Павел Верещагин - Год крысы

• Название: Год крысы
• Автор: Павел Верещагин
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-8370-0576-3

Перед вами мудрый, увлекательный и на удивление светлый роман — история двух хороших людей, живущих в нашей фантастической действительности. Жителей одного города охватил азарт легкой наживы, в результате чего там чудовищным образом расплодились крысы, и город оказался на грани хаоса и биологической катастрофы. Но мир, как и всегда, спасают душевная чистота, духовная содержательность, любовь и самопожертвование, несмотря на то, что в наше время эти материи стали уделом редких чудаков.

---

Но когда он подошел к скамейке, на которой сидела Ксюша, когда она поднялась ему навстречу, и он увидел вблизи ее лицо — такое свежее, такое красивое, настолько полное жизни — все заготовленные слова сами собой вылетели у Матросова из головы. Более того, — он вдруг испытал незнакомое раньше смятение и даже страх. Как человек, решившийся прыгнуть с высокого утеса в пенистые изумрудные волны. Или парашютист, шагающий с самолетного крыла навстречу золотым квадратикам полей.

Но, странное дело, с его приближением и Ксюша вдруг почувствовала, как у нее тревожно засосало под ложечкой.

Совсем рядом она увидела его глаза, которые вблизи оказались удивительными… Была в них и мягкость, и сила, и усмешка, и вопрос, и удивление, и отвага… Чего там только не было, в этих глазах — и дышащая туманной зеленью пропасть, и слепящая хрустальной чистотой высота, и самые сокровенные надежды на счастье, и самые греховные мечты по ночам! Как будто шла-шла Ксюша беспечно по жизни и вдруг из-за угла обожгло ее жарким предчувствием того великого и страшного, что происходит между мужчиной и женщиной, которым посчастливилось по-настоящему любить.

Оба смутились так, как не смущались никогда в жизни. Но нужно было что-то делать и о чем-то говорить.

— Это ты подбросил мне пять тысяч долларов? — спросила Ксюша. И сама почувствовала, что ее слова звучат как-то слишком строго.

Матросов посмотрел в ее решительные глаза, на плотно сжатые губы и сдвинутые брови. Под его взглядом Ксюша нахмурилась еще больше.

— Ну и напрасно! — отрезала она.

— Что?

— Напрасно ты подбросил мне деньги. Я все равно не смогу их взять!

Матросов болезненно улыбнулся.

— Почему?

— Хотя бы потому, что мы с тобой совсем незнакомы! — Ксюша почувствовала, что краснеет.

Рядом с ними затормозил фургон и из кабины выглянул Бэха.

— Эй, вы! Садитесь, поедем! — крикнул он.

Матросов исподлобья посмотрел на Ксюшу, потом на Бэху и покачал головой: поезжай, мы остаемся.

— Ну, как хотите! — прокричал Бэха. Он захлопнул дверь, и фургон уехал.

А Ксюша и Матросов, не сговариваясь, развернулись и зашали по переулку в направлении проспекта.

Они шли быстрым шагом и оба чувствовали, что все идет совсем не так, как надо. И что вот сейчас они выйдут на проспект, и через несколько минут он повернет налево, а она направо, и случится нечто по-настоящему ужасное: они так и не найдут нужных слов, чтобы высказать свои мысли и чувства. И вместо дружбы и участия из поступка Матросова выйдет глупость и несуразность. И будет совершенно непонятно, как им дольше смотреть друг другу в глаза

— Тебе нет необходимости рисковать из-за меня здоровьем… — отрывисто проговорила Ксюша и с досадой почувствовала, что опять получается не то, что нужно. — У меня совсем не та ситуация. Я могу пойти к главному врачу, извиниться, сказать, что была не права и раскаиваюсь, просить вернуть мою Тосю в старое отделение…

Матросов как-то хмуро посмотрел на нее через плечо и ничего не ответил.

Они вышли на проспект и остановились на перекрестке.

Стоял отличный июньский день — погожий и нежаркий. Светило снисходительное к человеку солнце северных широт. На газонах зеленела трава, которую в этом году еще ни разу не косили. Стриженые тополя уже распустились полным листом, и этот лист был молодым и свежим, не успевшим устать от городской духоты и бензинового смрада.

Матросов повернулся к Ксюше, в лице его на мгновение мелькнула какая-то тень, он нахмурился и глухо проговорил:

— Это не я…

— Что — не ты?

— Ты спрашивала, не я ли бросил тебе в окно пять тысяч долларов. Так вот отвечаю: это не я!

Из переулка вышел странный мужчина в старомодном длинном плаще и широкополой шляпе и остановился у лотка с газетами.

Матросов развернулся и, как будто забыв о Ксюше, зашагал по проспекту в сторону метро. Ксюша в недоумении вытаращила глаза, потом спохватилась и поспешила за ним.

Она нагнала его не без труда, а когда поравнялась, Матросов покосился на нее через плечо и вдруг, волнуясь, заговорил совсем о другом, о чем-то потаенном и очень важном для себя.

— Я часто думаю о том, что у каждого человека в глубине души есть что-то доброе. У каждого! Даже у самого ожесточенного, даже у злодея. Какие-то сокровенные воспоминания. Что-то из детства… Из времени, когда он был счастлив…

Он бросил осторожный взгляд на Ксюшу и поморщился.

— Я не умею сказать, как следует… Но что-то светлое есть у всех. У кого-то это память о бабушке, которая его, маленького, очень любила. Любила не за то, что он красивый, или умный, или милый, как часто бывают маленькие дети, — а просто так, только за то, что он — это он, маленький человечек, ее внучок, рожденный для жизни и счастья. Любила такого, какой он есть, может быть пучеглазого, или сопливого, или в зеленке от детской ветряной оспы. Баловала потихоньку, прощала шалости… Потому что знала, сколько обид и слез ждет маленького человека в будущей жизни, и заранее жалела его… Ребенком он этого, конечно, не понимал, но, став взрослым, понял… И теперь каждый раз при мысли о бабушке лицо его невольно светлеет, а внутри становится тепло и хорошо.

Матросов говорил, с усилием подбирая слова и хмурясь оттого, что нескладные фразы плохо выражают его мысли. Но ничего не оставалось, и он продолжал говорить дальше:

— А кто-то, может быть, вспоминает дворовую собаку, храброе сердце, с которой был дружен в десять лет. А кто-то — незнакомого дядьку-плотника, который ни с того ни с сего подарил удивительный фонарик с красным лучом… Чудесный фонарик, который можно было зажигать, накрывшись с головой одеялом… А кто-то помнит первую детскую любовь, когда человек еще не знает, зачем это и что с этим делать, а лишь ощущает блаженное оцепенение и негу и умиляется каждой букашке и каждой травинке… Или еще что-то… Я не знаю… У каждого может быть свое.

Матросов покосился на Ксюшу, опасаясь, что она его не понимает и ей скучно. Однако Ксюша смотрела на него внимательно. Матросов кивнул неизвестно чему и продолжал:

— У каждого, я уверен, в глубине душе припрятано что-то доброе и дорогое. И когда человек изредка заглядывает туда, в минуту, когда достает эти сокровенные воспоминания, он не может быть злым, или жестоким, или жадным… Любой человек, понимаешь? Даже негодяй.

Матросов посмотрел куда-то вдаль, на горизонт, поверх домов.

— Но мы, к сожалению, прячем это доброе в самую глубину! И стараемся пореже его оттуда доставать, — чтобы не расслабляться. А о том, как нас кто-то обидел, о несправедливостях, об унижениях, которые нам выпали — мы помним каждую минуту! И поэтому каждую минуту готовы дать кому-то отпор… И все время живем, будто в осаде, все время начеку, все время настороже… А это неправильно! Ведь если ты улыбаешься человеку — и он улыбается тебе в ответ. А если смотришь на него волком — и он будет смотреть на тебя, как на врага! Понимаешь?

Ксюша осторожно кивнула. Матросов мотнул головой и поморщился.

— Я не знаю, как это сказать… Сам чувствую, а сказать не умею… Но есть один человек, удивительный… В самом деле…. Он умеет сказать так, что каждый поймет с полуслова.

— Мне кажется, я тоже понимаю… — заметила Ксюша.

Матросов признательно на нее посмотрел.

— Тому человеку даже и говорить не обязательно. Достаточно его увидеть — и все становится ясно…

— Он — кто? Твой друг?

Матросов покачал головой.

— Он был учителем. А потом бросил все и уехал в маленький провинциальный городок, чтобы работать директором детского дома.

Ксюша кивнула.

— Он, знаешь, как об этом говорит? — Матросов на мгновение задумался. — Вот едет, скажем, трамвай… Или поезд метро… И в нем целый вагон нормальных, спокойных людей. Но вот внутрь входит человек раздраженный… или озлобленный… Всего один… И этот человек начинает распространять вокруг свою злобу: ссорится с соседями, толкаться, затевать ругань — и через пять минут уже весь вагон охвачен этим вирусом. И даже далеко стоящие люди невольно раздражаются и теряют покой… А потом все эти люди выходят, идут на работу или домой и разносят злобу дальше: срываются на подчиненных, на домашних… И их раздражение, злоба распространяется от человека к человеку, как инфекция. Понимаешь?

Ксюша кивнула.

— Но ведь и добро точно так же! Кто-то тебе помог, или сказал что-то приятное, или просто улыбнулся… И ты несешь внутри себя благодарность и тепло — его тепло … И передаешь другим. И ты тоже кому-то улыбаешься… И делаешь приятное… И кому-то помогаешь… И распространяешь дальше полученную горстку добра!

Ксюша начала наконец понимать, к чему Матросов все это говорит. Ведь начинали разговор они с пяти тысяч, которые он бросил ей в окно, а вышли вон куда!

— Вся беда в том, — продолжал Матросов, — что вирус зла намного более заразный, чем вирус добра. Он распространяется быстрее и живет в человеке дольше. А дальше — как в медицине. Если уровень озлобленности в обществе превышает определенный порог, то начинает эпидемия, общество заболевает, люди перестают доверять друг другу и перестают верить в добро… — Матросов умолк. Потом смущенно посмотрел на Ксюшу: — Это мой знакомый так говорит. — Он помолчал и доверчиво улыбнулся: — И я бы очень хотел, чтобы ты когда-нибудь с ним познакомилась.