Карл Маркс - Собрание сочинений, том 27

• Название: Собрание сочинений, том 27
• Автор: Карл Маркс
• Жанр: Философия

Двадцать седьмым томом Сочинений К.Маркса и Ф.Энгельса открывается серия томов, содержание которых составляет переписка между основоположниками марксизма, а также их письма к разным лицам.

Первый том переписки охватывает письма, которые относятся к периоду, предшествующему буржуазно-демократическим революциям 1848–1849 гг. в странах Европы, к периоду самой революции и первых лет после ее поражения (с 1842 по 1851 годы).

---

Шлезвиг-Гольштейн соплеменный, за отчизну крепко стой! — так заканчивается эта дрянь. Это отвратительная песня, которую подобает пропеть дитмаршенцам, которые в свою очередь заслужили быть воспетыми Пютманом.

Кёльнские буржуа начинают шевелиться; они выпустили протест против господ министров, который является пределом возможного для немецких бюргеров. Бедный берлинский проповедник{74}! Со всеми муниципалитетами своего государства он в ссоре; сперва берлинский теологический диспут, затем то же самое в Бреславле{75}, теперь кёльнская история. Этот болван, впрочем, как две капли воды похож на Якова I английского, которого он действительно, по-видимому, взял себе за образец. Вскоре он, вероятно, так же как и тот, будет сжигать на кострах ведьм.

По отношению к Прудону я в деловом письме{76} был вопиюще несправедлив. Так как там нет места для приписок, то я должен исправить это здесь. Видишь ли, я полагал, что Прудон допустил небольшую нелепость, нелепость в пределах здравого смысла. Вчера этот вопрос снова подробно обсуждался, и мне стало ясно, что эта новая нелепость является на деле совершенно беспредельной нелепостью. Представь себе: пролетарии должны копить мелкие акции. На эти средства (для начала требуется, конечно, не меньше 10000—20000 рабочих) открываются сначала одна или несколько мастерских в одной или нескольких отраслях ремесла, и часть акционеров начинает там работать. Продукты 1) продаются акционерам по цене сырого материала плюс цена труда (акционеры, таким образом, не должны оплачивать прибыль), а 2) возможный излишек продуктов продается на мировом рынке по рыночной цене. По мере того как капитал общества будет увеличиваться за счет привлечения новых акционеров или новых сбережений старых акционеров, на этот капитал будут создаваться новые мастерские и фабрики и т. д. и т. д., до тех пор, пока — все пролетарии не получат работу, все имеющиеся в стране производительные силы не будут скуплены, и благодаря этому капиталы, находящиеся в руках буржуа, потеряют свою власть над трудом и не смогут приносить прибыль! Таким образом, капитал будет упразднен потому, что «найдена инстанция, где капитал, то есть источник процента» (понимаемый как старое droit d'aubaine[66], получившее несколько более четкие очертания и грюнизированное) «как бы исчезает». Ты видишь, как в этих, бесчисленное множество раз повторяемых папашей Эйзерманом словах, которые, очевидно, вдолбил ему Грюн, еще ясно проглядывают старые прудоновские бессодержательные фразы. Эти господа собираются, ни много, ни мало, для начала скупить всю Францию, а потом, пожалуй, и весь остальной мир, скупить на пролетарские сбережения, путем отказа пролетариев от прибыли и процентов на их капитал. Был ли когда-либо придуман такой великолепный план, и раз уж собираются проделать подобный фокус, то не проще ли сразу начеканить пятифранковых монет из серебра лунного света? А здешние глупцы среди рабочих, я говорю о немцах, верят подобной ерунде — люди, у которых не бывает в кармане и шести су, чтобы вечерком после своих собраний посидеть в кабачке, хотят на свои сбережения скупить всю прекрасную Францию. Ротшильд и компания — просто крохоборы по сравнению с этими колоссальными спекулянтами. Есть от чего прийти в ярость. Грюн до такой степени сбил с толку этих людей, что самая бессмысленная фраза кажется им более убедительной, чем самый простой факт, который приводится в качестве экономического аргумента. Просто позор, что приходится всерьез воевать против подобного несусветного вздора. Но надо иметь терпение, и я не оставлю эту публику в покое, пока не разобью Грюна наголову, пока не прочищу их засоренные мозги.

Единственный здравомыслящий человек, который понимает нелепость всего этого, это наш Ю[нге], который был в Брюсселе. Э[вербе]к также забил этим людям голову самыми бессмысленными вещами. У этого парня в голове теперь совершеннейшая каша, и временами он бывает близок к сумасшествию; он не способен сегодня рассказать о том, что вчера видел своими собственными глазами, не говоря уже о том, что он слышал. Но насколько он находился под пятой у Грюна, видно из следующего. Когда трирский Вальтр прошлой зимой жаловался везде и всюду на цензуру, Грюн изобразил его мучеником цензуры, который-де ведет самую благородную и неустрашимую борьбу и т. д., и использовал Э[вербе]ка и рабочих для составления и подписания в высшей степени напыщенного адреса этому ослу Вальтру с выражением благодарности за его героизм в борьбе за свободу слова!!!! Э[вербеку] до смерти стыдно, и он страшно злится на самого себя. Но глупость уже сделана, и теперь приходится опять выколачивать из него и из рабочих те несколько пустых слов, которые он с величайшим трудом вбил себе в голову и с таким же трудом вдолбил их затем рабочим. — Ведь он ничего не поймет до тех пор, пока не выучит этого наизусть, да и выученное он большей частью понимает неправильно. Если бы у него не было столько добрых намерений и если бы он вообще не был таким славным парнем, теперь в особенности, то с ним нельзя было бы иметь дело. Я удивляюсь, как мне еще с ним удается ладить; временами он делает довольно дельные замечания, а вслед за тем опять говорит величайший вздор: так, например, на его приснопамятных лекциях по немецкой истории с трудом можно было удержаться от смеха — столько он допускал в них на каждом шагу ошибок и нелепостей. Но, как я уже сказал, у него огромное рвение, и он с удивительной готовностью соглашается на все. К тому же у него неизменно хорошее настроение и постоянно ироническое отношение к самому себе, Я этого парня люблю больше чем когда-либо, несмотря на его глупости.

О Б[ернай]се рассказывать почти нечего. Я был несколько раз у него, он — один раз здесь. Приедет, вероятно, зимой сюда, остановка только за деньгами. Вестфальцы послали ему 200 франков, хотели подкупить его; деньги он взял, а их, конечно, водит за нос. Вейд[емейер] предлагал ему еще раньше деньги, он написал, что ему нужны 2000 франков, иначе у него ничего не выйдет; я заранее сказал ему: вестфальцы ответят, что у них нет свободных денег и пр. — так оно и вышло. В благодарность за это он оставил себе те 200 франков. Он не унывает. ни от кого не скрывает всей своей печальной истории, по-приятельски обращается с окружающими, живет, как крестьянин, работает в саду, уписывает вовсю; я подозреваю, что у него связь с крестьянской девушкой; он и со своими горестями перестал носиться. Он, наконец, составил себе более ясное и правильное представление о партийных разногласиях, хотя сам всякий раз любит разыгрывать роль Камилла Демулена, когда что-нибудь подобное случается, и вообще в качестве партийного деятеля он никуда не годится. По поводу его правовых взглядов с ним теперь не столкуешься, так как он каждый раз старается прекратить разговор, заявляя, что политическая экономия, промышленность и т. д. — не его специальность, и при редких, встречах не получается настоящей дискуссии. Однако мне кажется, что я пробил уже небольшую брешь, и когда он приедет сюда, мне, вероятно, удастся, в конце концов, исправить его ошибку. — Как поживает ваша публика?

Твой Э.

Вопрос: Разве об истории с Толстым{77}, которая вполне достоверна, не следует сообщить лондонцам{78}? Если он будет продолжать играть свою роль среди немцев, они могут страшно скомпрометировать некоторых поляков. А что, если этот тип сошлется на тебя?

Бернайс написал брошюру по поводу ротшильдовской полемики[67]; она выйдет в Швейцарии на немецком языке и через несколько дней появится здесь на французском языке.

Впервые полностью опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском, языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

11 ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ[68] В БРЮССЕЛЬ

[Париж, сентябрь 1846 г.]

… 7). Им следовало бы превратить параграфы о распределении дивидендов в параграфы о распределении убытков, так как если бы всего этого и не было, то они обанкротились бы уже из-за прекрасного принципа — убытки нести целиком, а прибыль делить. Таким образом, для того чтобы они смогли выдержать, дела у них должны идти вдвое лучше, чем у любого другого издателя. Факт тот, однако, что до сих пор все издатели, которые торговали исключительно или преимущественно запрещенными книгами, — Фрёбель, Виганд, Леске, — с течением времени разорялись: 1) вследствие конфискации; 2) вследствие вытеснения их с рынков, что обязательно происходит в той или иной степени; 3) вследствие подлостей со стороны комиссионеров и комиссионных книготорговцев; 4) вследствие полицейских угроз, судебных процессов и т. д.; 5) вследствие конкуренции тех издателей, которые лишь изредка печатают предосудительные вещи и которых, следовательно, реже посещает полиция, а потому у них больше шансов получить ходкие рукописи, тогда как менее гибким достается всякий хлам и книги, которые не распродаются. Борьба книготорговцев с полицией лишь тогда может вестись с успехом, если в ней участвует много издателей. Это, по существу, партизанская война, и прибыль получает только тот, кто лишь изредка идет на такой риск. Рынок недостаточно велик для того, чтобы специализироваться на этом товаре.