Алексей Левинсон - Пространства протеста. Московские митинги и сообщество горожан

• Название: Пространства протеста. Московские митинги и сообщество горожан
• Автор: Алексей Левинсон
• Жанр: Философия

Левинсон пишет о московских протестах, как если бы они происходили одновременно в разных топосах: в интеллектуальном, в социологическом, в России в целом, в интернете и, наконец, в публичном пространстве Москвы. Топосы эти сложным образом перетекают друг в друга и друг с другом пересекаются, образуя сложную и неочевидную систему открытых сцен, убежищ, коммуникативных каналов, точек накопления и наоборот, высвобождения энергии.

---

У московского общества, о котором мы ведем речь, оказалась поразительная особенность. Оно устойчиво возникало в ходе большей части митингов, оно охватывало большую часть участников, но оно переставало существовать, как только люди расходились. Это особый тип общественного института, социальная эфемерида.

Участники сообщества на московских бульварах («Оккупай Абай») были одушевлены не только пафосом протеста. Им было любо существовать в той вполне особенной атмосфере, наличие которой отмечали все участники. На митингах эта атмосфера существовала несколько часов и потом рассеивалась, а здесь она ощущалась круглосуточно. Эту атмосферу порождает социальное состояние, которое мы называем большим словом «общество». Ведь общество – это не просто большое число людей в одном месте, это не столько множество индивидов, сколько множество связей меж ними и рождающаяся из этой связности общность интересов – в тех случаях, когда заходит речь о предметах общественной значимости.

Московское движение протеста инициировала, как было выяснено, наиболее образованная часть населения. Далее социальный состав митингов слегка менялся. Группам, выступающим с социальной новацией, всегда приходится мириться с тем, что им начинают подражать, заимствовать у них удачные социальные символы. Во многих случаях «второй эшелон» вытеснят первопроходцев с их же поля. А бывает – значительно реже, – что второй и даже третий эшелон присоединяются к первому. Именно так обстояло дело на митингах, о которых мы рассказываем.

Когда прошли первые митинги, когда город увидел неведомую ему дотоле организованную силу, это произвело огромный эффект на множество организаций. Некоторые из них были активны, другие влачили полусонное существование или только намеревались возникнуть в Москве. Все они срочно собрались примкнуть к движению. Не будем обсуждать, насколько насущным для многих из них было требование честных выборов. Общим зонтом, под которым смогли собраться все, была претензия к госбюрократии, чинящей произвол, и к главе государства, попустительствующему этой бюрократии.

В остальном же для многих организаций митинг стал прежде всего парадом. Вот «яблочники», вот «антифа», а рядом колонны, чья эстетика нарочито отсылает к нацистским шествиям, к маршам штурмовиков. Эта часть дела – безусловно, внешняя. Но сама возможность в буквальном смысле «показать флаг» для очень многих организаций важнее всего иного. Они демонстрируют себя властям, но на деле показывают себя городу и горожанам – и похожим на себя, и совсем не похожим. Именно это кажется самым главным в социальном, в урбанологическом отношении. Происходит взаимопредъявление друг другу разных частей российского и московского общества. Элементы общества на этом вдруг возникшем символическом политическом рынке продают себя друг другу, стремясь получить максимальную политическую выгоду от саморекламы, маркетинга своих политических ценностей. Эти группы второго-третьего призыва сосуществуют в городском митинговом пространстве с группами-зачинателями. Так бывает далеко не всегда. Обычная судьба зачинателя – быть обобранным и вытесненным последующими волнами.

Недовольство отдельных первопроходцев тем, что рядом с ними оказались люди совсем иных политических взглядов, понятно. Но стоит напомнить, что солидарность горожан как членов одного общества – очень дорогое социальное благо. Надо стараться сохранить его как можно дольше. Политически недружественные группы сочли нужным выступить политически солидарно – этот опыт очень ценен для будущего парламента.

Можно поговорить и о том, что это многообразие флагов, лозунгов, нарисованных от руки плакатов – символически выраженное богатство социальной структуры города – резко контрастировало с тем, что постоянно видят глаза горожанина: с вывесками и рекламой. Стало очевидно, что у наружной рекламы и городского дизайна вообще крайне узкий набор адресатов: эти медиа ведут себя так, будто по улицам ходят и ездят один только средний класс да те, кто тянется подражать его стилю жизни.

Скажем, наконец, и о том, что шествие по площадям показало: эти площади не для нас, а для кого-то и чего-то другого. А заодно и подчеркнуло, как бедна архитектура нашего города. Увидев эти площади с ракурса митинга, мы поняли, что, город-то наш, оказывается, слепой и немой. По сути своей социальной функции город должен предоставлять свои специфические городские средства для самовыражения всем социальным стратам городского сообщества. Город – место общения этих групп, говоря по-другому, город – дом гражданского общества. А у нас Москва в ее центральной части, на ее публичных пространствах – это город власти и подданных.

Дело бы совсем было плохо, если бы эту функцию – функцию гражданского общества и функцию его дома-города – не взял на себя Интернет. Он стал постоянным домом гражданского общества. А город остался лишь его временным пристанищем. В оффлайне, т. е. в жизни, социальное многообразие города существует лишь на митингах, и на каждом оно живет одно мгновенье. И если город монументален, то все многообразие самодеятельного митингового дизайна моментально, ведь этот дизайн весь бумажный, картонный, он может существовать только в ситуации шествия, митинга, карнавала, он не может жить больше нескольких часов.

Общество митинга – лишь временная замена городскому обществу. Совершенно ясно показано этими событиями, что у нас нет ни социальных институтов, ни городских пространственных образований, которые отвечали бы тому социальному многообразию, которое в обществе уже существует. Наши представительные институты, прежде всего парламент, также явно не способны отразить эту сложность.

Самое главное в митингах – это то, что выросшее социальное разнообразие показало себя. Новое состояние общества должно найти свое выражение и отражение в развитии как политических институтов, так и городских образований.

В пространстве страны

Массовость первых выступлений в Москве произвела ошеломляющее впечатление на всех – на самих участников и организаторов митингов, на власть, на россиян в других городах, на общественность за рубежом, включая российскую эмиграцию.

Главное впечатление от выступлений в Москве – ощущение, что эти выступления суть столь значительное явление, что должны непременно привести к значительным же переменам. Появлялись даже такие определения, как «белая революция», что ставило московские митинги в один ряд с потрясениями в разных странах, которые снесли или пошатнули авторитарные режимы, державшиеся порой по много лет.

Демонстрации и акции, подобные протестным митингам в столице, прошли и во многих других городах России. Везде они были гораздо менее массовыми, но они показали, что события в Москве вызваны не локальными причинами: повод для протеста есть у всего российского общества, в том числе и у тех его частей, которые не присоединяются к уличным акциям.

Первые массовые выступления в Москве и первые реакции властей на них повсеместно породили ожидания перемен, и прежде всего перемен демократической направленности. Ожидания не оправдались, и по стране распространилась волна разочарования. Во многих случаях она приняла форму очередной претензии к Москве, усугубила широко распространенный по России синдром антимосковских настроений и установок.

Но московские акции протеста, повторим, были реакцией возмущения против процессов и действий, происходивших и производившихся по всей стране, а не только и не столько в Москве. Объектом критики была в первую очередь госбюрократия в целом и центральная власть как ее глава и символ. На митингах были представлены и локальные московские темы, и питерские, и из иных городов, но главное острие протеста было направлено на центральные инстанции, на их действия, на их ответственность. Топография московского протестного движения тоже ясно демонстрировала не локально городской, а всероссийский масштаб и умысел: место пребывания московских городских властей – здание мэрии на Тверской – не представляло интереса для протестантов, оно ни разу не оказывалось в фокусе протестных действий.

Тем временем федеральная власть стремилась выставить перед собой как щит власть московскую. Силы московского коммунального хозяйства были привлечены для полицейских по сути и политических по смыслу операций. Уборочная техника перекрывала улицы, чтобы ограничить движение шествий. Коммунальным службам Москвы было дано указание начать ремонт на площадях и бульварах или хотя бы выставить строительные заграждения, дабы лишить протестантов возможности использовать эти пространства для собраний.

На московские городские власти была возложена миссия переговоров с организаторами митингов, им были делегированы полномочия разрешать или не разрешать мероприятия, определять их пространственные и временные границы. Эти переговоры заслуживают нашего особого внимания. Согласно Конституции, инициаторам массовых мероприятий достаточно уведомить городские власти о месте и времени их проведения. Эта неудобная для властей норма никогда не соблюдалась. Де-факто существовал и существует разрешительный (точнее, запретительный) режим. Казалось бы, именно городские власти присвоили, себе право разрешать или не разрешать общественные мероприятия. Но всем известно и понятно, что решение позволить или запретить («согласовать» или «не согласовать») то или иное мероприятие принимают не городские хозяйственные органы, а федеральные политические власти. Несмотря на это, формальные причины отказа всегда имеют технический вид. Чаще всего отказ объясняют возможными помехами движению транспорта.