Висенте Бласко-Ибаньес - Чиновник

• Название: Чиновник
• Автор: Висенте Бласко-Ибаньес
• Жанр: Короткие истории

«Растянувщись на спине на жесткой постели и оглядывая блуждающимъ взоромъ трещины на потолке, журналистъ Хуанъ Яньесъ единственный обитатель камеры для политическихъ, думалъ о томъ, что съ сегодняшняго вечера пошелъ третій месяцъ его заключенія…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Перевод: Татьяна Герценштейн

---

Журналистъ соскочилъ съ кровати, точно собирался бѣжать.

– Нѣтъ, очень вамъ благодаренъ. Я и такъ вѣрю…

Онъ съ отвращеніемъ глядѣлъ на эти руки съ красными и жирными ладонями, можетъ быть отъ недавней чистки, о которой онъ говорилъ. Но Яньесу онѣ казались пропитанными человѣческимъ жиромъ, кровью той сотни людей, которые составляли его кліентуру.

– А вы довольны своей профессіей? – спросилъ онъ, желая заставить собесѣдника забыть его намѣреніе почистить свои изобрѣтенія.

– Да что подѣлаешь! Приходится мириться. Мое единственное утѣшеніе состоитъ въ томъ, что работы становится меньше съ каждымъ днемъ. Но какъ тяжело дается этотъ хлѣбъ! Если бы я зналъ это раньше!

И онъ замолчалъ, устремивъ взоръ на полъ.

– Всѣ противъ меня, – продолжалъ онъ. – Я видѣлъ много комедій, знаете? Я видѣлъ, какъ въ прежнія времена нѣкоторые короли разъѣзжали повсюду, возя за собою всегда вершителя своего правосудія въ красномъ одѣяніи съ топоромъ на плечѣ и дѣлали изъ него своего друга и совѣтника. Вотъ это было логично! Мнѣ кажется, что человѣкъ, на обязанности котораго лежитъ вершить правосудіе, есть персона и заслуживаетъ нѣкотораго уваженія. Но въ наши времена всюду лицемѣріе. Прокуроръ кричитъ, требуя головы подсудимаго во имя безчисленнаго множества почтенныхъ принциповъ, и всѣмъ это кажется справедливымъ. Являюсь потомъ я для исполненія его приказаній, и меня оплевываютъ и оскорбляютъ. Скажите, сеньоръ, развѣ это справедливо? Если я вхожу въ гостинницу, меня вышвыриваютъ, какъ только узнаютъ, кто я. На улицѣ всѣ избѣгаютъ соприкосновенія со мною, и даже въ судѣ мнѣ бросаютъ деньги подъ ноги, точно я не такой же чиновникъ, какъ они сами, точно мое жалованье не входитъ въ государственную роспись. Всѣ противъ меня. А кромѣ того, – добавилъ онъ еле слышнымъ голосомъ: – остальные враги… тѣ, другіе, понимаете? Которые ушли, чтобы не возвращаться, и тѣмъ не менѣе возвращаются, эта сотня несчастныхъ, съ которыми я обходился ласково, какъ отецъ, причиняя имъ какъ можно меньше боли, а они… неблагодарные, приходятъ, какъ только видятъ, что я одинъ.

– Какъ возвращаются?

– Каждую ночь. Есть такіе, которые безпокоятъ меня мало; послѣдніе даже почти не безпокоятъ; они кажутся мнѣ друзьями, съ которыми я попрощался только вчера. Но старые, изъ первыхъ временъ моей службы, когда я еще волновался и чувствовалъ себя трусомъ, это настоящіе демоны, которые, увидя меня одного въ темнотѣ, сейчасъже начинаютъ тянуться по моей груди безконечной вереницей, и душатъ, и давятъ меня, касаясь моихъ глазъ краями своихъ савановъ. Они преслѣдуютъ меня всюду, и, чѣмъ старѣе я становлюсь, тѣмъ неотвязчивѣе дѣлаются они. Когда меня отвели на чердакъ, я увидалъ, что они выглядываютъ изъ самыхъ темныхъ угловъ. Потому-то я и требовалъ доктора. Я былъ боленъ, боялся темноты; мнѣ хотѣлось свѣта, общества.

– И вы всегда одни?

– Нѣтъ, у меня есть семья тамъ въ моемъ домикѣ въ окрестностяхъ Барселоны. Эта семья не доставляетъ мнѣ непріятностей. Она состоитъ изъ кота, трехъ кошекъ и восьми куръ. Они не понимаютъ людей и поэтому уважаютъ и любятъ меня, какъ будто я – такой же человѣкъ, какъ всѣ остальные. Они тихо старѣются подлѣ меня. Мнѣ ни разу въ жизни не пришлось зарѣзать курицу. Мнѣ дѣлается дурно при видѣ текущей крови.

Онъ говорилъ это прежнимъ жалобнымъ, слабымъ, униженнымъ тономъ, точно чувствовалъ, что у него медленно отрываются внутренности.

– И у васъ никогда не было семьи?

– У меня-то? Какъ у всего міра! Вамъ я все разскажу, кабальеро. Я уже такъ давно ни съ кѣмъ не разговаривалъ!.. Моя жена умерла шесть лѣтъ тому назадъ. He думайте, что она была какой-нибудь пьяной, грубой бабой, какою рисуется всегда въ романахъ жена палача. Это была дѣвушка изъ моей деревни, съ которой я повѣнчался по окончаніи воинской повинности. У насъ родились сынъ и дочь. Хлѣба было мало, нужда – большая. Что подѣлать? Молодость и нѣкоторая грубость характера толкнули меня на эту службу. He думайте, что это мѣсто досталось мнѣ легко. Пришлось даже прибѣгнуть къ протекціи.

Вначалѣ ненависть людская доставляла мнѣ удовольствіе: я гордися тѣмъ, что внушаю ужасъ и отвращеніе. Я исполнялъ свои обязанности во многихъ судахъ. Мы исколесили полъ-Испаніи, пока не попали наконецъ въ Барселону. Какое это было чудное время, лучшее въ моей жизниі Втеченіе пяти или шести лѣтъ не было работы. Мои сбереженія превратились въ хорошенькій домикъ въ окрестностяхъ города, и сосѣди относились съ уваженіемъ къ дону Никомедесу, симпатичному сеньору, судейскому чиновнику. Мальчикъ, сущій ангелъ Божій, работящій, скромный, тихій, служилъ въ одномъ торговомъ предпріятіи. Дѣвочка – какъ жаль, что у меня нѣтъ съ собой ея карточки! – была настоящимъ херувимомъ съ голубыми глазами и русою косою толщиною въ мою руку.

Когда она бѣгала по нашему садику, то походила на одну изъ тѣхъ сеньоритъ, что выступаютъ въ операхъ. Она не могла пойти съ матерью въ Барселону безъ того, чтобы за нею не увился какой-нибудь молодой человѣкъ. У нея былъ и настоящій женихъ – славный малый, который долженъ былъ скоро стать врачемъ. Но это касалось ея самой и матери. Я дѣлалъ видъ, что ничего не вижу, какъ всякій добродушнослѣпой отецъ, который не выступаетъ до послѣдней минуты. Ахъ, Боже мой, какъ мы были счастливы тогда!

Голосъ Никомедеса все болѣе дрожалъ. Его маленькіе голубоватые глаза были затуманены.

Онъ не плакалъ, но его грубая тучная фигура вздрагивала, точно у ребенка, дѣлающаго усилія, чтобы сдержать слезы.

– Но вотъ случилось, что одинъ негодяй съ крупнымъ прошлымъ попался въ руки властей. Его приговорили къ смертной казни, и миѣ пришлось вступить въ отправленіе своихъ обязанностей, когда я почти забылъ уже, въ чемъ именно состоитъ моя служба. Что это былъ за день! Полгорода узнало меня, увидавъ меня на эшафотѣ. Нашелся даже журналистъ, – эти люди вѣдь хуже чумы (вы ужъ извините!) – который прослѣдилъ всю мою жизнь, описавъ въ газетѣ и меня, и мою семью, точно мы были дикіе звѣри, и утверждая съ изумленіемъ, что мы выглядимъ, какъ приличные люди.

Мы вошли въ моду, но въ какую модуі Сосѣди стали запирать двери и окна при видѣ меня. И несмотря на то, что городъ великъ, меня всегда узнавали на улицахъ и осыпали ругательствами. Однажды, когда я вернулся домой, жена встрѣтила меня, какъ сумасшедшая. Дѣвочка! Дочка!.. Я засталъ ее въ постели съ обезображеннымъ, позеленѣвшимъ лицомъ – а она была такая хорошенькая! – На языкѣ было бѣлое пятно.

Она отравилась, отравилась фосфоромъ и терпѣла втеченіе долгихъ часовъ ужаснѣйшія муки, молча, чтобы помощь явилась слишкомъ поздно… И такъ и вышло. На слѣдующій день ея уже не было въ живыхъ. Бѣдняжка была оскорблена въ чувствѣ собственнаго достоинства. Она любила своего докторишку всею душою, и я самъ прочиталъ письмо, въ которомъ тотъ прощался съ нею навсегда, узнавъ, чья она дочь. Я не оплакивалъ ея. Развѣ у меня было на это время?

Ве: ь міръ ополчился противъ насъ. Несчастье надвигалось со всѣхъ сторонъ. Тихій семейный очагъ, который мы устроили себѣ, трещалъ no всѣмъ швамъ. Мой сынъ… его тоже выгнали изъ торговаго дома, и я тщетно искалъ для него новаго мѣста или поддержки у его друзей. Кто станетъ разговаривать съ сыномъ палача? Бѣдняжка! Какъ будто ему предоставили выбрать отца передъ тѣмъ, какъ явиться на свѣтъ! Чѣмъ онъ былъ виноватъ, что я – его отецъ? Онъ проводилъ весь день дома, избѣгая людей, въ одномъ уголкѣ садика, печальный и подавленный послѣ смерти сестры. – О чемъ ты думаешь, Антоніо? – спрашивалъ я его. – Папа, я думаю объ Анитѣ. – Бѣдный мальчикъ обманывалъ меня. Онъ думалъ о томъ, какъ жестоко мы ошибались, воображая себя одно время равными другимъ людямъ и имѣя дерзость стремиться къ счастью. Ударъ былъ ужасенъ. Подняться было невозможно. Антоніо исчезъ.

– И вы ничего не узнали о своемъ сынѣ? – спросилъ Яньесъ, заинтересовавшись этимъ тяжелымъ разсказомъ.

– Нѣтъ, узналъ черезъ четыре дня. Его выловили изъ воды противъ Барселоны. Онъ запутался въ рыбачьихъ сѣтяхъ. Тѣло распухло и начало разлагаться. Вы, навѣрно, понимаете, остальное. Бѣдная старушка угасла понемногу, какъ будто дѣти тащили ее къ себѣ. А я, дурной, безчувственный человѣкъ, я остался здѣсь одинъ, совсѣмъ одинъ, даже безъ возможности пить, потому что когда я напиваюсь, то являются они, знаете, они, мои преслѣдователи и сводятъ меня съ ума, размахивая своими черными саванами, точно огромные вороны. Тогда я чуть не умираю. И несмотря на это, я не испытываю ненависти къ нимъ.

Несчастные! Я чуть не плачу, видя ихъ на плахѣ.