Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

• Название: Ревет и стонет Днепр широкий
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1966

Роман Юрия Смолича «Ревет и стонет Днепр широкий» посвящен главным событиям второй половины 1917 года - первого года революции. Автор широко показывает сложное переплетение социальных отношений того времени и на этом фоне раскрывает судьбы героев.

Продолжение книги «Мир хижинам, война дворцам».

---

«Вот он какой! — думалось Петлюре, и по спине его пробежало нечто вроде мурашек: впервые в жизни Петлюре приходилось разговаривать с военачальником такого высокого ранга. — Боевой царский генерал, ныне — военный вождь всей вооруженной армады революционной России!»

«Вот он каков! Этот малороссийский сепаратист, — думал Корнилов: генералу еще не случалось видеть вожаков украинских националистов. — Р–р–ракалия!.. Maзёпa!»

Корнилов провел своей маленькой изящной ручкой по седоватым коротко остриженным волосам на голове — короткие волосы цеплялись, заходя за перстни, и оттого морщинистое калмыцкое лицо генерала передернула гримаса, — и тем же движением руки он указал на кресло перед походным столом:

— Прошу!

Уже сидя, главковерх и генеральный секретарь еще минутку корректно разглядывали друг друга. Корнилов внимательно изучал гостя перед собой; Петлюра, превозмогая волнение, старался отгадать: о чем же будет разговор? Перед ним сидел едва не самый ныне могущественный во всей России человек: за ним стояла армия. В его руках была сосредоточена власть — почти неограниченная и главное, совершенно реальная. А что было за ним, генеральным секретарем Украинской Центральной рады? Два украинских полка, которые восставали, два десятка «ударных» батальонов, которые сдавались в плен, две сотни украинизированных мелких частей, которые не хотели идти на фронт, ну и еще примерно два миллиона воинов–украинцев, разбросанных по разным соединениям огромной армии Корнилова, дислоцированной на линии фронта в несколько тысяч километров. И еще были за Петлюрой… мечтания о власти — угарный бред, который туманил голову, тревожил сердце, раздирал душу еще с той поры, когда Симон начал себя помнить. И это было, собственно, все, на что он мог опереться в своей только что начатой карьере — командующего вооружением Украины.

Петлюра не выдержал пронзительного взгляда генерала, отвел глаза в сторону и осмотрелся. Два дивана, четыре кресла, стол с ворохом испещренных синим и красным карандашом карт, столик с телефонными полевыми аппаратами в углу, вытянувшийся адъютант у порога. Адъютант тоже был только мебелью: он стоял окаменев и для верховного был прозрачен, как воздух. Зеленые шторки на зеркальных окнах вагона были задернуты, но они закрывали окно снизу лишь до половины, и выше них видны были люди, расхаживающие по перрону вокзала. В эту минуту по перрону лениво прогуливались трое военных высокого ранга в иностранной форме — французской, английской и американской. Это были представители союзных государств при штабе верховного главнокомандующего российской армии. День был душный, и они вышли подышать свежим воздухом. Проходя мимо вагона верховного, они каждый раз бросали короткий, но пристальный взгляд на окна салона: что там происходит, кого там таинственно принимает верховный? Потом равнодушно поглядывали на небо и вытирали платочками пот с лица. У входа в вокзал и вдоль перрона застыли часовые–ингуши в черкесках из личной охраны главковерха.

Хозяин, как и надлежит, первым нарушил молчание:

— Рад случаю…

Эти слова следовало понимать так: рад случаю познакомиться, но генерал фразы не закончил. Зачем? Это же были трафаретные слова для первого знакомства — каждой знал их и мог закончить сам для себя. Генерал не ожидал и ответа: ответ тоже должен быть трафаретным — его можно услышать и не услышав. Времени для лишних слов не было: генерал спешил, и нужно было сразу приступать к делу. Он так и сказал:

— Итак, перейдем к делу. Не возражаете?

— К вашим услугам, — поторопился ответить Петлюра, слегка охрипнув и сразу же откашлявшись. И вдруг добавил: — Ваше высокопревосходительство!

Этого Петлюра, конечно, не собирался добавлять: из соображений престижа, по причине фронды против лица, облеченного полнотой власти ненавистного великодержавничества, наконец, еще и по той простой причине, что подобное обращение в армии было уже упразднено. Но все–таки он это сказал — им руководствовали совершенно необъяснимые побуждения, а быть может, и совершенно машинально: сама окружающая обстановка оказывала свое действие.

Верховному это понравилось. Но он умел не выказывать своих чувств.

И он молвил просто:

— В русской армии, господин генеральный секретарь Украинской центральной рады, числится ныне пятнадцать миллионов… голов. — Он так и сказал: не штыков, не людей, а именно — голов, словно бы речь шла о гуртах овец или буйволов в прикаспийских степях, в его родовых имениях. — Можете ли вы дифференцировать сей армейский состав по родам оружия или, по крайней мере по сферам их деятельности?

Верховный примолк в ожидании ответа.

— Нет… — неуверенно промолвил Петлюра. И уже совершенно некстати добавил: — Это же, наверное, военная тайна… ваше…

— Тайна для всех, только не для врага, — резко ответил Корнилов. — Но пускай не будет тайной и для вас, что из сих пятнадцати миллионов в настоящий момент лишь два миллиона находится на позициях, три с половиной — в тыловых формированиях, еще три с половиной — в разных учреждениях ремонта армии. Остальные: два миллиона — в плену и два миллиона — в дезертирах. Вы проследили за цифрами и подытожили их?

— Да… да… Это составляет тринадцать миллионов.

— Точно! Можете ли вы дать мне ответ, где же еще два?

Петлюра растерялся:

— Простите, н… не знаю…

— Я вам скажу. Эти два миллиона пребывают в сепаратист… простите — в национальных формированиях различных окраинных в бывшей Российской империи… гм… новообразований… Словом, в польских, малоросс… украинских, финляндских, донских, кубанских, разных там кавказских и среднеазиатских легионах, дивизиях, полках, батальонах и тому подобное. Вы меня поняли?

Петлюра почувствовал себя увереннее: теперь ему все было ясно. Ну конечно же командующий всероссийской армией, армией великодержавнической по цели, но многонационального состава, пригласил его сюда, чтобы поднять крик за развал русской армии, чтобы потребовать роспуска национальных формирований, а дело дальнейшей украинизации в армии прекратить. Что же, пробовали сделать это все предыдущие главнокомандующие — и Алексеев, и Брусилов…

— Так точно! — молвил Петлюра. — Но…

— Никаких «но», господин генеральный секретарь Украинской центральной рады, тут быть не может, ибо мы имеем дело с закономерным историческим процессом!

Петлюра глянул, несколько опешив, однако генерал закончил:

— И я разрешаю этот исторический процесс.

Корнилов упруго поднялся, Петлюра тоже поторопился вскочить.

— Прошу передать вашим доблестным воинам мое… благословение! — Корнилов сделал широкий жест сверху вниз и слева направо — положил крестное знамение, осенив Петлюру, как пастырь с амвона благословляет смиренную паству перед ним. — С нами бог!

Корнилов сразу сел, откинулся на спинку кресла и на секунду утомленно смежил веки. Петлюра тоже машинально опустился в свое кресло и молчал, совершенно ошарашенный. Этого он никак не ожидал.

— Герцог! — молвил тихо и расслабленно Корнилов, как бы вынырнув из кратковременной прострации. — Сколько сейчас на всех фронтах насчитывается самовольно украинизировавшихся полков?

Адъютант звякнул шпорами и сразу из мебели превратился в живого человека:

— Сорок восемь, ваше превосходительство!

— Я разрешаю этим сорока восьми полкам быть украинизированными. — Корнилов говорил, как бы превозмогая утомление. — Вы, господин генеральный секретарь, можете оповестить их об этом хотя бы и по искровому телеграфу и даже не из Киева — в Киеве вы будете только завтра, — а отсюда, из моей ставки, и — немедленно. Герцог! Укажете господину Петлюре, где находится аппарат.

Адъютант звякнул шпорами, Петлюра поднялся.

— Нет, нет, не сейчас! — остановил его Корнилов вялым движением руки. — Несколькими минутами позже, когда мы закончим разговор.

Адъютант снова щелкнул шпорами, Петлюра снова сел. Корнилов придвинул к себе золотой портсигар, взял папироску, постучал ею о стол, затем придвинул через стол портсигар Петлюре:

— Прошу, курите!

Адъютант подскочил и щелкнул зажигалкой.

Петлюра взял папиросу, но постучать ею о стол не решился. Рука с папиросой у него дрожала. Чего угодно ожидал он, только не этого: два месяца длились непрестанные споры и раздоры с Временным правительством, которые едва не довели до конфликта, два месяца нужно было доказывать социалисту Керенскому, что Украина имеет право на создание своей украинской армии, — и доказать, убедить так и не удалось. И вдруг одним словом, одним взмахом руки этот зубр великодержавничества, этот заведомый монархист, этот самый махровый реакционер, душитель каких бы то ни было тяготений порабощенных народов к национальному самоопределению, дает согласие, разрешение, даже благословляет на то, чего сам Петлюра, если признаться как на духу, уже потерял надежду добиться…