Максим Далин - Соавтор

• Название: Соавтор
• Автор: Максим Далин
• Жанр: Фэнтези

Скажем так: писатель ищет соавтора для важных вещей. Находит — и случается вдохновение и очень дальние странствия))

Стилистический эксперимент на тему фэнтези.

Текст под редакцией М. Ровной.

---

— Что ты знаешь?! Ты же глазами Мухи на него смотришь! А Муху он не обижал…

Андрей улыбается.

— Точно. Твой Лоннар и Мухи не обидит. И вообще — не похож на маньяка. А если бы и был похож — что из того? Что, щелкопер, тебе в его душе темно и страшно? Дрейфишь?

Я сажусь. Мне холодно.

— Андрей, я не хочу убивать, а пытать — тем более. У него не память, а сплошной пыточный застенок, он к любой кровище относится с профессиональным пофигизмом — но я-то не наследственный палач, слава Богу! Моя собственная личность сопротивляется, когда он начинает размышлять на привычные темы…

Андрей зажигает газ, чтобы сварить кофе.

— Думаешь, в теле горбуна — уютнее?

Я пожимаю плечами.

— Считаешь, что моя роль — чище? Брось, там тоже хватает. Этот Муха на десяти сковородах жарен — седина в двадцать два просто так не появляется… Нет, ты вот что пойми: себя надо отделить от персонажа. Не ассоциировать. Не трещи крылышками — лично тебя никто никого убивать не заставляет. Наблюдай, попытайся понять…

Я не уверен, что у меня хватит духу. Одно дело — читать книжки и смотреть фильмы. Другое — выход. Хруст выламываемых суставов, вопли, запах крови, дерьма, блевотины, скрип блока дыбы, чьи-то безумные лица — сквозь вполне прозрачный фильтр Лоннаровой профессиональной деформации психики…

— Герцогиня — ничего себе? — спрашивает Андрей.

— Толстая, — говорю я. — Деваха с картины Рубенса, грудастая такая плюшка. Лоннара она заводит, что до меня… не в моем вкусе. Да что ты о ней, провокатор?! Она, похоже, еще с кем-то путалась, а Лоннару теперь — пытать ее хахаля! Нет уж, я туда больше — ни ногой!

— Ты хотел этот мир посмотреть…

— Я насмотрелся! — рявкаю я.

Андрей улыбается. У него загадочный вид человека, который успел понять что-то, еще непонятное мне.

— Ты успокоишься, — говорит он уверенно. — Через некоторое время тебя снова туда потянет. Невозможно оставить драму без финала — а там интересно. Ты же сам чувствуешь, что там интересно — и Лоннар с его горбуном тебе интересны?

Я вдыхаю запах кофе, пытаясь не думать о вони каземата.

Я уже понимаю, что он прав. Разумеется, не сейчас, даже, наверное, не завтра — но я вернусь.

Куда я денусь? Я уже плотно сижу на этих странствиях по чужим жизням. Плотнее, чем на игле. Но пока мне хочется эмоциональной разрядки. Я уже давно видел эту… келью — не келью, забавную такую комнатушку: на сверхъестественно широченном ложе множество перин и подушек, стена завешена грубым гобеленом, на котором в кубистическом стиле вытканы шлемоголовые всадники на деревянных лошадках посреди сине-зеленого дремучего леса, к бронзовому подсвечнику подвешена странная вещица из блесточек, перышек и ниточек. У стрельчатого окна — широкий подоконник, на подоконнике — массивная расчерченная доска на манер шахматной; в окно сияет небо — одно только небо.

Интересно, почему только небо?

Андрей шагает из нашей комнаты в ту — и совершенно растворяется в воздухе. Такого я еще не видел. Я следую за ним — и проваливаюсь в мягкую тьму, пронизанную плывучими цветными звездочками…

Я просыпаюсь оттого, что солнышко светит в самое лицо, щекочет веки и нос — даже чихнуть хочется. Я зеваю, отворачиваюсь — делается жарко уху. Солнышко решило меня разбудить.

Я снова зеваю. Еще рано — мне так кажется. Мы вчера поздно легли — Рич меня учил играть в башни. Пока не выиграл у меня раз десять — я так и не понял, в чем смысл. А когда начал понимать — как-то сам по себе заснул.

А он — спал рядом со мной или где-то мотался всю ночь — этого я не знаю. Хотя, наверное, спал. Просто раньше проснулся.

Хочется кушать.

Я встаю с постели, размышляю, надеть ли штаны, решаю надеть, запихиваю в штаны подол рубахи — и отправляюсь его искать.

Замок громаден, как… как не знаю, что! Чтобы рассмотреть потолок, надо задирать голову — и то не рассмотришь. Весь потолок в копоти. Все огромное. Лестницы, страшно крутые, по которым я сползаю, повернувшись спиной вперед и нащупывая ногами ступеньки. Залы — гулкие пещеры: стою у одной стены — вторая далеко-далеко, противоположная дверь кажется крохотной, как замочная скважина. В залах — везде копоть и сажа; столы из тесаного камня, не на ножках, а на каменных столбах — столешницы — все в трещинах, во вмятинах, каменные плиты выщерблены… лихо тут раньше пировали. Стулья вокруг столов нельзя двигать — они тоже каменные, как троны. Может быть, они и не вросли в пол, но у нас не хватает сил стронуть их с места. Сидеть за таким столом на таком стуле — все равно, что на холме сидеть за плоскогорьем. Мы не любим тут есть — мне жутковато, а ему грустно…

— Рич! — кричу я. Крик подхватывает эхо, тащит, дробит по всем залам, лестницам, коридорам, будто вопятчеловек десять. Даже не по себе немного, но я все равно кричу еще раз. — Рич! Ты где?! Ты дома?!

Почти хочется заплакать. Я что, один? Но тут я слышу знакомое хлопанье крыльев — так королевские вымпелы хлопают и полощутся на ветру. Он влетает в окно зала, широченное, как ворота — четверня может въехать с тарантасом — кружится над столом, я прыгаю, машу ему руками, он снижается и тормозит всеми четырьмя об пол.

У него такое уморительное выражение морды! Я хохочу, обнимаю его за шею — чудесную шею, теплую, гладкую, как мамочкина агатовая брошка. Я прижимаюсь щекой к его гладкой чешуе — или это не чешуя? На рыбью совсем не похожа, скорее — на кожу ужа… только на белом свете нет таких громадных ужей.

Рич глядит на меня сверху вниз и ухмыляется. Наклоняется ко мне, я глажу его нос — его милый, теплый, полированный каменный носик. Его глаза весело блестят.

— Напугал меня, дракошка! — говорю я и топаю ногой. И прыскаю.

— Хныкал тут без меня, людишка? — шелестит Рич и показывает кончик раздвоенного языка. Садится на задние лапы, аккуратно сложив крылья и обернувшись хвостом, легко и гибко, как кот. Живот у него светлее спины — цвета пшеничного поля под солнцем, а спина — как надраенная бронза: золотисто-коричневая, блестящая, с зелеными тенями вокруг чешуек. — Трусил и хныкал. Ведь хныкал?

— Нет такого слова — «людишка»! — возмущаюсь я. — И ничего я не хныкал. Я голодный. Ты вчера весь пирог слопал, пока играли. Вот такой здоровенный кусище!

— А слово «дракошка», по-твоему — есть? — фыркает Рич, и у него из носа вылетают две тоненькие струйки пара. Я хохочу. — Что ж мне теперь, с голоду помереть для твоей радости?

— Ну ладно, — говорю я. — Мне не жалко. Но сегодня-то?

— А сегодня у нас будет жареный ягненок, — говорит Рич и снова фыркает паром. — Свежий-пресвежий-пресвежий!

— Где же он? — я озираюсь.

— Как где? — Рич хихикает, встает и, уже направившись к выходу из зала, сообщает: — На кухне.

Я иду за ним. С ним не страшно ходить по лестнице — он ловко перебирает лапами, стелется по ступенькам, как змея, а я держусь за его крыло. Крыло плюшевое на ощупь; под плюшевой кожей — твердые косточки. Оно очень широкое — широкое-широкое, как у огромной бабочки; чтобы оно не мешало ходить, Рич сворачивает его вчетверо.

Кухня громадная, закопченная, очаг — размером с деревенскую избу. Мы никогда не топим его целиком — нам же не донести такие дрова, тут целые деревья нужны, а не просто полешки! Деревья — бревна без веток, из таких избы и строят — сложены в штабель у трапезной, мы их не трогаем. Хорошо, что у нас есть уголь. В угле папа и мама Рича пекли мясо — то есть, в золе, когда уголь прогорит… то есть, когда они были живы. А теперь мы готовим на этом угле все, что попадается — и нам пока хватает, а потом мы что-нибудь придумаем…

Ягненок лежит на полу совершенно мертвый. Мне его жалко, даже если он — еда. И еще — мне задним числом становится страшно за Рича.

— Ты его украл? — спрашиваю я сердито.

— Я его поймал, — возражает Рич. — Это был дикий ягненок. Он ходил далеко-далеко от стада. И никто ничего не заметил.

Ведет себя, как маленький! Хотя, между прочим, старше меня, а мне уже целых семь. Мог бы уже и начать соображать. Я хлопаю его ладонью по дурацкому каменному лбу:

— Такие ягнята — домашние! Тебе просто нравится воровать — людям назло! А если тебя кто-нибудь убьет?

Рич тыкает меня жестким носом в живот, так что я сажусь на пол:

— Не так это просто! Я сам могу убить кого угодно! — и пхыкает огненной струей на уголь в камине. — Видал?

— Да видал я уже сто раз! Твой папа в тыщу раз лучше так мог! А его все равно убили! А как в тебя стреляли из пушки, помнишь? Как было больно?