Владлен Анчишкин - Арктический роман

• Название: Арктический роман
• Автор: Владлен Анчишкин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

В «Арктическом романе» действуют наши современники, люди редкой и мужественной профессии — полярные шахтеры. Как и всех советских людей, их волнуют вопросы, от правильного решения которых зависит нравственное здоровье нашего общества. Как жить? Во имя чего? Для чего? Можно ли поступаться нравственными идеалами даже во имя большой цели и не причинят ли такие уступки непоправимый ущерб человеку и обществу?

---

Много лет в молодости Батурин работал навальщиком, любил лопату. На Груманте, спускаясь в шахту, обязательно задерживался в лаве — грузил часок-другой. Как-то Романов набежал на него в лаве, остановился. Батурин работал; был в стеганых ватных брюках, фуфайке, голову прикрывала спецовочная ушанка, подбитая искусственным мехом; к ушанке, на лбу прикреплен рефлектор аккумуляторной лампочки. Ничем не отличался от рабочих лавы, лишь массивностью, что ли?… Романов сел возле бутовой полосы, опустил на почву надзорку — аккумуляторный светильник, ручной, — наблюдал. Батурин работал.

Со стороны глядючи, для неквалифицированного глаза могло показаться, что начальник рудника забавляется в лаве лопаточкой. Продвигался же он вдоль груди забоя быстрее, нежели навальщики. Его лопата утопала в угле, словно в воде; нагруженная до краев, летала, как пустая, — размашисто, хлестко. Сам же он, казалось, не работает, отгружая на транспортер тяжелый каменный уголь, а плывет под водой — движения были округлые, плавные. Красиво грузил. Потом, опростав лопату, положил на уголь, осыпающийся к коленям из разрыхленной взрывами груди забоя, смахнул со лба пот и будто невзначай повернулся к Романову, остановил на нем луч лампочки. Романов не отвернулся, хотя свет и бил в глаза, ослепляя. Между ними стелился транспортер, по рештакам сползал горбатой, прерывистой лентой уголь, тек на откаточный штрек в вагонетки.

— Поди-ко сюда! — позвал Батурин и, не надеясь на то, что Романов услышит, помахал рукавицей.

Сгибаясь и на коленях, чтоб не задеть головой кровлю, Романов приблизился. Батурин сунул ему в руки лопату.

— Ну-ко… попробуй, — сказал он и потыкал рукавицей на уголь, кучей собравшийся у колен.

Романов прищурился. В лавах он работал лопатой давно — еще в Донбассе, перед тем как стал начальником смены. Последний раз орудовал в «Метрострое». На Груманте не успел подразмяться. Батурин же, видно было, предлагал помериться силой, умением. Навальщики впереди и сзади него разогнули спины — светили фонариками на Романова…

— Я умею, Константин Петрович, — сказал Романов, перебросил через транспортер, вернул лопату Батурину. Батурин взял ее, вновь сунул:

— Ты погрузи, погрузи маленько. Чего ты?.. Смотрели навальщики… Романов вновь возвратил, почувствовал, как напряжение появилось, поднимается.

Нужно было что-то сделать, сказать.

— Я инженер, — сказал он. — Для меня…

— Ты-то, однако, шахтер-инженер? — прервал его на полуслове Батурин: смотрел прямо, в глаза… с вызовом.

Романову не хотелось начинать деловые отношения с начальником рудника с соревнования на глазах у рабочих. Но выбора не было: тот, кто начинает в шахте с мелких уступок, кончает свой путь мальчиком на посылках. Романов снял рукавицы.

— Шахтеру-инженеру государство платит за это, Константин Петрович, — сказал он и постучал себя по лбу указательным пальцем; старался говорить так, чтоб ни в голосе, ни в жесте не было вызова, но была твердость предупреждающая. Сказал и предложил то, к чему уже присмотрелся в грумантских лавах, о чем собирался поговорить с начальником рудника наедине: — Давайте, Константин Петрович, лучше подумаем, как механизировать навалку угля на транспортер. От этого больше пользы будет для государства. И рабочим выгода: лопатой махать нужно будет в два раза меньше… в этой же лаве. Надо только достать еще один… такой, — хлопнул он рукавицей по рештаку транспортера, — СКР-11. Трест может дать. Можно в Баренцбурге или на Пирамиде выменять…

Губы Батурина легли в упрямую складку. Теперь он, начальник рудника, оказался в положении хуже губернаторского: Романов-инженер бросил вызов Батурину-технику… практику по существу. Батурин смотрел и молчал. Смотрели рабочие, слепили фонарики. Шумел транспортер: по отшлифованным до блеска металлическим рештакам, похожим на корыта, ползла бесконечная цепь, волоча скребки; в пустых рештаках скребки скрежетали визгливо.

— Одна-а-ако, — нарушил наконец Батурин шумную тишину. — Комбайн запустить — куда лучше?..

Романов не отводил глаз, хотя и плохо видел Батурина из-за света, бьющего из разных точек.

— Комбайна нет на острове и у норвежцев, — сказал Романов. — А геологические нарушения…

— А врубовку, стало быть… даже поднятую?..

— Половину лавы, от штрека до пережима, а все же можно пройти. Врубовка не комбайн… Батурин смотрел.

— М-да-а-а… — сказал он, огляделся по сторонам — на навальщиков, крикнул — С чего заскучали?! Смена закончилась, язви его?!

Лучи фонариков соскользнули с глаз Романова, метнулись в разные стороны.

— Воркута! — крикнул сердито Батурин.

— Мать честная! — рявкнул рядом с Романовым простуженный баритон. — Я здесь!

Глаза пообвыклись после ослепительного, яркого света… Согнувшись в три погибели, перелезал через транспортер Батурин к Романову; на освобожденное им место лез бригадир навальщиков Андрей. Остин; летали лопаты — по рештакам вновь полз горбатой, прерывистой лентой каменный уголь.

Романов ждал, что начальник рудника сделает, скажет. Батурин молчал. Лишь на откаточном штреке, под лавой, сказал как бы походя, кратко:

— М-да-а-а… Инженер, стало быть…

Говорил так, словно между ними, как в лаве, по-прежнему лежал транспортер. Сказал и ушел.

Романов ждал на поверхности продолжения разговора. Батурин делал вид, что не встречался с Романовым в шахте. Разговор о механизации выемки угля с помощью обратного хода врубовой машины был не к спеху: Борзенко еще не собирался уезжать с острова, помалкивал и Романов. Ждал, наблюдая, — старался разобраться: почему этот человек, не позволяющий себе покорно склонять голову в деловых разговорах и перед управляющим трестом, не заговорит с ним, Романовым, о том, чего не договорил в шахте? Ведь механизация выемки угля — дело, и немаловажное… Батурин молчал, словно ничего не случилось. Лишь поглядывал. Хотя и видно, было: он не забыл ни пальца, стучавшего по лбу, ни слов, поставивших его в неловкое положение перед рабочими. Романов всегда был настороже, всегда был готов дать отпор и на поверхности, если начальник рудника навалится на него вдруг, как попробовал в шахте. А Батурин лишь угрюмо посматривал изредка на Романова. Его молчаливый взгляд теперь был чаще направлен в сторону Раи.

Нелегким делом на Груманте были в прежнее время роды, аборты. Идет женщина, молодуха в больницу, женская половина Груманта собирается возле: стоит, ждет — сострадает мукам, — надрывные крики из «малой операционной» разносятся по поселку. Попала одна из таких к Рае, женщины сошлись, стояли возле больницы, слушали. Было тихо. Из больницы вышла Рая, шла на ужин. Женщины остановили ее: «Когда?» Рая ответила: «Уже». Женщины не поверили. Операционная сестра Леночка высунулась в форточку не только головой, но и плечами, помахала руками: «Уже!»

Встречаясь с Раей на улице, в столовой, женщины первыми раскланивались с ней, уступали дорогу, в клубе приглашали сесть рядом. И Батурин стал смотреть на нее по-другому: так, словно разглядел на берегу незнакомой земли что-то занятное, — смотрел, думая… с воображением.

Вскочил между вагонетками в шахте навальщик Мишка Кедрин, которого все называли почему-то Алаверды, — хотел на колесах подняться по уклону к двухпутевому квершлагу[5]; вагонетки оборвались в начале подъема — Мишке раздробило ногу. Рая спустилась в шахту, в заторе вагонеток, груженных углем, оказала первую помощь пострадавшему… Ногу Алаверды следовало отнять и выбросить, — на этом настаивала практика хирургии. Рая сшила кровеносные сосуды, мышечные связки, нервы, дотачала раздробленную кость за счет куска, вырезанного из бедра, заключила ногу в гипс. Нога сохранилась.

Алаверды тянулся губами к руке хирурга, маленькой, с гибкими пальцами — нежными, сильными. Шахтеры снимали фуражки, ушанки, встречаясь с Раисой Ефимовной, улыбались приветливо.

И Батурин перестал смотреть на Раю, как на берег незнакомой земли, первым стал здороваться с ней, чего не делал, встречаясь, ни с одной женщиной, не говоря о мужчинах. Уступал дорогу новому главврачу…

Романову сделалось спокойно за Раю. Настороженность его укладывалась, хотя и просыпалась каждый раз, когда начальник рудника останавливал свой молчаливый взгляд на нем — новом своем заместителе. С волнением Романов ждал той минуты, когда дело коснется определения его судьбы: сможет он перебраться на эксплуатацию тотчас же, на что рассчитывал, меняя назначение в «Арктикугле» в Москве, нет ли? Борзенко Борзенкой, но если Батурин окажется несговорчивым… Начальнику рудника работать с Романовым на Груманте, а не управляющему трестом Борзенко. Ждал. И спешил к этой встрече, и побаивался ее: помнил стычку с Батуриным в шахте. Минута пришла.