Александр Каревин - Малоизвестная история Малой Руси

• Название: Малоизвестная история Малой Руси
• Автор: Александр Каревин
• Издательство: Международный Институт Новейших Государств
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-8041-0628-8

Новая книга Александра Каревина «Малоизвестная история Малой Руси» повествует о реальных и вымышленных обстоятельствах формирования и трансформации Малороссийской истории. Автор, применяя оригинальный подход, развенчивает пропагандистские мифы, принятые на вооружение «радетелями за украинизацию Малороссии», которые глубоко укоренились в современном социуме. Книга выходит в рамках издательского проекта Международного института новейших государств.

---

В самом деле, как свидетельствовали позднее выпускники ВИНО, лекции Александра Петровича были нудными и поверхностными, за что его даже высмеяли в студенческой газете. Не уважали «профессора» и коллеги из числа старых специалистов. Биограф Оглоблина Игорь Верба, весьма благожелательно относящийся к своему герою, но все же пытающийся иногда (увы, далеко не всегда) сохранять объективность, вынужден отметить у него «карьеристскую склонность и ориентацию на новую власть, а главное — революционное новаторство вперемешку с непопулярными мерами по разрушению дореволюционных университетских традиций». «Эти оглоблинские личные качества и усилия, — признает Верба, — мало импонировали части преподавательского корпуса».

Интриганство. Выделялся Оглоблин и таким качеством как склонность к интригам. Одним из первых это ощутил на себе видный украинский ученый Николай Василенко. В 1922 году Николай Прокофьевич открыл научно-исследовательскую кафедру истории Украины, но не взял туда Оглоблина. Озлобившись, Александр Петрович («человек болезненно самолюбивый» — так отозвался о нем Василенко) принялся всячески мешать деятельности кафедры и, в конце концов, с помощью Лободы, добился ее закрытия.

Тут же он возжелал учредить другую кафедру — под личным руководством (возомнив себя великим ученым Оглоблин мечтал основать собственную «историческую школу», наподобие школ Соловьева, Ключевского, Антоновича и других историков). Однако амбициозным планам помешало возвращение из эмиграции Михаила Грушевского — новую кафедру разрешили открыть ему.

Александр Петрович всей душой возненавидел конкурента. Он не собирался складывать оружия. Настойчиво просил об открытии еще одной кафедры (для себя). Писал заявления в инстанции, упирая на свои революционные заслуги. Указывал, что его кафедра будет подлинно марксистской в противовес идеологически сомнительному грушевскианству. И чуть было не достиг цели — положительное решение по оглоблинской кафедре было принято. Но…

Грушевский оказался мало похожим на Василенко. Он тоже умел интриговать. Данное Оглоблину разрешение отменили.

Для Александра Петровича это было страшное унижение. Он уже успел с помпой объявить об открытии своей кафедры, набрал себе аспирантов и вдруг… Оглоблин постарался отомстить. Мстил мелко (по-другому не получалось — из политических соображений власти не трогали Михаила Сергеевича и все доносы на него оставались без последствий). К примеру, когда в Харьковском историческом музее собрались открыть зал, посвященный выдающимся украинским историкам, Оглоблин советовал директору музея (бывшему своему студенту) вычеркнуть из перечня выдающихся фамилию Грушевского (при этом, против наличия там собственной фамилии Александр Петрович не возражал).

Вряд ли такие мелкие пакости могли утешить их автора. Зато утешали успехи. А они у Оглоблина тоже были. Так, он первым в УССР получил степень доктора истории украинской культуры. Получил, разумеется, по знакомству. Помог новый приятель — Михаил Слабченко (они сошлись на почве неприязни к Грушевскому). Защита докторской проходила туго. Оппоненты отмечали слабость работы Александра Петровича, но Слабченко продавил нужный вердикт.

Потом степень долго не утверждали в Укрглавнауке (чиновников смущало, что у новоявленного «доктора истории» нет высшего образования). Однако личные связи и здесь взяли верх. Медленно, но уверенно преодолевал Оглоблин препятствия. Вот только главные неприятности ждали его с другой стороны.

Арест. Арестовали Александра Петровича в конце 1930 года. Нет, в контрреволюционной деятельности его не обвиняли (тут оглоблиноведы привирают). Под подозрение попал брат жены — Александр Фролов, живший с Оглоблиными под одной крышей. А Александра Петровича чекисты взяли, чтобы получить сведения об его шурине. И не ошиблись. Перепуганный насмерть (наличие контрреволюционера в семейном кругу могло означать крах карьеры) Оглоблин уже на первом допросе отмежевался от родственника и вывалил следователям кучу компромата на него. Фролов, дескать, ярый монархист, пособник белогвардейцев, типичный купеческий сынок и т. п. Вспомнил Александр Петрович и о другом брате жены — Иване, который, по его словам также являлся заядлым антисоветчиком. Себя же Оглоблин винил только в том, что по причине громадной загруженности общественной работой просмотрел появление классовых врагов в своем доме. «Честью советского ученого» клялся он в верности режиму, указывал на былые заслуги перед властью и обличал, обличал, обличал…

Эти «обличения» сыграли свою роль — братьев Фроловых расстреляли. Александра Петровича можно было отпускать. Но его неожиданно понесло. Доказывая свою верноподданность, Оглоблин принялся «свидетельствовать» против коллег-ученых. Донес на всех, даже на тех, которые считались его друзьями. О каждом вспомнил что-то компрометирующее, каждого объявил врагом советской власти (если не действительным, то потенциальным). Следователям оставалось только слушать…

Нужно особо подчеркнуть: эти показания не вырывались у Александра Петровича под пытками, их не выбивали из него палачи НКВД. Он «стучал» сам, опасаясь за карьеру. И данное обстоятельство характеризует его ярчайшим образом.

Наконец, спустя три месяца, поток «откровений» иссяк. Оглоблина выпустили на волю. Правда, неприятности на этом не кончились. Встревоженное арестом Александра Петровича и незнающее сути дела, его институтское начальство поторопилось запустить машину «общественного осуждения», которую нельзя было остановить сразу. Оглоблину пришлось покаяться в ряде ошибок. Но теперь на такие мелочи можно было не обращать внимания. Главное — он был на свободе и мог дальше доказывать свою верность и полезность режиму!

«Чистильщик». И ведь доказывал! Всюду, где работал Александр Петрович (периодически его переводили с места на место), он устраивал политические «чистки», разоблачая «врагов народа» (в том числе «украинских буржуазных националистов»). Именно Оглоблин возглавлял комиссии, занятые идеологической «проработкой» сотрудников (бывало, после таких «проработок» людей сразу арестовывали органы НКВД). Активное участие принял он и в разгроме «фашистской школы Грушевского». Михаила Сергеевича, все еще обладавшего статусом неприкосновенности, перевели с повышением в Москву, но на его учеников на Украине развернулась настоящая охота. Тут уж Александр Петрович отыгрался за давнишние обиды…

Расправился он и со своим бывшим (из студенческих времен) научным руководителем, известным историком Митрофаном Довнар-Запольским. В подленькой статье «благодарный» ученик обвинил старого профессора в связях с западными империалистами, в «национализме» (русском, украинском и белорусском одновременно), вспомнил его сотрудничество с деникинцами, обозвал «обломком капиталистического прошлого на советском пространстве», «мастером двурушничества», «фашистом» и т. д. (Кстати, досталось в статье и другому «фашисту», бывшему покровителю, к тому времени уже репрессированному Михаилу Слабченко).

Когда Довнар-Запольский прочитал оглоблинский опус, его больное сердце не выдержало… А Александр Петрович искал уже новую «мишень»…

Мимоходом занимался он и «наукой». Это потом, в эмиграции Оглоблин будет жаловаться, что идеологический пресс мешал ему создавать подлинно научные работы. Тогда же, в 1930-х, свои писания он считал шедеврами, даже требовал выдвижения их на соискание Сталинской премии. И хоть премию ему не дали, карьера была успешной. Александр Петрович выбился в начальники, замаячила перспектива стать академиком. Но наступил 1941 год…

Война. Когда фронт приблизился к Киеву, власти начали эвакуировать деятелей науки. Эвакуировали согласно специальному списку, куда включали только крупных ученых. А Александра Петровича не включили. Это обидело его до крайности. Скорее всего, обида и побудила Оглоблина ждать немцев. И не просто ждать. Вступившие в Киев фашистские войска он встречал в первых рядах, хлебом-солью.

Усердие заметили, оценили. Александра Петровича назначили киевским бургомистром.

Напрасно сегодня оглоблиноведы оправдывают сотрудничество своего героя с оккупантами. Оправдывать (и то не всегда) можно пострадавших от большевистского режима или его идейных противников. Ни к тем, ни к другим Оглоблин не относился. Его кратковременный арест и связанные с ним неприятности большевики компенсировали с лихвой. Всевозможные блага сыпались на Александра Петровича как из рога изобилия. Только благодаря советской власти этот деятель без способностей и образования получал должности, степени, звания. И предавал он теперь эту власть не по идейным соображениям, а приспосабливаясь к изменившимся условиям.