Пэт Конрой - Пляжная музыка

• Название: Пляжная музыка
• Автор: Пэт Конрой
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-49559-7

После трагедии, потрясшей его семью, Джек Макколл вместе с маленькой дочерью уезжает в Европу, в Рим, где, как ему кажется, он сможет начать спокойную жизнь, залечить сердечные раны и разобраться в запутанном прошлом своих родственников.

«Пляжная музыка» — сага о трех поколениях семьи, чья почти столетняя история разворачивается на двух континентах: в маленьком городке России в начале XX века, в охваченной войной Польше, на узких улочках и площадях современного Рима и в старинных поместьях американского Юга.

«Пляжная музыка» — роман, который воспевает все, что дает истинную радость в жизни.

---

— Да уж, протезы что надо, — согласился я.

— Мальчики, посмотрите на своего дружка, Майка Хесса, — сказал Майк. — Хорошенько поглядите, потому что больше уже никогда не увидите его с собой на рыбалке. Никогда не увидите, как он ест рыбу, никогда не увидите его в своей лодке.

Мы дружно рассмеялись, но тут акула снова вернулась и с силой ударила хвостом по борту лодки, словно обращалась с угрожающим посланием к ее команде. Мы затаили дыхание и стали ждать очередного захода хищницы. В нашем воображении под поверхностью залитой лунным светом воды притаились сотни акул-молотов. Акула была всеведущей, вездесущей, ненасытной. Она охотилась на нас, и только на нас, со всем коварством, присущим этим мерзким тварям. Она учуяла запах нашей крови еще тогда, когда плыла сквозь свадебные вуали португальских военных кораблей и чернильные облака осьминогов.

Три дня акула-молот, как ищейка, шла по нашему следу, иногда исчезая на полдня, но неизменно появляясь всякий раз, как мы уже начинали считать, что ей надоела эта охота. И только когда на океане разразился шторм, она наконец исчезла. Мы шумно приветствовали темные свирепые тучи. К тому моменту, как мы наложили вето на все разговоры о воде, наша жажда уже стала просто нестерпимой. Языки почернели и распухли, словно нас высушили и засолили, а потому мы, как одержимые, следили за каждой тучей, проплывавшей над головой, и молились о грозе.

Акула исчезла навсегда, устремившись на север, когда на востоке сверкнула первая молния. В другое время мы непременно испугались бы грозы в открытом море, но сейчас наша четверка бурно приветствовала обещавшие дождь облака. Мы развернули лежавший под скамьей брезент и сняли крышку с трагически пустого кулера. Мы не отрывали напряженных взглядов от облаков — предвестников медленно надвигавшегося шторма. С замиранием сердца мы следили за тем, как облака завихряются и, словно формируемые чьей-то невидимой мощной рукой, преобразовываются в кучево-дождевые. Мы все ждали и пересохшими губами шептали молитвы, прося пролить на нас живительную влагу.

Поднялся ветер, по мере его усиления волны становились выше и выше. Раскаты грома, раздававшиеся где-то вдали, внезапно послышались совсем рядом, и вот уже молния расписалась прямо над нашими головами, и на нас обрушилась стена дождя, жаля нашу обгоревшую на солнце кожу. Крупные капли смочили губы и языки, и мы даже заплакали от облегчения.

Джордан прикрикнул на нас, призывая к порядку, и мы, взявшись за края брезента, позволили дождю наполнить его галлонами воды. Все вместе мы работали как одно целое и, сделав воронку, вылили бурлящую воду в кулер. И Джордан снова призвал нас набрать как можно больше дождевой воды, но мы трое уже не слушали его, так как наполняли картонные стаканчики и жадно пили. Не выдержав, Джордан присоединился к нам, приняв участие в празднике чистой воды. Этот чудодейственный напиток вернул нам голоса, а мы все пили и пили, радуясь каждому раскату грома. Выпив все, что собрали, мы снова растянули брезент и до краев наполнили кулер драгоценной влагой. Но по мере того как шторм крепчал, а ветер усиливался, нас потихоньку опять стал одолевать страх. Мы, конечно, молили небо ниспослать нам дождь и шторм, но насчет ветра мы не договаривались.

На небе не было ни луны, ни звезд, волны яростно бились в борта лодки. Мы заняли свои места, предварительно закрепив кулер с водой. Волны вставали дыбом, нависая над нами, словно горы, а затем обрушивались в море. Хотя лодка была предназначена для морского плавания, управлять ею мы не могли, а потому она болталась у подошвы волны, как пеликан. Одна из обрушившихся на нас волн чуть было не смыла меня. Она настигла меня на корме и зашвырнула, мокрого и захлебывающегося соленой водой, под планшир.

Другая волна сорвала с места кулер и выбросила его за борт вместе с ящиком со снастями, который мы забыли закрепить. По команде Джордана мы туго затянули на себе спасательные жилеты и привязались к лодке длинной веревкой. Увидев, как Майк полетел вверх тормашками, Джордан схватил его за плавки, и Майк, сделав сальто назад, еще раз сломал руку о штурвал.

Волны по-прежнему обрушивались на нас, шторм усиливался, и молнии сверкали уже на западе. Природа услышала одну нашу молитву, правда, слегка перестаралась, а потому наша лодка, хрупкая, как лист, плыла куда-то в кромешной тьме по океану глубиной тридцать футов, и эта ночь отбила у нас всякое желание просить дождя.

На рассвете мы обнаружили, что в нашей тяжело осевшей лодке полно воды. Мы с Джорданом все утро вычерпывали воду ладонями, так как подручные средства смыло за борт. Майк, пребывавший в полубессознательном состоянии, стонал не переставая, но мы боялись дотронуться до его повторно сломанной руки. Если в ране начнется воспалительный процесс, никто из нас не сможет ему помочь. Кэйперс снова стукнулся головой и лежал без сознания, рана опять открылась, и сквозь нее белели кости черепа. У нас с Джорданом были сломаны ребра, так что невозможно было вздохнуть.

Мы вычерпывали воду до полного изнеможения, а потом сразу же провалились в тяжелый сон, полный боли и отчаяния. Прошла еще одна ночь, затем день, затем другая ночь. Когда после нее наступил новый день и солнце всерьез принялось за дело, у нас уже не было сил прятаться от него. Пекло немилосердно, и где-то в середине дня мы начали умирать. Ноги у нас распухли, а руки и лица покрылись волдырями.

Я потерял всякое представление о времени и пространстве и о моем месте на этой земле, так что мысль о смерти стала для меня не такой уж неприятной. У Джордана начался жар, и вот как-то ночью он тихонько дотронулся до меня рукой.

— Эй, Тонто, — сказал он. — Похоже, плохие парни побеждают.

— Но мы все же задали им жару, кемо сабе[171], — прошептал я.

— По правде говоря, я уже сто раз пожалел, что отправился на эту рыбалку, — признался Джордан.

Я рассмеялся, но и смеяться было больно.

— Джек, ты меня слышишь?

— Да.

— Что, только мы двое и остались в живых?

— Только мы двое еще находимся в сознании, — ответил я. — И я даже завидую этим парням.

— Два мальчика-католика, — произнес Джордан.

— Да уж, повезло нам.

— Давай помолимся, — предложил Джордан. — Вручим наши жизни Деве Марии.

— Я бы и Зевсу вручил наши жизни, если б это могло помочь.

— Джек, если это сработает, давай посвятим Ей наши жизни.

— По-моему, в этой лодке я единственный нормальный человек, — прошептал я себе под нос.

— Обещай мне, что, если выживешь, ты посвятишь свою жизнь Деве Марии и Сыну Ее, Иисусу, — попросил Джордан.

— Ты в своем уме? — поинтересовался я.

Я помню, как Джордан начал читать Апостольский символ веры, потом — только солнце, потом — звезды, потом — пустота, потом — снова звезды, а потом — пустота, потом — пустота…

Затем туман и какое-то движение.

Очнулся я, не имея представления, на каком я свете: жив или уже умер.

— Вставай, Джек, — услышал я голос Джордана. — Ты мне нужен. Поднимайся.

И я, шатаясь, поднялся. Увидел на корме Джордана. Он тыкал в воду сломанным веслом, и каждый раз, как лодка чуть-чуть продвигалась вперед, его лицо искажала гримаса боли.

— Ты что-нибудь слышишь?

Я переступил через тела двух наших друзей. Они еще дышали, хотя казались покойниками. Густой туман был точно снова поразившая меня слепота. Я словно погрузился в молочную реку, освещаемую неверным утренним светом. Уже на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно.

— Ступай на нос, — приказал Джордан. — Теперь слышишь? Скажи мне, если ты тоже что-то слышишь.

Я закрыл глаза, потрясенный тем, что все еще жив и меня даже просят прислушаться. На мгновение мне показалось, что мы все умерли, а туман — естественный природный фон последнего вздоха.

— Я что-то слышу, — сказал я. — Слышу. Это прибой. Звук волн, ударяющихся о берег.

— Нет, — возразил Джордан. — Там что-то в воде. Что-то живое.

Тогда я услышал какой-то другой звук, неземной звук, не имевший отношения ни к нам, ни к океану. Он был похож на шум двигателя, или на мычание, или на чье-то тяжелое дыхание в тумане. Звук становился все ближе, и я подумал, что в воде, совсем рядом, умирает человек. Но потом, поняв, что это не человек, я отшатнулся, так как вспомнил о миграции горбатых китов вдоль побережья и почувствовал себя таким уязвимым здесь, на носу лодки. Ребра жгло как огнем, а то, что было в воде, пугало меня, хотя еще больше я боялся подвести Джордана… Но затем до меня внезапно дошло, что звук прибоя — это звук спасения и освобождения.

И тут я увидел его, двигавшегося прямо на меня, такого же растерянного, как и я, такого же потерявшегося, как и я, такого же отставшего от своих, как и я. Я протянул руку и коснулся чего-то, что нерасторжимо связывало меня с собственной историей, с собственным детством, проведенным в болотах и низинах Южной Каролины. Самец белохвостого оленя, такой же большой и сильный, как мне когда-то доводилось встречать, плыл между островами к новому дому. Я уже однажды видел, как олень это делал, и тогда я крепко ухватился за его левый рог. Олень покрутил могучей шеей, стараясь избавиться от моей хватки, но я крепко его держал, чувствуя, что лодка плывет за оленем. Мы были в глубокой воде канала, а прилив все продолжался. И тогда олень наконец перестал бороться с волнением и просто поплыл, спасая себя, а заодно и нас.