Антон Дубинин - Голубок и роза

• Название: Голубок и роза
• Автор: Антон Дубинин
• Жанр: Историческая проза

Кровавая история про цветочки.

Про Арнаута Каталана, который встретил отца Доминика, но ничего из этого не вышло. Читать неинтересно.

---

Замок Пюивер, где росло более всего роз, продержался в осаде только три дня. Не знаю, склонны ли занявшие его франки были любоваться на ласточек и подмечать красных паучков на белом камне террасы.

Гарнизон Брама тоже недолго сопротивлялся. Сдавшихся рыцарей, сотню человек — в том числе и рыжеватого веснушчатого родителя девчонки Лутс — ослепили, выколов им глаза, а заодно отрезали носы и уши. Когда колонна калек, державшихся один за другого, с распухшими, гноящимися лепешками на месте носатых, черноглазых окситанских лиц показалась в виду замка Кабарет, старый сеньор Пейре-Рожер подвернул на лестнице ногу. Тяжело на старости лет понять, что же это такое на самом деле происходит.

Старенький епископ Диего из Осмы, к счастью, ничего об этом не узнал. Не успел он погоревать о своей возможной пастве, навеки отвращенной от его слова, потому что сразу по возвращении в Испанию умер — тихо, как догорает свечка, спалившая весь фитиль до предела. А брат Доминик еще долго жил… Многих спасал, обращал, примирял с Церковью или отмаливал посмертно, но, может быть, ждал именно Арнаута, чтобы закончить разговор.

И дама Арнаута, на Петрониль, дочь графа Комминжского, возлюбленным прозванная Розамондой, прожила еще долго. Овдовев через девять лет, она снова вышла замуж — за юношу вдвое младше себя, своего кровного врага, которого ненавидела почти так же сильно, как он не терпел ее. За одного из ненавистных Монфоров, франка, сына волка Симона, которым уже тогда пугали наших детей в колыбельках — как младенцев-сарацинчиков стращают именем короля Ричарда. Вряд ли она рассказывала новому мужу о черноволосом лохматом юноше, который ушел душным июньским утром на войну — по ее приказу — и которого она больше никогда не встречала. Мужчины воюют друг с другом, и те из них, кто все еще пишет стихи, не имеют шанса прожить дольше прочих. Новый муж ее, Гиот — то есть маленький Гюи — не звал Петрониль Розамондой, не знал, какого цвета у нее глаза — синего или серого, но зато избавил ее от бесплодия. Может быть, она его потом даже как-то полюбила. И когда его убили, она, может быть, и плакала — тогда все часто плакали, используя любой случай проводить слезами свой рвущийся по швам, умирающий мир.

Изнеженный, эксцентричный, полный бестолковой отваги и лишенный жесткого порядка мир нашего Юга. Мир, породивший самых фанатичных католиков и самых отъявленных еретиков. Полный любви, песен, рутьеров, Достоинства, Доблести, куртуазности, глупости, ереси, потрясающей душу красоты — и юношей, которым снятся розы, дама Юность, страна Пресвитера Иоанна… И наша страна, Опустошенная Романия. Наш мир, который через много лет попытаются собрать из песен, как из кусочков разбитого витража. Но мы больше не будем убегать, нет, не будем.

7

Я, герольд графа Раймона Тулузского, нашел своего друга после штурма каркассонского пригорода Бург. Это был август двести девятого, ужасно жаркий и страшный месяц. Помню, тогда я все время, не переставая ни на миг, хотел пить. А у тех убитых, кто был изнутри осажденного города, рты и вовсе обметались черной кромкой. У них в Каркассоне, говорят, колодцы пересохли. Наш-то отряд снаружи стоял, в ставке франков-крестоносцев: так велел граф, потому что не было другого шанса подтвердить верность церкви и сохранить хотя бы Тулузен.

Мы, люди графа Раймона, каждый раз ходили собирать трупы с тайным ужасом. И надеждой. Боялись увидеть среди убитых врагов кого-нибудь из своих родичей. Надеялись — среди раненых… Или вообще не увидеть их там, лучше всего — вообще не увидеть. Мы ведь не хотели участвовать во всем этом, вы знаете. Мы старались в этом почти не участвовать. Но что было делать, как не принять узенькую, безнадежную дорожку нашего графа, обменявшего свою честь — на жизнь нашего города. Так, мы, герольды с алыми тулузскими крестами на одежде — знаком, на который презрительно косилось остальное воинство — бродили среди трупов, ища своих. Нас было немного — таких, кто искал своих среди убитых с обоих сторон. А над нами, на холме, безнадежно красивый, скалясь в пламенеющее небо рядами островерхих башен, гордо умирал город Каркассон. Однажды в выжженном, курящемся пригороде Кастеллар в меня всадил из укрытия стрелу невидимый лучник, должно быть, человек моей крови. Я, согнувшись, отскочил за каменный остов дома, еще сочившийся теплым вонючим дымом, а бывший со мною герольд-франк уложил стрелка метким попаданием в горло. Подходя, чтобы осмотреть мертвого лучника, я увидел черные спутанные волосы из-под кожаного шлема, пузырящийся кровью большой рот — и едва не узнал Арнаута из Каталонии, своего друга. Наверное, виною тому дергавшее болью простреленное бедро и пот, заливавший глаза, потому что Арнаута я уже один раз так находил. Пять дней назад.

Он лежал тогда среди многих других простых ополченцев, не разберешь — лучник ли сержант, поистрепавшийся экюйе или просто человек, защитник несчастного города. Лицом вверх, неловко вывернувшись — видно, упал на бегу. Смуглые люди бледнеют в желтизну. Доспех — так себе, кожаный с нашитыми пластинками. Оружие у него изъяли на пользу дела бывшие здесь до меня.

Жить-то надо. Герольдам тоже нужно жить. Такая у них профессия: по совместительству — мародеры. Не пропадать же добру, прости, старый друг. Я прикрыл Арнауту безумно косивший, подмигивавший черный глаз с остановившимся выражением страха и тоски (увидел смерть?) И пошарил ему на шее, под доспешком и одеждой. Взять с него обычно было нечего, но надежда всегда есть, мало ли — значок какой, подвеска… На шнурке я нашел серебряный, очень красивый медальончик — Дева Мария, ясно — сувенир из Рокамадура, тонкая работа. На обратной стороне — раздельная надпись на латыни: «Я католик, и потому в случае смертельной опасности прошу за меня молиться Нашей Госпоже.»

Я помолился за него, конечно.

Опустил его тяжелую, усталую голову обратно на землю, встал на колени и скоренько помолился «Salve Regina»[2]. Мой друг Арнаут был катар и бездарный трубадур, самый бездарный из нашей дружеской компании. Но Дева Мария, милостивая, mater misericordiae, наверное, все равно приняла мою молитву.

Она ведь простит, что Арнаут так и не научился ни латыни, ни чтению.

Конец.

Все чудеса св. Доминика, здесь описанные, взяты из его житий, хотя и помещены в иную обстановку. Прошу и прошу прощения у отца Доминика, если что-нибудь написано мною не так.

2002-09-02

© Copyright Дубинин Антон О.П. ([email protected])

Примечания

1

Reprobare reprobos et probos probare,
Et haedos ab ovibus veni segregare

(Примас Орлеанский)

2

«Здравствуй, Царица», молитва 11 в. (автор — св. Герман), популярный антифон в средние века, по вечерам певшийся доминиканцами.