Евгений Титаренко - Четверо с базарной площади

• Название: Четверо с базарной площади
• Автор: Евгений Титаренко
• Издательство: Центрально-Чернозёмное книжное издательство
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1983

Написанные в лучших традициях жанра, неуловимо следующие за книгами Анатолия Рыбакова, но безусловно оригинальные, повести Евгения Титаренко раскрывают патриотическую устремленность, высокие нравственные качества отважных и находчивых подростков в послевоенное время.

Евгений Максимович Титаренко — автор приключенческих книг для подростков: "Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей", "По законам войны", "Четверо с базарной площади" и др.

---

Когда, согласно уговору, Фат притащил Генке свои школьные принадлежности и когда Генка в расстегнутой телогрейке вошел домой, его сразу ошеломили непривычные запахи: в комнате пахло настоящей гречневой кашей, пшенным супом и еще чем-то. А мать жарила на сковороде лук и плакала.

Вместо того чтобы поинтересоваться, почему она плачет, Генка спросил:

— Откуда это?

Мать уронила слезу на сковородку и не ответила.

— Это нам милиционеры принесли! — объяснила за нее Катя. — Нам, а потом Славе и Фатыму.

— Ты бы меньше ходил… — сказала мать. — Видишь, как нынче…

Безбожницы женского монастыря

Утром Фат поджидал Генку и Сливу за углом. Генка отдал ему перетянутые шпагатом учебники и обещанные шестьдесят копеек. Слива достал только сорок.

— Ничего, — утешил Фат. — Двух рублей хватит. Увидите, как я играю. А мать думает — сбежал опять. Пускай. А то вдруг еще не пустят в монастырь.

Но разговор в учительской был коротким. Генка и Слива слышали из-за двери, как Эмма Викторовна спросила, почему Фат без сумки. Фат соврал, что она порвалась у него. Эмма Викторовна прочитала ему короткую лекцию о пользе учения и велела идти в класс.

Вчерашние события не померкли в памяти друзей. Но ребята решили, что любыми путями найдут убийцу, и не чувствовали больше ни растерянности, ни страха.

Вся школа, оказывается, уже знала не только о том, что произошло в бывшей бане, но и о какой-то сопричастности к этому событию базарных друзей.

Шум в шестом «б» умолк, едва появились в дверях Генка, Фат и Слива.

Толька-Толячий, занявший место Фата, пока тот не ходил в школу, рядом с партой Генки и Сливы, быстренько убрался на первую парту, сделав вид, будто ему надоело сидеть «на камчатке».

— Еще больше следят: шевельнуться нельзя…

Когда приятели расселись, тридцать пять человек набросились на них с вопросами: что и как.

Но друзья отвечали, не вдаваясь в подробности, односложно: «да, были…», «видели…», «знаем…», «об этом говорить нельзя…», чем еще сильнее разожгли всеобщее любопытство.

Толячий, красивый и самоуверенный, точнее — нахальный парень, овладевший всеми земными талантами: отличник, музыкант, шахматист, — в десятый раз уже сообщал, вроде бы для себя:

— А у нас во дворе вчера Корявый Сергея Васильевича порезал…

Но на него не обращали внимания.

Минут за десять до звонка в класс из шестого «а» прибежала даже Тося Белова, председатель совета дружины. И это дало Генке возможность впервые в жизни убедиться, что даже самые прекрасные на земле девчонки не лишены обыкновенных человеческих слабостей.

Пока Тося мелкими шажками спешит к знаменитой отныне «камчатке», мы, несколько отвлекаясь от последовательности событий, сообщим, что Генка был влюблен в Тосю. В Тосю и еще в Лию — обе из шестого «а». Так уж несправедливо устроены человеческие чувства: ребята из шестого «а» влюблялись в девчонок из «б», а Генка, сколько ни глядел на своих одноклассниц, ничего мало-мальски выдающегося в них не находил. А Тося и Лия были особенные. Генкина мать хранила в альбоме старинные открытки «Съ днемъ ангела». Так вот, Лия и Тося будто сошли с этих открыток, и во всем городе не было ни одной девчонки, хоть капельку похожей на них. У Тоси волосы темные, у Лии — светлые, у Тоси глаза голубые, у Лии — карие, будто они поменялись, на голове у Тоси огромный, как крылья, бант, а у Лии широкая лента вокруг волос. Обе — словно игрушечные. И обе, к сожалению, отличницы. Толячий — тот еще мог подойти и запросто поговорить с любой, а вечный середняк Генка ни на какие «активы» не попадал, ни в какие «советы» не был включен и на красивых девочек глядел, как правило, издалека. Правда, ему и этого достаточно было. Но стоило одной из них приблизиться к нему — Генка терялся совершенно. Так, во время шашечного турнира Генка, играя с братом Лии, уже имел преимущество в две шашки, но подошла Лия — и Генка позорнейшим образом проиграл.

Генка любил обеих — в этом была его главная трагедия. Прошлым летом, когда школа закрылась на каникулы, Генка был вынужден взять скрипучий Сливин велосипед и ехать сначала на левый берег, чтобы, часа два разъезжая по улице Сакко и Ванцетти, увидеть Лию, а потом катить в противоположный конец города — на ближние выселки, — чтобы поглядеть на Тосю.

Бант у Тоси подрагивает во время ходьбы, и голову она держит прямо, словно боится, что бант ее свалится куда-нибудь.

— Мальчики, — сказала Тося, подходя к «камчатке», — вы втроем должны сделать транспарант к Первому мая: «Да здравствует дружба народов!»

Надо же — и причину выдумала. Нет бы — просто подойти, полюбопытствовать, как другие. Красивые — они всегда хитрые, это Генка сколько раз замечал.

— А мы рисовать не умеем, — сказал Слива из-под челки.

— Но вы же не выполняли еще никаких поручений! — сказала Тося.

— Как не выполняли? — спросил Слива, поскольку уж ввязался в разговор и вынужден был отвечать за всех троих. — А турник мы делали? А двор озеленяли?

— Но это когда вся школа озеленяла и когда все на спортплощадке работали! Скоро слет, а за вами отдельно ничего не числится!

Глаза у Тоси большущие и всегда одинаковые — никогда не расширены, не сужены: хлопнет она ресницами — и глаза опять, как были, — вроде как у той куклы, которой Катя нечаянно оторвала голову, а Генка потом приделал ее с помощью гвоздя и жженой проволоки.

Генка попробовал представить себе Тосю на базаре: как, например, гонится она за Корявым или разглядывает французские подштанники, всего одну войну ношенные, — и ничего у него не получилось. Лия и Тося были из другого мира. А у Генки случилось раздвоение личности: в одной половине личности шумел базар, а в другой — обсуждали пионерские дела аккуратные, чистенькие отличницы Лия и Тося. Как ни странно, эти две половины мирно уживались между собой.

— А нас не изберут на слет, — заявил Слива в ответ на последний упрек Тоси.

Тося немножко покраснела.

— Откуда ты знаешь?

— А знаю, — сказал Слива. — Всегда одних и тех же избирают.

— Вот и неправда! — возмутилась Тося. — Надо же просто заслужить, чтобы избрали…

Фат не дал ей договорить.

— Некогда нам, — заявил Фат. — У нас сейчас другие дела.

И все, даже Тося, поглядели на него с уважением. Председателю совета дружины возразить было нечего. Все-таки она вывернулась:

— Почему ты без галстука, Фатым?

Генка и Слива были предусмотрительными и сразу после школы, чтобы не забыть, прятали свои галстуки в портфели. Фат до этого не додумался.

— Может, я выбыл из пионеров?

— Ты не имеешь права выбывать! Тебя не исключали — тебя только воспитывали на собрании.

— Откуда ж я знаю, исключали или не исключали… Надо было сказать, — отозвался Фат, небрежно глядя в окно.

— Завтра чтобы пришел в галстуке. Раз вернулся в школу — должен соблюдать дисциплину, — завершила переговоры Тося.

Фат вздохнул.

А Генка за все время так ни слова и не промолвил. Зато чувства его были на сегодня полностью удовлетворены. Отличная штука — известность. Впервые Генке не надо было слоняться на переменах мимо шестого «а», потому что вслед за Тосей, как бы кого-то разыскивая, в класс заглянула Лия да так и проторчала у дверей до самого звонка.

На уроке Эммы Викторовны неожиданно отличился Толячий.

Но до этого едва не погиб Слива.

Рыжая Эмма Викторовна, худая и строгая, медлительная в движениях, поздоровалась, оглядела всех и, разбивая надежды троих друзей на временную неприкосновенность, сказала своим удивительно ровным голосом:

— Слава Андреев…

Слива аж подпрыгнул из-за парты и уже открыл было рот, чтобы признаться в том абсолютном тумане, который для него окружал сегодня математику, но, к счастью своему, не успел признаться.

— Когда ты подрежешь челку? — спросила Эмма Викторовна.

— А мне нельзя подрезать ее! — обрадовался Слива. — Мне надо, чтобы лоб зарос! У меня лоб очень большой! — И Слива приподнял челку, чтобы Эмма Викторовна как следует разглядела его большущий лоб.

— Гм… — произнесла учительница, улыбнувшись какой-то своей мысли, и больше ничего не сказала.

— Можно сесть?.. — вкрадчиво поинтересовался Слива.

Эмма Викторовна кивнула.

— Садись… Толя Первухин — к доске.

— А я на сегодня ничего не учил, Эмма Викторовна! — нахально, как всегда, выпалил Толячий, словно бы он подслушал фразу, которую готовил для себя Слива. Это было так неожиданно, что даже Эмма Викторовна слегка растерялась.

— Почему?..

— А у нас вчера во дворе Корявый Сергея Васильевича порезал!

— Так… — сказала Эмма Викторовна. — Какая же связь между математикой и Корявым?

Толячий не нашел этой связи и впервые в жизни получил двойку. Потом хвастался, что нарочно получил: надоело однообразие.