Кирилл Берендеев - Lues III

• Название: Lues III
• Автор: Кирилл Берендеев
• Жанр: Научная Фантастика

1991 год. Чеченская республика. Он был сотрудником одного из грозненских НИИ, когда стал заложником… Прошло восемь лет. За это время появилась вайнашская республика, люди живут по законам шариата, Грозный сменил название, территория поделена между командирами полевых отрядов, и… умерла надежда на возвращение к прежней жизни. Теперь он тот, кто должен выполнить задание своего командира и оправдать его доверие.

---

Но Великий страх, что сеял он и воины его командира, и бойцы других командиров, неожиданно вернулся им. Упруго ударившись, рикошетом вернулся обратно в виде круглосуточных артобстрелов и бомбардировок территории суверенной республики. Вернулся от измученных страхом людей, теперь вымещающем его на тех, от кого он исходил прежде, теперь вымещающем в виде предупредительных захватов приграничных сел и поселков, заставляющих полевых командиров конфликтовать друг с другом, а населению — бежать на юг, в соседнее государство, бывшего прежде частью империи, или же на некогда дружественную территорию братьев-вайнахов, прорывая кордоны обложивших республику федеральных войск.

Или возвращаться назад, с полпути, робко, с утраченной надеждой посматривая назад, с блокпостов и застав в подвалы, землянки, — что еще осталось вместо домов? — и ждать, молить Всевышнего, чтобы ад, ниспосланный Им на землю, обошел стороной.

А тем, кто отчаялся, кто обезумел, кто оказался загнанным в угол вновь вернуться к привычной тактике, к ответам ударом на удар, где и как возможно, едва только возможность эта проявит себя.

Он просмотрел в вестибюле поликлиники расписание работы врачей, выбрал наугад одного из терапевтов и, отдав куртку в гардероб, стал подниматься на второй этаж. Рюкзак остался при нем, бутылка тяжело плюхалась о спину на каждой новой ступеньке.

Поликлиника была небольшая, здание, построенное в начале века, явно не учитывало возросших с той далекой поры требований. А потому в каждом коридоре ютилось, сидя на металлических, покрытых дерматином, стульчиках или стоя у стен, множество людей, каждый со своею собственной, на его взгляд, ни на кого не похожей бедой. Он постоял немного в коридоре и прошел в небольшую рекреацию в центре здания, там находился кабинет выбранного им врача. Он спросил, кто последний, минуту очередь бурно обсуждала порядок следования, наконец, быть таковой согласилась немолодая женщина, одетая в неброское серое платье, голову ее прикрывал ситцевый платок. Молодой человек уступил ему свое место, он подсел рядом с этой женщиной.

Он спросил ее, много ли перед ней народу, та в ответ кивнула на стоявшую у дверей с обеих сторон цепочку: практически все. Он поблагодарил ее кивком, расстегнул воротник рубашки — в коридоре было душно — и принялся читать газету. Примерно через полчаса очередь продвинулась на три человека; он успел подсчитать, сколько ему осталось. Сложив газету и убрав ее в рюкзак, он шепотом сказал сидящей рядом с ним женщине, что ему необходимо отлучиться на пару минут, не будет ли она так любезна посторожить место и рюкзак с вещами заодно? Та, ни секунды не колеблясь, кивнула, сообщив то, что он знал и так: народу перед ним много, человек семь. Он поблагодарил и пошел к лестнице, поминутно прося разрешения пройти у множества посетителей поликлиники.

По дороге вниз он столкнулся со знакомой ему по ожиданью автобуса пожилой четой, — они так же направлялись на второй этаж: получить электрокардиограмму, как пояснила супруга; в ответ, он снова кивнул и стал спускаться дальше. В вестибюле, перед тем, как получить по номерку куртку, он медленно обернулся на зеркало, снова увидев себя, свои подживавшие язвы, горько усмехнулся выпавшей на его долю невеселой шутке судьбы. Запоздалой, как он посчитал, выходя на улицу, и останавливаясь подле девятиэтажки, чтобы вновь посмотреть на покинутое им здание. Он мог бы получить в нем помощь, куда более квалифицированную, чем ту, что предлагал сельский врач в горном ауле. Мог бы, будь он жителем «этой стороны» и имей доказательства этого в виде полиса бесплатного медицинского обслуживания, без которого врачи не имели право принимать больных — большой плакат на входе предупреждал всех посетителей.

Он прошел еще немного, оглянулся на поликлинику — та уже скрывалась за соседними домами, пропадая в изгибе улочки. Остановился.

К нему подошли двое солдат, он заметил их в последний момент и обернулся, когда оба поравнялись с ним. Один из них с презрением попросил у него закурить, он только руками развел, объяснив, что не курит, и непроизвольно поморщился: от обоих сильно разило спиртным. Видимо, оба паренька только вернулись с передовой, получив краткосрочный отпуск, и пытались забыться хоть ненадолго от беспросветного ожидания любой неожиданности с «той стороны».

Его отказ, его объяснения и его гримаса тут же сдетонировали: один из солдатиков схватил его за грудки и, обдавая тяжелым запахом перегара, поинтересовался, не правоверный ли он мусульманин. Люди в крае в подавляющем большинстве своем исповедовали православие, неудивительно, пришло ему в голову, что подобным образом мотивированный отказ сразу же вызвал подозрение у людей, чьей прямой обязанностью было отбивать атаки и в свою очередь атаковать жителей «той стороны» в подавляющем большинстве своем приверженцев иной веры, коя настрого запрещает употребление спиртного.

Он отрицательно закачал головой, не зная, как выбраться из истории, солдат яростно выкрикнул: «Врешь, паскуда!», и добавил, как бы в подтверждение, поток нецензурных ругательств. Уже невесть сколько лет он не слышал подобных слов, лицо снова выдало его, он покраснел и дернулся, как от удара. Спустя мгновение и получил его.

Пока он разговаривал с солдатами, те оттеснили его с тротуара к углу бойлерной, заросшей раскидистыми липами. Остальное происходило молча. Солдатик ударил его кулаком в живот, от согнулся, следующий удар повалил его наземь. На улице народу было немного, да и те, кто проходил во время разговора мимо, по разным причинам старались не обращать на происходящее внимания, прибавляли шаг, видя случайно открывшуюся им картину.

К первому солдату присоединился и его товарищ. Поднимать его они не стали, били ногами, не особо разбираясь, куда приходятся удары. Кто-то из них дважды промахнулся, лишь задев его ногу, пожалуй, это раззадорило солдата еще больше.

Он старался расслабить ставшее непослушным тело, чтобы таким хотя бы образом заглушить боль, но организм его немел, не подчиняясь командам. Удары следовали один за другим, методично, целенаправленно, видимо, солдатики приноровились. Его же больше беспокоило иное: он старался прикрыть, насколько позволяла поза лежащего, руками и грудью, скрытый в кармане радиопередатчик: удар кирзового сапога мог с легкостью вывести из строя хрупкую электронику.

Солдаты продолжали методично работать ногами, один удар пришелся ему в плечо, еще немного и послать сигнал он не сможет. Не зная, пройдет ли отсюда команда, он извернулся, вытащив передатчик, и за мгновение до того, как на спину ему обрушился новый удар, нажал на кнопку, произнося про себя затверженное «бисмилла».[4]

Земля вздрогнула.

Ударов более не последовало; но в тот момент он бы их и не почувствовал — нажимая на кнопку, он попытался вызвать в памяти ту повешенную вайнашку с ребенком на руках, скорбный лик которой несколько дней не смело тронуть даже тление; он вспоминал о ней всякий раз, когда завершал дело и произносил заветное слово. Попытался и в этот раз, но не смог. Взамен нее из ниоткуда возникла мысль, странная, безумная мысль посетила его отупевший от ударов мозг. Будто видел он тогда не простую женщину с ребенком на руках, нет, взору его предстала сама Богородица с Сыном. Та, которой оказался достоин его народ.

Три окна второго этажа поликлиники озарились ослепительным светом; ярко-оранжевый столп огня вырвался на улицу, в порыве своем достигнув стены противоположного дома. Чудовищный грохот взрыва семипудовым молотом ударил по барабанным перепонкам, за ним вослед послышался треск обрушивающихся перекрытий, новый грохот и мучительно долгий, не обрывающийся несколько секунд звон разбивающегося об асфальт стекла.

Взрывная волна прошла над его головой, отбросив солдат от его неподвижного тела будто котят. Они не сумели устоять на ногах и с колен смотрели, не отрываясь, до рези в глазах, так же, как и их поверженный противник, на медленно оседающие, цепляющиеся за стену жилого дома кряжистые тополя, вывороченные взрывом, на страшный многометровый проем в здании поликлиники на уровне второго этажа, как раз там, где секундами раньше находилась рекреация, заполненная ожидающими своей очереди людьми, на опаленный адским пламенем фасад девятиэтажки, лишившийся разом всех окон…

Здание поликлиники съежилось, лишившись части стены, теперь оно выглядело неправдоподобно уродливым; немыслимо представить, что минуты назад в него входили и выходили люди, получавшие там медицинскую помощь.

Улица разом замолкла, почувствовав пришедшую беду. Замерли людские голоса, шаги прохожих, шумы проезжающих автомобилей. Перестал сыпать и мелкий дождь.

И в наступившей тишине, сквозь редкое потрескивание и тяжелый стук падающих из проема кирпичей, послышался странный, тихий, но забивающий все прочие, звук. Звук, от которого перехватывало дыхание, и волосы становились дыбом. Стон, стоны десятков и десятков человеческих существ, оставшихся в живых, но погребенных заживо, замурованных под обрушившимся перекрытием второго этажа. Голоса, умолявшие, зовущие, плачущие, надеющиеся, то умолкали, то вновь призывали на помощь, и общий хор их, державшийся на одной-единственной ноте, не стихая, не усиливаясь, был воистину страшен, ибо проникал в каждую клетку человека, слышащего этот стон и слышавший его не в силах был не слушать его.