Эмиль Золя - Истина

• Название: Истина
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Издательство О. Н. Поповой
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1906

Третий роман цикла «Четвероевангелие» — метафора дела Дрейфуса. Автор помещает дело о ложном обвинении и пристрастном судилище в сферу народного образования, в контекст спора о разделении церкви и государства.

Учитель Марк Фроман пытается защитить своего коллегу, еврея Симона, от ложного обвинения в убийстве школьника-католика. Духовенство выступает движущей силой обвинения, подделывает доказательства, укрывает истинного виновника, но истина все же торжествует.

Золя рисует картину цепкого и изворотливого клерикализма, который пытается любой ценой сохранить контроль над гражданским обществом.

Первое русское издание было уничтожено по постановлению комитета министров России. Название романа также переводилось как «Правда».

---

— Жалкій жидъ! — докончилъ свою рѣчь Феру. — Онъ и останется вѣчно презрѣннымъ жидомъ! Учитель и жидъ! Это верхъ несчастья! Вы увидите, сами увидите!

Онъ исчезъ въ толпѣ, размахивая руками; вся его жалкая, нескладная фигура выражала душившее его негодованіе.

Маркъ остался на краю тротуара и пожималъ плечами; онъ считалъ его полусумасшедшимъ, а картину, нарисованную имъ, сильно преувеличенною. Стоило ли спорить съ этимъ несчастнымъ человѣкомъ, который скоро потеряетъ разсудокъ отъ постоянныхъ неудачъ? Онъ направился къ площади Капуциновъ, взволнованный тѣмъ, что ему пришлось слышать, и въ его душу невольно закралось какое-то смутное предчувствіе бѣды.

Было четверть перваго, когда Маркъ вошелъ въ маленькій домикъ на углу площади Капуциновъ. Обѣ вдовы и Женевьева ждали его уже четверть часа въ столовой передъ накрытымъ столомъ. Его вторичное запозданіе въ это утро очень разсердило госпожу Дюпаркъ. Она съ досадой расправила салфетку, и каждое ея движеніе выдавало досаду за такое неуваженіе къ установленнымъ привычкамъ.

— Простите, — сказалъ молодой человѣкъ, — что я заставилъ васъ ждать, но меня задержали прокуроръ и судья, а на площади была такая толпа народа, что я насилу протолкался.

Несмотря на свою досаду, старуха невольно воскликнула:

— Надѣюсь, что вы не запутаетесь въ эту отвратительную исторію!

— Не имѣю ни малѣйшаго желанія, — отвѣтилъ молодой человѣкъ, — если, впрочемъ, меня къ тому не принудитъ чувство долга.

Пелажи въ это время подала яичницу и ломтики жареной баранины съ протертымъ картофелемъ. Маркъ началъ передавать подробности того, что ему пришлось видѣть и слышать. Жевевьева слушала, содрогаясь отъ ужаса и жалости, а мать ея, госпожа Бертеро, съ трудомъ сдерживала слезы, искоса взглядывая на госпожу Дюпаркъ, какъ бы справляясь, насколько она можетъ проявлять свое сочувствіе. Но старуха впала въ молчаливое недовольство противъ всего, что нарушало обычное теченіе жизни. Она спокойно продолжала заниматься ѣдой и, наконецъ, проговорила:

— Я отлично помню, когда я была молода, разсказывали также о таинственномъ исчезновеніи ребенка. Его тѣло нашли подъ воротами церкви св. Максанса, разрѣзаннымъ на четыре части; сердце было вынуто… Тогда во всемъ обвинили евреевъ, которымъ понадобилось это сердце, чтобы окропить хлѣбъ, который они пекутъ на Пасху.

Маркъ смотрѣлъ на нее, разинувъ ротъ.

— Я надѣюсь, что вы говорите не серьезно; не можете же вы вѣрить подобнымъ нелѣпымъ баснямъ?

Она посмотрѣла на него своими свѣтлыми и холодными глазами и сказала, не давая прямого отвѣта:

— Я просто вспомнила. Я никого не осуждаю, разумѣется.

Пелажи, принесшая дессертъ, вмѣшалась, по обыкновенію, въ разговоръ на правахъ старой прислуги:

— Барыня хорошо дѣлаетъ, что никого не обвиняетъ; пусть бы и другіе такъ поступали… Весь кварталъ теперь въ волненіи по случаю ужаснаго преступленія. Вы не можете себѣ представить, какіе ходятъ слухи… одинъ рабочій кричалъ, что надо сжечь школу св. братьевъ!

Ея слова раздались среди гробового молчанія. Маркъ сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе, какъ бы собираясь ей возразить, но потомъ раздумалъ, предпочитая оставить при себѣ свои размышленія.

Пелажи сказала:

— Позвольте мнѣ, барыня, идти сегодня на раздачу наградъ. Хотя я увѣрена, что мой племянникъ Полидоръ не получитъ награды, но мнѣ будетъ пріятно присутствовать при церемоніи!.. Наши добрые братья! Для нихъ это торжество будетъ очень печальнымъ: они лишились одного изъ своихъ лучшихъ учениковъ.

Госпожа Дюпаркъ дала свое согласіе, кивнувъ головою, и всѣ заговорили о постороннихъ предметахъ, такъ что завтракъ закончился при лучшемъ настроеніи. Луиза всѣхъ смѣшила своими выходками; она съ удивленіемъ поглядывала на разстроенныя лица матери и отца, которыхъ она привыкла видѣть такими веселыми и спокойными. Наступила мирная бесѣда, которая сгладила семейное несогласіе.

Вскорѣ должна была начаться раздача наградъ въ школѣ братьевъ. Никогда еще на эту церемонію не собиралось такое множество народа. Причиной тому было то обстоятельство, что раздачей наградъ завѣдывалъ отецъ Филибенъ, одинъ изъ главныхъ преподавателей Вальмарійской коллегіи, и его присутствіе придавало торжеству особенный блескъ. Кромѣ него, сюда явился и самъ ректоръ этой коллегіи, отецъ Крабо, іезуитъ, знаменитый своими великосвѣтскими связями и тѣмъ вліяніемъ, которое ему приписывали, на различныя событія современной жизни; онъ желалъ всенародно выразить братьямъ свое особенное благоволеніе. Здѣсь находился тоже депутатъ крайней реакціонерной партіи, графъ Гекторъ де-Сангльбефъ, владѣлецъ замка де-ла-Дезирадъ, великолѣпнаго помѣстья, которое ему принесла въ приданое, вмѣстѣ съ милліоннымъ капиталомъ, его жена, дочь знаменитаго еврейскаго банкира, барона Натана. Но что особенно волновало всѣ умы и собрало на площади Капуциновъ, обыкновенно пустынной и спокойной, цѣлую толпу лихорадочно настроеннаго народа, такъ это было, конечно, недавнее убійство несчастнаго мальчика, воспитанника школы братьевъ. Онъ, казалось, занималъ первенствующее мѣсто среди настоящаго блестящаго собранія; его имя повторялось на обширномъ дворѣ, гдѣ возвышалась эстрада, окруженная нѣсколькими рядами стульевъ; на этой эстрадѣ отецъ Филибенъ говорилъ рѣчь, въ которой восхвалялъ самую школу и ея директора, уважаемаго брата Фульгентія, и его трехъ помощниковъ, братьевъ Исидора, Лазаря и Горгія.

Призракъ несчастнаго ребенка сталъ еще болѣе волновать умы присутствующихъ, когда братъ Горгій всталъ, чтобы прочитать списокъ дѣтей, удостоенныхъ наградъ; это былъ худощавый и некрасивый монахъ съ низкимъ лбомъ и суровымъ выраженіемъ лица, шерстистыми волосами и длиннымъ носомъ, на подобіе клюва хищной птицы, выдававшимся надъ широкими скулами и толстыми губами, сквозь которыя виднѣлись волчьи зубы. Зефиренъ былъ самый лучшій ученикъ его класса, и ему были присуждены всѣ награды; имя его повторялось безпрестанно, и братъ Горгій, одѣтый въ черную рясу съ бѣлымъ воротникомъ, выговаривалъ его такимъ зловѣщимъ и мрачнымъ голосомъ, что всякій разъ всѣ присутствующіе невольно вздрагивали. При каждомъ его упоминаніи несчастный малютка, казалось, являлся передъ лицомъ собравшихся людей, чтобы получить вѣнокъ или книгу съ золотымъ обрѣзомъ. Вѣнки и книги образовали, наконецъ, цѣлую кипу на столѣ, и жалко было смотрѣть на всѣ эти награды, которыя лежали безъ употребленія, предназначенныя этому примѣрному ученику, покончившему столь трагически свое существованіе, и несчастное, искалѣченное тѣло котораго лежало неподалеку отсюда, въ домѣ сосѣдней школы. Волненіе достигло, наконецъ, такой силы, что многіе разразились рыданіями, между тѣмъ какъ братъ Горгій все повторялъ его имя, перекосивъ ротъ, причемъ онъ открывалъ часть своихъ бѣлыхъ зубовъ, и это придавало его лицу еще болѣе жестокое и циничное выраженіе.

Торжество окончилось среди напряженной тишины. Несмотря на поддержку, которая была оказана братьямъ, всѣми овладѣло чувство тревоги, точно издали приближалась какая-то грозная опасность. Это чувство еще обострилось при выходѣ, когда собравшіеся на площади рабочіе и крестьяне стали громко роптать и сдержанными криками выражать свое неудовольствіе. Тѣ ужасные слухи, которые передавала Пелажи, уже проникли въ толпу, и она содрогнулась отъ злодѣйскаго преступленія. Припомнили какую-то грязную исторію про одного изъ братьевъ, котораго начальство куда-то припрятало, чтобы избавить его отъ уголовнаго суда. Съ тѣхъ поръ о школѣ братьевъ стали ходить разные темные слухи; говорили, что тамъ совершаются чудовищныя безобразія, но что дѣти такъ напуганы, что отъ нихъ ничего нельзя добиться. Конечно, всѣ эти отвратительные разсказы еще болѣе разрослись, переходя изъ устъ въ уста. Люди, собравшіеся на площади, выражали свое негодованіе по поводу поруганія и убійства одного изъ учениковъ школы братьевъ, и многіе начинали прямо высказывать свои подозрѣнія, угрожая местью; неужели и теперь они скроютъ виновнаго? А когда появилась процессія, показались черныя рясы всякихъ аббатовъ и кюрэ, толпа еще болѣе рѣзко выражала свое негодованіе; многіе потрясали въ воздухѣ кулаками, свистали и кричали, такъ что отецъ Крабо и Филибенъ поблѣднѣли отъ страха, а братъ Фульгентій старательно замыкалъ засовъ дверей школы.

Маркъ съ любопытствомъ наблюдалъ всю эту сцену изъ окна маленькаго домика госпожи Дюпаркъ; онъ даже вышелъ на порогъ выходной двери, настолько его заинтересовало то, что происходило на площади; онъ хотѣлъ не только видѣть, но и слышать. Какой вздоръ ему наболталъ Феру, предполагая, что всю вину свалятъ на евреевъ, что преподаватель свѣтской школы явится козломъ отпущенія всей клерикальной партіи! Напротивъ, обстоятельства слагались далеко не благопріятно для добрыхъ братьевъ.