Георгий Раевский - Одинокий прохожий

• Название: Одинокий прохожий
• Автор: Георгий Раевский
• Издательство: «Мнемозина»
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010

Георгий Раевский (наст, имя и фам. Георгий Авдеевич Оцуп; 1897/1898-1963) — поэт первой волны русской эмиграции, один из активных участников близкой к В. Ходасевичу литературной группы «Перекресток».

Выпустил в Париже три сборника стихотворений, которые в полном объеме вошли в настоящее издание. Дополнительно приводятся многочисленные отзывы о творчестве Г. Раевского его современников.

Примечание: раздел «Стихотворения разных лет» в бумажном варианте отсутствует.

---

«Беспокойный, торопливый…»

Беспокойный, торопливый,
Смутный облик смутных дней,
Лживый звук и отзвук лживый
Подозрительных речей,

Скуки мертвые объятья,
Равнодушие… И вдруг:
Крепкое рукопожатье,
Чистый взгляд и слово: друг.

Словно в выжженной, бесплодной,
Каменной пустыне — ты
Получил стакан холодной
Неотравленной воды.

«Сгорбились прямые плечи…»

Сгорбились прямые плечи,
Снегом тронуло виски,
Шумные когда-то речи
И слова не так легки.

Но зато полнее цену
Этой жизни знаем мы,
Глубже всматриваясь в смену
Света, сумерек и тьмы,

Слушая земные звуки,
Шум знакомый и простой,
Ласковей сжимая руки
Тем, кто послан нам судьбой.

Да, друзья, какой дорогой
Ни пойдешь, — когда-нибудь
Все приводят понемногу
На прямой вечерний путь.

И проходишь, золотое
Позднее сиянье дня
Благодарною душою
Осторожнее храня.

«Снова вечер, и утро, и вечер…»

Снова вечер, и утро, и вечер,
Завершается солнечный круг;
Журавли пролетают на север,
Журавли пролетают на юг.

И внемля равноденственной буре,
И беззвучному снегу внемля, —
Встретить синюю силу лазури
Так же просто готова земля.

Все устроено мудро и дивно:
Мгла и холод, и свет и тепло,
И шершавые листья крапивы,
И торжественной птицы крыло.

Станут волны кристаллами соли,
И густая смола — янтарем;
Станет горькая память о боли
Светлой памятью в сердце твоем.

«Цветок достаточно на свет…»

Цветок достаточно на свет
Поднять и посмотреть, —
И сразу проступает в нем
Тончайших жилок сеть.

Уж так он, кажется, всегда
Смиренен был и прост,
И прятал средь густой травы
Свой неприметный рост.

Но в синей чашечке его
В четыре лепестка
Сейчас такое торжество,
И так она тонка,

Как тихое твое лицо,
Когда средь суеты,
Среди земного шума — вдруг
Задумаешься ты.

«He отдам тебя, даже во сне!..»

He отдам тебя, даже во сне!..
Кто отдаст свое детище? — Даже
Зверь спасает из чащи в огне
И стоит у берлоги на страже;

Даже ворон своих воронят
Защищает и до крови бьется.
Не отдам!.. Утро: листья шумят;
Зазвенело ведро у колодца…

Хоть бы хлынула с силой вода,
Хоть бы хлынул огонь мне навстречу, —
Все равно, не отдам никогда,
Что бы ни было, — жизнью отвечу.

«Как в раннем детстве, в день весенний…»

Как в раннем детстве, в день весенний,
Мы радуемся и теперь,
Пять лепестков найдя в сирени, —
Как будто распахнулась дверь,
Или окно приотворилось
От ветра, или просто так, —
И что-то легкое случилось.
Как знать? Быть может, это знак,
Которым хочет провиденье
Отметить благосклонный час,
Благоприятное мгновенье;
Оно как бы торопит нас,
Покуда день не потемнеет,
И к сердцу не подступит мгла,
И эту звездочку не свеет
Порывом ветра со стола.

«Как беден мир и мрачен…»

Как беден мир и мрачен,
Невесело в нем жить.
А ведь могло иначе,
Совсем иначе быть.

Певучею рекою
Мог быть болотный пруд,
Где ветлы над водою
Торчащие растут, —

Певучею рекою,
Большие облака
И небо голубое
Качающей слегка.

Но жаворонок светлый
Без солнца не поет,
В покрытом снегом поле
Пчела к цветку не льнет.

Лишь человек во мраке
Идет, раскрыв глаза,
Под резким ветром стынет
Невольная слеза.

1942

«Озлобленных и позабывших…»

Озлобленных и позабывших,
Куда ведет нас путь земной,
В себе надменно исказивших
И замысел и образ Твой,

Таких, как есть, о Боже Вечный,
Помилуй, сохрани в живых,
От мрака гибели конечной
Спаси отчаянных Твоих.

«О, сколько раз, при виде дикой злобы…»

О, сколько раз, при виде дикой злобы,
Что черной бурей в мире поднялась,
Ты закрывал глаза руками, чтобы
Не видеть ничего. О, сколько раз

Ты говорил: нет, не могу, не время.
Мне трудно петь, мне стыдно ликовать:
Земной душе невыносимо бремя
Такой вражды!.. — И каждый раз опять,

Невидимою выпрямленный дланью,
Ты слышал властный голос над собой,
Подобный ветра сильному дыханью;
Он отвечал тебе: Живи и пой!

1941

«Tы доволен, спокоен, беспечен…»

Tы доволен, спокоен, беспечен,
И богат твой удачный улов.
Оглянись: надвигается вечер,
Уж во мгле не видать берегов.

Может ветер внезапно подняться,
Может черный нахлынуть туман,
Мачта рухнуть и парус порваться,
Может в дикий, глухой океан

Унести твою лодку волнами,
И никто не узнает, — куда;
Может с силою бросить о камень,
С темным пеньем ворваться вода.

«Ночью долгой и бессонной…»

Ночью долгой и бессонной
В комнате неосвещенной
Тускло зеркало блестит,
Глухо маятник стучит.

Смотрит сумрак первобытный,
Смотрит в темное окно.
Господи, как беззащитно,
Одиноко и темно!

И ни с кем не поделиться,
Не открыться никому,
Почему тебе не спится
И томишься почему.

Ни ответа, ни привета!..
Долго ль ждать еще рассвета?
— Не спасет тебя рассвет:
Ночью надо дать ответ.

«Ты думаешь — в твое жилище…»

Ты думаешь: в твое жилище
Судьба клюкой не постучит?..
И что тебе до этой нищей,
Что там, на улице стоит!

Но грозной круговой порукой
Мы связаны, и не дано
Одним томиться смертной мукой,
Другим пить радости вино.

Мы — те, кто падает и стонет,
И те, чье нынче торжество;
Мы — тот корабль, который тонет,
И тот, что потопил его.

«Ясно видный в освещенной раме…»

Ясно видный в освещенной раме
Часовщик в очках и с бородой
Медленно колдует над часами.
На стенах скользящею толпой

Маятники ходят неустанно,
Мерный шум звучит со всех сторон,
Лишь порою крик кукушки странно
Слышится сквозь музыку и звон.

Этот мирный, молчаливый мастер
Сам не знает, что он продает…
Этот призрачный, лишенный страсти,
Торопливо-медленный полет,

И бегущая по циферблату
Этих узких шпаг двойная тень —
Отмечает каждую утрату,
Каждый час погибший, каждый день,

И с неумолимостью железной
Их оточенные лезвия,
Отсекая, сбрасывают в бездну
Краткие отрезки бытия.

Днем и ночью — слышишь этот грозный,
Этот властный, непрерывный стук?..
О, скорей, пока еще не поздно,
Измени всю жизнь, внезапно, вдруг!

«О, эти тонкие гобои…»

О, эти тонкие гобои
Над морем скрипок и альтов!
Как будто брошены судьбою
В печальный мир без берегов,

Они зовут, томятся, просят,
И дирижера тонких рук
Движенья мягкие приносят
За вздохом вздох, за звуком звук.

О, насмерть раненная тема
Свинцом холодным на лету!
Она поет, — и видим все мы
Полет последний в высоту,

И неизбежное паденье,
И крылья светлые в пыли…
И мы следим с таким волненьем,
Как будто не уберегли,

Как будто нашим соучастьем,
Виною нашей, из-за нас
О легком, о свободном счастье
До мира весть не донеслась.

Блудный сын