Маргрит Стин - Отверженный дух

• Название: Отверженный дух
• Автор: Маргрит Стин
• Издательство: «Ренессанс» СП «ИВО-СиД»
• Жанр: Готические новеллы
• Год: 1992
• ISBN: 5-8396-0004-0

Лорд Уиттенхэм  принимает приглашение своего старого школьного друга АрнольдаЛьюиса, и решает провести уикэнд в его доме. Там он встречает жену , которая любит мужа ибоится заего рассудок, — подругу семьи, и пугающе умного, одаренного, порочного, садистски-хладнокровного мальчика — сына

Но через некоторое время, довлеющее над живущими в доме ощущение отверженного духа, души непогребенной ведьмы, которая давным-давно умерла на виселице, и теперь стремитсяовладетьживыми…

---

— Ну а мисс Эндрюс? Она-то как здесь оказалась?

Вопрос этот занимал меня с самого начала. Но тут, кажется, был еще один барьер. Фабиенн смутилась, потом заговорила, но очень неохотно.

— Здесь Арнольд проявил инициативу. После смерти няни мы стали искать ей замену, и оказалось, что сделать это практически невозможно. Приходили, конечно, женщины по объявлениям, но все не то: ясно было, что найти общий язык с мальчиком никто из них не способен. Ну а потом я как-то быстро вдруг слегла от всех этих забот, у Вайолет как раз были каникулы — тогда она еще работала в школе, — вот Арнольд и пригласил ее: погостить, а заодно и помочь с мальчиком.

— Кажется, какой-то свой подход она к нему все же нашла?

— О да, очень свой: деловой, без всяких глупостей. Она получила прекрасное образование, обладает большим опытом, и мне…

— «Ненавистна!» — пронеслось у меня в голове.

— …И мне иногда просто хочется ей позавидовать. Все-таки людям, скажем так, не слишком чувствительным, на этом свете как-то легче живется.

Впервые за все это время в тоне ее послышалось нечто похожее на язвительность. Итак, Вайолет, оказывается, не слишком чувствительна; интересно, подумал я, а знает ли что-нибудь Фабиенн о том юношеском их романе?

Мы уже подходили к дому, когда на пороге выросла вдруг фигурка Доминик-Джона в бледно-голубой ночной рубашке. Над безмятежным его личиком озорным гребешком вздымалась светлая шевелюра.

— Доброе утро. Ваш недостойный и невежественный гном о завтраке своем смиренно вопрошает. Равно как и о том, куда запропастился наш сиятельный Пу-Чоу.

— Наш расписной мудрейший мандарин, — отвечала в тон ему Фабиенн, — занялся отправленьем ритуала. Позвольте же своей служанке темной ваш аппетит бездонный утолить.

— Ваши любезные слова ласкают слух, — продолжал мальчик, — поскольку дышат истинным радушьем и произнесены в согласье с этикетом. Ваш слабоумный и несносный раб не станет подвергать сомненью достойный выбор благородной Пчелки, несущей нам нектар…

Фабиенн рассмеялась и нежно обняла сына за худенькие плечи.

— Яичницу с ветчиной?..

2

— Ничего, если я оставлю тебя на часок? — спросил Арнольд, когда они с Вайолет закончили завтракать. — Письма кое-какие нужно еще написать. Пусть пока Доминик-Джон тут тебя поразвлечет.

Мы с мальчиком холодно переглянулись. Я все никак не мог смириться с мыслью о ребенке, способном сунуть в печь живого кота; он — догадывался, наверное, что вызывает во мне чувства, очень далекие от умильного восхищения.

— Хотите — помогу вам с Телемакусом.

Я поблагодарил: кроссвордами не увлекаюсь.

— Я, в общем, тоже. Отец — тот без них жить не может, а я при нем — справочное бюро, со словарями. Но у меня, конечно, есть и свои дела — на тот случай, когда в компании моей отпадет необходимость.

Я намекнул мальчику на то, что процесс этот уже начался, и расположился в кресле с кипой воскресных газет. Потом мне пришло в голову, что неплохо бы разыскать расписание и выбрать себе обратный поезд. Заказать еще раз такси на полный маршрут будет, пожалуй, накладно, а вот до станции — почему бы нет: как раз поспею в Паддингтон до отправления последнего поезда на Уинчестер. В холле я нашел столик, заваленный справочниками, и уселся штудировать столбцы незнакомых цифр и названий.

Я решил для себя твердо: как бы ни уговаривали меня Арнольд и Фабиенн остаться тут на ночь, буду отказываться под любым предлогом. Какой-то безотчетный страх подсказывал: пора уносить ноги, и поскорее. Разум восставал: что за трусость такая? Другу плохо, ему нужна поддержка, а я — пускаюсь в бегство? И тут же подбрасывал аргумент: чем я-то могу помочь? То-то же: значит, нечего и ввязываться не свое дело, пусть даже и ради Фабиенн.

Кроме того, как ни стыдно в этом признаться, все мне тут порядком осточертело. Дома-то я позволял себе иногда вот так поболтаться без дела, посвятить выходные мусору, скопившемуся за неделю, но уж если принимал гостей или, тем более, приглашения, то знал наверняка: каждая минута моя будет заполнена до предела: гольфом и картами, легким флиртом, главное же — общением с людьми, имеющими в обществе определенный вес или хотя бы определенный взгляд — на тех, кто этот вес имеет. Здесь же все слишком живо напоминало мне те давние посиделки у Льюисов; изменился вроде бы интерьер, но суть-то осталась прежней: та же унылая спертость, семейная замкнутость и духота. И если в те времена я, одинокий и потерянный мальчик, жадно ловил каждое доброе слово, наслаждаясь теплом чужого семейного очага, то теперь мне требовалось нечто иное.

Между тем, погода — будто бы для того, чтобы окончательно укрепить меня в принятом решении — испортилась окончательно. Дождь усилился, перешел в сплошной водяной шквал и рассохшиеся от многодневной жары цветочные клумбы превратил в жидкое месиво. Пригороды под дождем: есть ли в природе зрелище более унылое? Суетливые пешеходы под бесполезными зонтами, автомобили, равнодушно поливающие их фонтанами грязи, белые собачонки с черными животиками, жмущиеся пугливо к стенам и оградам, — все тут несет на себе печать типичной пригородной неприкаянности.

Не намного веселее было и в доме: мне пришлось даже включить свет, чтобы разобраться наконец с расписанием. Липкий, зеленовато-болотный от заоконной листвы полумрак сгустился в четырех стенах. Развеял бы тоску веселый огонек в камине, но и без него было душно и жарко. Напиться бы сейчас да завалиться спать; а что, Арнольд бы меня понял, пожалуй, но вот Фабиенн…

Впрочем, в любом случае, выпить было просто необходимо. Хозяин дома, как я заметил, приобрел полезную привычку запирать собственный бар, но в столовой еще оставался скотч, и где-то там же я видел сифоны.

Приготовив напиток, я расположился у окна и, надеясь растянуть удовольствие подольше, стал созерцать дворовый пейзаж: намокшую листву, поникшие верхушки, выжженные каштановые соцветья, а под всем этим — гравиевую дорожку, превращенную ливнем в небольшой горный поток.

Мысли неумолимо тянули меня в прошлое. Если бы Арнольд выбрал тоща литературу, где бы он жил сейчас? Квартира в фешенебельном Челси, скромный домик в сельской местности — и то и другое куда лучше соответствовало характеру моего друга, чем этот кирпичный гроб. Что за страх такой — кольнула вдруг мысль — загнал его сюда? Может быть, Фабиенн? Вряд ли: дитя природы — она и сама, наверное, первые годы чувствовала себя тут ох как неуютно…

«Нежно-лиловый пеликан в гнезде, на грудке распушив серебряное оперенье, воздушней самого дыханья…» — как все-таки свести воедино автора этих строк и того солидного господина, что случайно столкнулся со мною в дверях «Савойя»? Поразмыслив еще немного о времени и метаморфозах, я осушил стакан и вернулся в соседнюю комнату.

Доминик-Джон сидел в углу, повернувшись ко мне спиной, и был чем-то очень увлечен. Я окликнул его — просто так, конечно, из вежливости, — но он предупреждающим жестом властно выбросил руку вверх. Пришлось подойти поближе.

Правой ладонью, опущенной вниз, мальчик опирался на плоскую фанерку, выполненную в форме палитры; она стояла на двух колесиках и карандаше, острый конец которого упирался в лист бумаги. Я узнал старую планшетку: когда-то мы баловались ей с Арнольдом у него дома.

— Ну-ка, посмотрим, что получилось, — он отпихнул игрушку в сторону и склонился над листком. — Какая жалость. Так неплохо все начиналось, но вы потом помешали. Это «уиджа-борд», знаете?

Я сказал, что — так, слышал кое-что.

— Боюсь, вы не из тех, кто способен извлечь из нее много пользы, — вердикт прозвучал вежливо и беспристрастно. — А у меня получается очень неплохо, хотя — увы, не сегодня.

Он протянул мне лист, испещренный каракулями; я подумал, что на месте родителей предлагал бы такому своеобразному ребенку, как Доминик-Джон, игрушки попроще.

— Где ты ее разыскал?

— О, я часто с ней играю, в основном, правда, когда остаюсь один. Папа очень старается, но у него почти ничего не выходит. А вот кто у нас в этом деле спец, так это дедушка Льюис. Вы знаете моего дедушку Льюиса?

Я ответил, что знал когда-то, а сам удивился: что же такое известно внуку о проделках с планшеткой этого странного дедушки?

— Я-то сам не знаком с ним лично, — Доминик-Джон принял загадочный вид, — а так только, по фотографии, что у папы в кабинете. Зато мы с ним ведем регулярную переписку. Пожалуйста, только маме об этом не говорите, — он взглянул на меня искоса и очень подозрительно. — Папа — тот знает: через него мы записками и обмениваемся.

Мне стало совсем не по себе: что это еще за новые секреты у Льюисов от Фабиенн?

— Он должен вроде бы умереть скоро, — вяло протянул Доминик-Джон. — Не понимаю только, что этого все так боятся? Казалось бы, не хочешь — не умирай…