Лев Прозоров - Слава Перуну!

• Название: Слава Перуну!
• Автор: Лев Прозоров
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9955-0518-1

Новый языческий боевик от автора бестселлеров «Святослав Храбрый», «Евпатий Коловрат» и «Русь языческая»! Славянские племена, объединенные под знаменем великого Святослава, сбрасывают ненавистное хазарское иго! Священный коловрат против проклятой звезды! Русская рать, перегородившая Дикое поле червлеными щитами, против несметных конных орд. Грозный боевой клич русов заглушает истошный степной визг. «Ррррусь!» – и катятся с плеч вражьи головы. «Ррррусь!» – и Итиль-Волга течет кровью. «Ррррусь!» – и русское знамя со знаком разящего Сокола и солнечной Яргой поднимается над руинами Хазарского каганата! Окаянный Итиль-город, оседлавший горло древней арийской реки, должен быть разрушен! Слава Перуну!

---

В гостевой палате Скалы было почти пусто. У очага стояла Ядвига, сидел на ременчатом стульце Яцек и на невысокой скамейке Микл.

– Куда ж вы теперь? – спросила после долгого молчания Ядвига.

Яцек опередил стремянного:

– А зачем им куда-то ехать, сестра? У Скалы крепкие стены, а они – бывалые вои. Пусть моравская дрянь только попробует сунуться!

Микл покряхтел, поерзал по скамейке, провел рукой по усам.

– Не в обиду пану Яцеку будь сказано, только не годится это. Не потерпит круль мятежа, да еще у себя под боком. И вам война вовсе ни к чему – до жатвы всего полмесяца осталось. Мы на Русь думаем податься, в Киев. Молодой князь Светослав, говорят, поклонников Распятого не терпит.

Помолчали.

– А пан Властислав что говорит? – спросил Яцек.

Микл снова закряхтел – только сейчас это больше походило на стон раненого:

– Ничего он не говорит, пан Яцек. Только плачет да твердит: Мешко, мальчик мой, Мешко…

Глава IV «Слава государю Святославу Игоревичу!»

Лучи поднявшегося Солнца-Даждьбога преобразили Мать Городов Русских, так что Мечеслав Дружина, выйдя поутру из тех самых Подольских ворот, в которые вошел ночью, не враз решил, в каком же облике Киев, стольный град некогда полянских, а ныне – русских князей, нравится ему больше.

Не было более в городе Кия колдовства, не казался он городом Богов, вознесенным над миром смертных, не горели в туманах русалочьими огнями окна хат. Но при свете утра, утратив загадочность, Киев приобрел в видимой мощи – ещё больше, ещё просторнее виделся он под солнечными лучами. Поседели от солнца да ветра огромные бревенчатые стены крепости в тесовых шапках, с дней Ольга Вещего не видавшие вражьих полчищ. Вниз по Боричеву спуску, и направо, и налево, сколько хватало глаз, теснились дворы, ограды, кровли.

А левее того места, где они ночью вошли в город, там, где громоздилась непривычная глазам постройка с высокими остроконечными кровлями, смахивающими на дымники храмов, Подол киевский кипел растормошенным муравейником. К нему узкими вереницами подтягивались по улицам люди со всех сторон, торопясь влиться в две набухающие одна напротив другой толпы. Одна была поменьше – та, что жалась у остроголовой хоромины, но в ней чаще поблескивали на солнце шлемы и кольчатые брони. Искорками сверкали на солнце острия пока поднятых к небу копий.

Во второй толпе, обступавшей первую, железо блестело реже – но в первых её рядах растеклось тонкой, но прочной цепью, охватившей малую толпу.

– Глебовых дружинничков, – проговорил князь, – пустить с нашими по городу ездить. Двое наших на двоих Глебовых.

– Разбегутся, – буркнул Ясмунд.

– Скатертью дорожка, – дернул усом Святослав. – Все хлопот меньше, чем сторожить их или в тереме за спиной держать. На Подоле взятых на разбое, на поджоге – бить на месте. Крикунов – гнать. Коли молча стоят – не трогать. Пусть видят, что князь в Киеве есть. К церкви… к церкви сам пойду.

Ясмунд просто обернулся к младшему сыну, поднял бровь – всё ли запомнил? Икмор наклонил голову – и по кивку отца быстрым шагом, едва ли не бегом ринулся в глубь детинца, передать дружинникам волю вождя.

– Мы-то чего ждем? – вполголоса спросил Клек.

– Спроси князя, – негромко ответил ему другой гридень. – Или дядьку уж сразу – отвечать-то всяко он будет.

Как обычно, упоминание одноглазого погасило ещё не успевший начаться разговор.

Впрочем, ответ на Клеково недоумение уже двигался к ним – восемь уже знакомых дружинникам Святослава верзил-стражников, приторочив золоченые секиры за спины, несли на плечах носилки, в которых, на укрытом мехами сиденье, восседала киевская правительница. Краска снова лежала на её лице ровно, от слез не осталось и следа. В руке княгини покачивалась низка из каменных шариков с висящим между ними крестом. Тонкие пальцы перебирали холодные матовые зернышки. Рядом с носилками ступал, поводя по сторонам небольшими глазками, человек-ошкуй. За ним двигалась стайка служанок.

Святослав наклонил голову, приветствуя мать.

– Всё же передумала, матушка?

Княгиня только двинула углом губ, не поглядев на князя.

– Я по-прежнему считаю дурным началом княжения для тебя бегать самому по делам, по которым стоило б послать дружинников и привести и немцев, и зачинщиков с Подола на твой суд. Но если уж ты этого не понимаешь – я не собираюсь оставлять приглашённых мною гостей тебе.

Над головою Мечеслава мелькнула тень. Вятич оглянулся, невольно шагнув в сторону.

За его спиною Клек держал стяг – алый, с вышитыми золотом Соколом и Яргой.

Из ворот посыпались горохом дружинники – старшего и младшего киевских князей. Перепутать их было невозможно – и не только потому, что пришедшие со старшим князем в Киев воины были одеты попроще и носили меньше украшений. Дружинники Святослава приветствовали князя на ходу, вскидывая правую руку. Дружинники Глеба, выглядевшие так, будто это они не спали ночь, то неуверенно следовали примеру, то пытались на бегу поклониться носилкам с княгиней, иные же, самые потерянные, и вовсе обходились ошалелым взглядом.

– Пора, – хмуро сказал Святослав и двинулся решительным шагом вниз по тому же взвозу, по которому поднялся ночью к Подольским воротам.

За князем двинулся дядька Ясмунд – Мечеслав Дружина отметил, что седоусый держится между носилками – точнее, несущими их стражниками и шагающим рядом «ошкуем» – и князем.

Дружинники Святослава двинулись вслед за своим вождем и носилками его матери подковою.

Торговая площадь Подола бурлила вот-вот готовой «сбежать» кашею. Но грозою веяло даже не от криков – от сбивающихся чуть ли не ратным строем улиц и подворий. Вон толпа сутуловатых людей с жилистыми, белыми и потрескавшимися от глины руками – гончары в Киеве живут своей особой слободкою в низине между горою Старого Кия и Хоривицей. Рядом с гончарами сгрудились горным кряжем невероятно большерукие и широкоплечие мужики, от которых несло крепче, чем от кабанов по весне – резко, пряно и кисло. Киевские кожемяки тоже жили особою слободою, и это как раз легко было понять – терпеть рядом этакий дух мало кому придется по нутру. Иноземцев, чьи дворы стояли в этой части Подола, в толпе было не видать – разгоряченному подольскому люду чужаки старались на глаза не попадаться – ну, во всяком случае, те, кто не исповедовал веру в распятого бога немцев и греков.

Площади собравшимся было мало – кое-где мальчишки взобрались на деревья и заборы, а кое-где на крышах стояли и взрослые мужи, и это очень уж не понравилось Мечеславу Дружине. Вятич отлично разглядел у стоявших на крышах где под ногами, а где и в руках луки – прямые охотничьи, круторогие боевые. Да и на площади там и здесь мелькали люди с оружием.

До настоящей сечи киевскому Подолу оставалось всего ничего.

Появление князя и княгини встретили многоголосым восторженным рёвом. Толпа сама расселась надвое, открывая правителям путь на улицу, что вдоль подольского Ручья – он так попросту и звался Ручьем – вела к церкви Ильи Пророка.

Славили «государыню Ольгу» – но ещё больше голосов выкрикивало хвалу «государю Святославу». Среди множества голосов сын вождя Ижеслава с изумлением различил яростные призывы «гнать взашей», а то и «бить» христиан – реже слышалось про «латынских пособников».

Князь Святослав поднял руку – но от этого восторженный рев толпы только усилился. Тогда Ясмунд отцепил от пояса иссера-бурый турий рог, поднес к черствым губам – и гомон подольского торжища прорезал хриплый низкий рёв.

Киевляне примолкли.

Князь Святослав снова поднял руку.

– Люди города Кия! – прозвучал над площадью голос сына Игоря. – Знаете ли меня?

Толпа взревела громче прежнего – но на сей раз послушно умолкла по движению княжеской руки.

– Верите ли мне? Верите, что не допущу урона ни Матери Городов Русских, ни всей земле моей?

И снова рев – согласный, преданный.

Князь развернулся к тем, что толпились вокруг святыни Мертвеца. Разный люд там стоял – от совсем уж обтрепанных бродяг до разряженных на иноземный лад купцов, а то и воинов с оттопыривающими плащи мечами. А на челе этой небольшой рати стояли, уперев в землю острые нижние края длинных щитов, люди в бронях и шлемах нездешней работы. Не привычные Мечеславу, одинаковые у Руси и у коганых круглобокие шишаки-луковицы, а сходящиеся от полей к вершине прямыми склонами, будто верхушка обтесанного бревна в частоколе, а то и с чуть нагнутою вперед, будто у печенежского клобука, маковкой. Широкие наносья не давали толком разглядеть лиц.

Будто знамена, поднимались над ними огромные кресты и доски с писаными черноволосыми, черноглазыми ликами – вот смотрит прямо и недобро длинноволосый бородач, сложивший пальцы правой руки в странном знаке, вот искоса смотрят на киевлян женщина с прижавшимся к ней младенцем.