Константин Курбатов - Волшебная гайка

• Название: Волшебная гайка
• Автор: Константин Курбатов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1978

В рассказах К. Курбатова действуют современные мальчишки и девчонки. Они веселы, ироничны, порой по-детски наивны, но перед ними уже встают вполне «взрослые» проблемы чести и долга, любви и ответственности, верности и измены.

---

Антоше никогда ничего не сходило. Он уже давно привык к этому. Но ракетки ему тоже нужны были позарез. Вчера после прополки брюквы Женька Струменский всех подряд обыгрывал в бадминтон. А Антоша стоял «на мусор». Люся Кибиткина упрашивала пустить ее без очереди, но Антоша ее не пустил. Он сам хотел высадить Женьку, чтобы сыграть с Люсей. Но разве Женьку высадишь? Женька в два мига общелкал Антошу.

Потом Женька «общелкивал» Люсю и подсмеивался над ней. Он все время над всеми подсмеивается. У него, конечно, и глаза выразительные, и на артиста Баталова он смахивает, и зубы у него не гнилые, как у Антоши, а ровные и белые. Только будь у тебя хоть какие зубы, все равно нехорошо подсмеиваться над людьми.

Антоша спрятал под рубашку ракетки и отправился разыскивать Люсю. Люся сидела за палатками на перевернутом ведре и читала журнал «Экран». Она мечтала стать кинозвездой. Даже синяя лента в ее волосах была повязана в точности, как у какой-то знаменитой актрисы.

Люся подняла на Антошу синие глаза и спросила:

— Что, уже горн на обед был?

— Нет еще, — просопел Антоша, вытаскивая из-под рубахи ракетки. — Перекинемся?

Он постукивал ракетками по ладони. В груди у него тоже что-то постукивало. Он уже целую неделю мечтал сыграть с Люсей.

И тут случилось такое, от чего кто угодно не вытерпел бы.

— Мне некогда, Антоша, — возразила Люся. — Мне еще нужно с Женей Струменским кое-что к вечернему «Огоньку» приготовить.

Во как! Антоше из-за этих ракеток чуть ухо не отдавили, а ей некогда. И опять со своим Женей!

— Да что ты приклеилась-то к нему?! — взорвался Антоша. — До потери сознательности влюбилась, да?

Люся вытаращила синие глаза, вскочила и закрылась журналом. Загрохотало ведро. Люся бросилась к палатке, споткнулась о веревку и упала. Плечи и спина у нее вздрагивали.

И тотчас перед Антошей вырос Женька Струменский. На упругих Женькиных щеках сияли веселые ямки.

— Сударь, — важно произнес он, — вы меня оскорбили, защищайтесь.

— Клоун фиговый! — завопил Антоша и треснул по красивой Женькиной голове сложенными вместе ракетками. — Питекантроп крупнозернистый!

Невозмутимый Женька насупился и сказал:

— Я требую удовлетворения.

— Чего? — растерялся Антоша. — Какого удовлетворения? Драться, что ли, хочешь?

— Совершенно точно, — подтвердил Женька. — Но, разумеется, не на кулаках. Я слабеньких не бью. Я тебя разделаю под орех культурным способом. Чтобы больше не обзывался.

Женька вообще был ужасно культурным. Он говорил, что кричат и возмущаются только дикари и невоспитанные люди.

— Пожалуйста, — тихо ответил Антоша. — Мне что? Только подсмеиваться надо всеми — это еще хуже, чем обзываться.

Встречу они назначили на дальней поляне у болота. Условия поединка Женька разработал сам. У Антоши от его условий по телу мурашки побежали. Но отступать было некуда.

В секунданты Антоша взял тихого Валерку, по прозвищу Рыба. Валерка никогда ни в чем не отказывал и умел держать язык за зубами.

Женька явился к болоту с Риммой Ясевич. Антоша прямо опешил, когда увидел его с Риммой Ясевич. Совсем обнаглел человек. Он бы еще Олега Григорьевича с киноаппаратом притащил!

— Где это ты видел, — спросил Антоша, — чтобы в секунданты женщин брали?

Но Женька знал, кого брать. Женькина секундантша кольнула Антошу коричневыми глазами и бросила:

— Ишь какой разговорчивый сделался. Начинайте давайте.

Женька важно скрестил на груди руки и выставил правую ногу. Антоша вздохнул и тоже скрестил руки.

С болота тонкими слоями полз туман. В торжественной и печальной тишине густо звенели комары.

Дуэлянты застыли в пяти метрах друг перед другом. Двигаться условия дуэли запрещали. Можно было лишь шевелить губами, ресницами и, если умеешь, ушами. Сраженным считался тот, кто первым не выдержит и отгонит комара рукой. Сраженный был обязан в присутствии секундантов извиниться перед соперником.

Антоша из-под губы дул на комаров и вертел носом. Женька равнодушным взглядом скользил по верхушкам деревьев. На комаров он не дул. Он делал вид, что ему доставляет огромное удовольствие стоять у болота и подставлять свою физиономию на растерзание хищникам.

Один особенно крупный хищник впился в Антошин лоб над бровью. Антоша никак не мог его сдуть. И других тоже.

Антоша моргал, двигал бровями, щеками и челюстью словно корова, которая жует жвачку. Только в тысячу раз быстрее.

Губы у него распухли. Он горел, точно с него содрали кожу. Комары вгрызались в Антошу сквозь штаны и кеды.

Потом Антоша катался по сырой траве. Он визжал и рычал. Из глаз, которые сузились, как у японца, сами собой текли слезы. Губы у него стали как у негра. Он плескал на лицо воду из болота и остервенело скреб кожу.

— Неужели так сильно чешется? — поинтересовался Женька, когда Антоша немного очухался.

Опустив заплывшие глаза, Антоша извинился перед ним. Он сказал, что несправедливо обозвал Женьку фиговым клоуном и крупнозернистым питекантропом.

На Женькином лице не было ни одного пятнышка. Римма тоже с удивлением смотрела на Женькино лицо. Оно блестело будто от пота.

— Ты что… мазался никак? — недоуменно проговорила Римма.

— Конечно, — с милой улыбкой подтвердил Женька. — «Тайгой». Лучшее средство против комаров. Ему ведь тоже никто не запрещал мазаться. Просто в каждом деле, канареечка-пташечка, мозгой шевелить надо.

Рыба молча сопел и хлопал глазами. Брови у Риммы слились в одну черту и сползли на переносицу.

— А Дантес? — тихо спросила она. — Дантес что, тоже, по-твоему, мозгой шевелил, да? Он перед дуэлью с Пушкиным под рубашку кольчугу надел. Это ты знаешь?

— Нет, — вздохнул Женька, — этого я не знаю. Это давно было. Мало чего теперь придумать могут.

Римма зло дернула Антошу за руку и увела к лагерю. Она вела его как все равно маленького. Вместе с Рыбой она ставила ему на лицо примочки. Ребята сбежались поглазеть на его мрачную физиономию. Всех очень интересовало, как это он умудрился так распухнуть. И молчаливый Рыба терпеливо объяснял, что Антоша попросту заснул в самом комарином месте.

Олег Григорьевич отснял Антошу крупным планом и посоветовал ему в следующий раз лечь спать на муравьиную кучу.

— Тогда я буду иметь возможность, — сказал он, — получить уникальные кадры чисто обглоданного скелета.

Когда горн пропел отбой, Антон забрался в палатку и устроился на своем жестком ложе. После примочек и мазей лицо горело уже не так сильно. В темноте было слышно, как рядом ворочается Женька.

В палатке галдели ребята. Кто-то зажег фонарик. Светлое пятно металось по потолку. Покачивался посредине палатки столб. Брезент над головами двигался и дышал.

— Тоже мне — Пушкин, — шепнул над Антошиным ухом Женька. — Надулся, будто тебе виноват кто.

Антошка промолчал. Он твердо решил не разговаривать с Женькой.

— Сильно болит? — спросил Женька.

Антоша не ответил. Женька еще что-то шептал и доказывал, а потом прошипел:

— Ладненько, посмотрим как ты завтра запрыгаешь, когда все узнают, почему ты меня ракетками стукнул. Из-за любви к Кибиткиной стукнул. Вот почему.

— Дурак! — подскочил Антоша. — Из-за какой любви? Но Женька высказал свой ультиматум и повернулся к Антоше спиной. Хорошо хоть, в палатке стоял галдеж — и никто ничего не услышал. Антошу даже в жар бросило оттого, что кто-нибудь мог такое услышать.

На другой день ребята с утра пололи брюкву, и Антоша ни на шаг не отходил от Женьки. Он хлопал Женьку по спине, чтобы доказать ему свое хорошее отношение, и громче других хохотал над его дурацкими шуточками.

— У, Женька! — захлебывался он. — Во даешь, бродяга!

Женька прыгал через грядки, кривлялся, всех задевал и фантазировал про кибернетическую прополочную машину.

— Закладываешь, значит, в нее программу, — шумел он, — брюкву не трогать, все остальное выдергивать! И поехали. А так откуда я знаю, которая брюква, которая не брюква? На ней не написано. Может, я все наоборот повыдергиваю.

Грядки уходили в бесконечность. Было жарко и душно.

Женька присел рядом с Антошей и двумя пальцами брезгливо дергал травинки.

На грядку упала тень. Антоша поднял голову. Римма Ясевич с ухмылочкой посмотрела ему в глаза и проговорила:

— Тряпка ты все-таки, Тонечка. А Женьке она сказала:

— Знаешь, Струменский, надоело. Честное слово. Или кончай ерундить, или мотай отсюда.

Перепачканные в земле руки Римма держала у бедер. Ладони у нее были подняты, как у балерины на сцене.

— Что ты, канареечка, — с напускным испугом забеспокоился Женька. — Я тружусь, пташечка. Запарился аж.

Он прицелился в грядку, секунду подумал и двумя чистыми пальцами ловко выдернул рассаду.