярно подвергаясь побоям и издевательствам, какое-то количество заключенных должно было сходить с ума в той или иной форме, включая и полное выпадение памяти от хронического недоедания и ударов по голове, на которые были щедры охранники, да и уголовники тоже не скупились, доказывая таким манером свое физическое и моральное превосходство над «политиками». Эсэсовец отвесил ему затрещину, потом, подталкивая в спину автоматом, отконвоировал к лагерному начальству. Там Грегори пришлось немного подождать, прежде чем его вызвали к худому унтерштурмфюреру со шрамом на лице.