Сандрин Филлипетти - Стендаль

• Название: Стендаль
• Автор: Сандрин Филлипетти
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03565-2

Личность Анри Бейля, известного миру как Стендаль, сложна и парадоксальна. Этот блистательный ум не был оценен при жизни; заслуженная им литературная слава тоже пришла к нему лишь после смерти. Антиклерикал с убийственной иронией, своим пером, словно острым скальпелем, вскрывающий человеческую душу, — Бейль-Стендаль посвятил свою жизнь смелым поискам самого себя. Этой жизни, поражающей многообразием, — от наполеоновских кампаний до перипетий консульской службы, перемежающихся любовными треволнениями, — могут позавидовать даже герои его собственных романов. В предлагаемой книге она и предстает перед читателем во всей своей полноте.

---

Вдали от горящего города Анри плотно поужинал сырой рыбой, фигами и белым вином, а затем почувствовал себя плохо. Тот день стал одним из «самых тоскливых и тяжелых» в его жизни.

Великая армия, которая до этого прошла победным маршем через всю Европу, была не в состоянии двигаться дальше. И у Империи не было больше на это средств. Солдаты укрывались среди пожарищ в хибарах, сооруженных из обгорелых досок, и грабили все, что можно было, чтобы как-то улучшить свой рацион: ведь обычное их пропитание состояло теперь из мутной похлебки и кусков конины — порой еще кровоточащих. Дисциплина в войске неуклонно падала.

В ожидании предложения о перемирии Наполеон расположился в Петровском дворце — летней резиденции русских царей. Посланца от царя Александра I почему-то все не было.

Интендант Бейль испытывал крайнюю усталость. К нему вернулась лихорадка, к тому же он страдал от ужасной зубной боли. И все же посреди московского бытия он вдруг сделал для себя важное открытие: «Я думаю, что моя любовь к музыке Чимарозы объясняется тем, что она рождает во мне чувства, которые я сам хотел бы заронить в ком-то однажды. Эта смесь легкости и нежности в „Тайном браке“ совершенно мне созвучна». Будущий литератор явно перестал утруждать себя мудреными теориями. Впрочем, пробыв восемь дней в одиночестве, он решил вновь взяться за своего «Летелье».

6 октября новый генеральный интендант Великой армии генерал Матье Дюма поручает Анри Бейлю общий надзор за резервными припасами и учетом реквизиций — это функции чрезвычайной важности. Бейль был поставлен во главе всех интендантов Смоленска и отбыл туда 16 октября, сопровождая обоз с полутора тысячами раненых и конвоем из трех сотен солдат. Три дня спустя был получен приказ об отступлении за пределы России: отступать было гораздо разумнее, нежели оставаться зимовать.

7 ноября, на 48 часов опередив французскую армию, Бейль наконец прибыл в Смоленск (по пути их обоз выдержал две атаки казаков). В городе не оставалось ровным счетом ничего. Тогда он направляется в Вильно. В письме сестре Анри сообщает: «Я потерял все, я имею лишь то, что на мне. Лучше всего то, что я здесь сильно похудел. Я имел много физических трудностей — и никакого морального удовлетворения. Но все забыто, и я готов вновь служить Его Величеству».

В армии царила всеобщая усталость, а холод становился нестерпимым. Анри постоянно следует за Пьером Дарю. Похоже, он был одним из тех немногих, кто в этой тяжелейшей ситуации не пал духом. Вынужденная возвращаться по той дороге, по которой пришла, некогда победоносная Великая армия превратилась в орды голодных оборванцев. Марши на большие расстояния изнуряли, пропитание становилось неразрешимой проблемой. Впереди была река Березина — последнее страшное испытание для отступающих.

Покинув Смоленск 11 ноября, Анри Бейль должен был добираться в Кёнигсберг, где находился штаб армии. Предвидя, что мосты будут забиты, он решил побыстрее перебраться через реку. Ему повезло: он сумел переправиться вечером накануне подхода французской армии к переправе. Русская армия успела разрушить в Борисове единственный мост через реку, и в ночь на 26 ноября понтонные бригады французов в спешке навели два моста. 27 ноября войска начали переправу. На следующий день завязался ожесточенный бой. Один из мостов был разбит — и это стало началом катастрофы. Солдаты генерала Эбле восстанавливали его, стоя по грудь в ледяной воде.

Переправившись, французская армия сожгла за собой мосты. Трупы уносило течением. Отставшие — а это были тысячи раненых — оказались брошенными на произвол судьбы на том берегу. Русская кампания обернулась бедствием. Анри Бейля спасло его чутье: если бы не оно, он вряд ли остался бы жив.

30 декабря он выехал в деревянных санях из Кёнигсберга в Данциг. «Я видел, что он горел нетерпением уехать отсюда, — ему здесь было страшно», — писал о нем в письме Пьер Дарю. Незадолго до этого было получено известие о гибели Гаэтана Ганьона — сына дяди Ромена. Молодой человек и еще 20 тысяч таких, как он, были брошены по дороге из Вильно в Ковно под предлогом того, что у них обморожены ноги и они не могут идти в строю. Людские потери доходили до четырехсот тысяч, включая попавших в плен. Пьер Дарю написал Ромену Ганьону: «Родители должны винить только себя в том, что отправили его туда, несмотря на мое нежелание. Я не хотел брать его из Парижа — тогда его направили ко мне прямо в Москву».

Пробыв некоторое время в Берлине, Анри вернулся в Париж 31 января 1813 года; проездом он побывал в Брунсвике, Касселе и Франкфурте. Ужасы войны остались позади. Полным ходом шла ломка Империи.

Анри исполнилось 30 лет, и теперь это был уже совсем другой человек. Еще из Смоленска он писал Феликсу Фору: «Стоило покинуть Париж ради такого предприятия: здесь я столько всего увидел и перечувствовал, сколько литератор, сидящий в своем кабинете, не узнал бы и за тысячу лет».

Последний вираж наполеоновской эпохи

Эти последние полгода жизни сильно изменили Анри Бейля. Хотя ему не пришлось защищать свою жизнь с оружием в руках, но опыт русской кампании нанес ему настоящую душевную травму. Суровая русская зима — морозы доходили до 40 градусов, — лишения, физическое истощение и постоянная опасность ожесточили его: «Сейчас я нахожусь в состоянии безразличия ко всему — я растерял все свои увлечения. Я уже не могу напитываться парижскими удовольствиями с прежней жадностью — жадностью раба, который вырвался на свободу…» Оперы и обеды оставляют его равнодушным, даже желание писать не посещает его. Свои тетради с «Историей итальянской живописи» он потерял в неразберихе отступления и не ощущает в себе желания их восстанавливать: «Вернется ли когда-нибудь моя страсть к писательству? Не знаю. В данный момент я мертв. Я холоден, как шестидесятилетний старик». Он знает свою натуру — он может заниматься каким-либо делом, только когда в него влюблен: «…Без любви я ничто. Мой гений (в том же смысле слова, что и „гений христианства“) слишком непостоянен, то есть давно не был в состоянии влюбленности». Он потерял интерес к маленьким светским кружкам, но продолжает, из признательности, появляться у Пьера Дарю — этот, во всяком случае, не мешает его слабым попыткам вести спокойный образ жизни.

От прежних любовных связей этому другому Анри не осталось ничего. Анжела Пьетрагруа не подает признаков жизни; Анжелина Берейтер отправлена в область дружеских воспоминаний; Александрина Дарю, по неизвестным ему причинам, окончательно отказала ему в своем расположении. Мелани Гильбер, ставшая супругой русского генерала, появилась однажды в столице, но он ей не рад: «Остывший пепел не загорится вновь — такова моя теория». Его здоровье расстроено: «Вот уже два дня, как я ем втрое больше обычного — и все равно голоден. Кофе не бодрит мой ум, а вино, выпитое с утра, не нагоняет сон». Он выглядит ужасно и составляет уже второе завещание, хотя и с оговоркой: «Завещание — это, конечно, смешно, даже если меня и угораздило побывать в Москве». Когда его вкус к интеллектуальной работе все-таки ожил, он принялся дорабатывать наброски своей комедии: посещает литературный кабинет на улице Граммон, обдумывает характеры персонажей и набрасывает план «Летелье». Но на душе у него по-прежнему пусто и холодно.

Понемногу возвращается Анри и к театральной жизни. Так, он присутствовал на первом представлении в Сен-Клу «Интриганки» — пятиактной комедии в стихах Этьена: «Стиль напыщенный, а действие немного оживляется лишь в четвертом акте». Публика изнывала от скуки, однако Наполеон, учуяв в пьесе некоторые намеки на имперский режим, запретил ее. Тогда Анри поспешил купить у книготорговца два последних экземпляра этой пьесы: «Абсурдность суждений императорского двора прелестна — ее можно осязать». Не признавая цензуры, он раздобыл также текст речи Франсуа Рене Шатобриана при его вступлении во Французскую академию: она не понравилась Наполеону, писателя попросили ее переделать, он отказался — и не был принят в академию. Сидя в кафе «Фуа», Анри внимательно прочел ее: «Общественное мнение должно признавать писателями только людей такого таланта. Они чувствуют все красочные оттенки стиля. Такая речь — бесспорный входной билет в Академию. Но когда он [Шатобриан] был уже в нее все-таки принят — я нахожу его посредственным, и безнадежно посредственным: ему не хватает рассуждения, и он фальшив <…> Шатобриан грешит против хорошего тона: он слишком много говорит о себе. Его похвалы вызывают недоумение. В общем, он не мыслит. Этот человек не переживет свой век. Держу пари, что в 1913 году никто и не вспомнит о его произведениях».

Будущий Стендаль, конечно, не оракул. И тем лучше: через какое-то время он так же будет относиться к собственным произведениям.

Слабость французской империи теперь ни у кого в Европе не вызывает сомнений, и потому естественным образом против нее начинает формироваться коалиция — она имеет целью сведение Франции к ее границам, существовавшим до 1791 года.