Максим Шахов - Концентрация смерти

• Название: Концентрация смерти
• Автор: Максим Шахов
• Жанр: Боевик
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-62609-0

Капитан Николай Зубков попал в плен к фашистам и угодил в концлагерь у польского города Ченстохов. Спустя некоторое время капитан разработал план побега и, набрав надежных помощников, начал рыть подкоп. Когда оставалось совсем немного, комендант лагеря почуял неладное и приговорил капитана к расстрелу. Перед казнью Зубков успел нарисовать план подкопа на обороте подкладки своей жилетки, которую через лагерного парикмахера чеха Водичку передали другу Зубкова – летчику Михаилу Прохорову. Михаил решает довести дерзкий план побега до конца…

---

Вспышка агрессии медленно затихала. Исчезла искра, вызвавшая ее. Хлеб оказался съеден. Пленные расходились, расползались. На месте, где делили добычу, осталось лежать два неподвижных тела. Между ними на четвереньках ползал немолодой мужчина в порванной одежде. Он даже не замечал, что у него в кровь разбита губа. Обезумевший, он хватал пригоршнями пыль и ел ее.

– Вот видишь, Фридрих, а ты что-то вообразил себе о поднятом духе. Где этот поднятый дух? Куда он испарился? Они как были скотами, так и остались. А то, что казненные еще могли поработать на благо великой Германии, об этом не переживай. Русские свиньи плодовитые. Нам новых пришлют.

Фридриху хотелось заметить дяде, что все же двое советских военнопленных офицеров не бросились на хлеб, не стали драться из-за него со своими товарищами. Они, как сидели на земле в противоположных углах проволочной выгородки, так и остались сидеть, брезгливо глядя на дерущихся. Но доктор Калу промолчал. Его замечание испортило бы целостную картину мира, умело срежиссированную и красочно обрисованную комендантом лагеря.

* * *

Бывший летчик Михаил Прохоров с ненавистью смотрел вслед удаляющимся коменданту и медику. Он даже не шелохнулся, когда буханка перелетела через колючку. Возможно, в другой день и он, измученный многомесячным голодом, соблазнился бы возможностью заполучить несколько хлебных крошек. Но ему в память врезался поступок Николая Зубкова, еще раз доказавший, что свободным человеком можно оставаться в любых обстоятельствах.

Михаил Прохоров был не одинок. Еще один военнопленный не двинулся с места, не подыграл коменданту в его жутковатом развлечении. Немолодой мужчина с редкими седыми волосами тоже остался сидеть на земле, не принимая участия в драке…

Когда пленные уже разбрелись, Михаил поднялся, подошел к сидевшему мужчине и опустился рядом с ним.

– Ты чего со всеми не бросился, сытый, что ли? – спросил Прохоров.

– Не хочу под немецкую дудку плясать, – с кривой улыбкой ответил сосед.

– А Зубков им сегодня показал. У коменданта даже морду перекривило. Вот и злобствует. Обвел он их вокруг пальца. Сам из плена ушел. Можно сказать, сбежал.

– Сильный мужчина, – согласился собеседник и наконец-то повернулся к Михаилу. – Тебя как зовут?

Новые знакомства в лагере завязывают неохотно. К тем, кто набивается в друзья, – относятся настороженно. Залезет человек к тебе в душу, а потом и донесет на тебя. «Шестерок» в офлаге хватало.

– Михаил Прохоров, – представился пленный.

– Ну, а по званию кто? Где служил?

– Старлей, летчик я.

– Неплохо. Призывался откуда?

– Я кадровый. А тебя как зовут? – решил пока не открывать все свои карты Михаил.

– Илья Филатов, младший лейтенант, – назвался немолодой мужчина, протягивая Прохорову руку. – До войны штатским был. В ДОСААФе работал, инструктором на парашютной вышке. Ну а на фронте в полковую разведку попал. Значит, ты меня по званию выше. Хоть по возрасту и моложе…

– Здесь, в лагере, это ничего не значит.

– Ну, не скажи. Звание оно и есть звание. Нас с тобой его никто не лишал. Как думаешь, Николай Зубков и в самом деле побег готовил или это все про него немцы придумали? Подкопа же так и не нашли.

– Здесь каждый о побеге думает, если хочет человеком оставаться. Только с такой мечтой и можно продержаться. А если смиришься с тем, что вокруг тебя творится, быстро до уровня животного снизойдешь, – высказал свою жизненную позицию Прохоров.

– Не спеши других судить, – предостерег молодого товарища Илья Филатов, – тогда и тебя судить не станут. У каждого свой способ выживания. Кто-то готов за лишний кусок хлеба товарищу горло перегрызть. Кто-то в «шестерки» подался. А кто и в охрану дубинкой махать. Все жить хотят. А осуждать никого не надо. Было бы сейчас мирное время, жили б они с семьями в своих городах, деревнях. Большинство б из них милыми людьми были бы, хорошими гражданами. Это обстоятельства из них зверей и предателей делают. Жили бы они не тужили, даже не подозревали бы, на какие гнусности способны.

– Обстоятельства не только предателей делают, но и героев. Все от человека зависит. Ты же, Илья, не такой.

– Надеюсь. Но всегда есть черта, за которой человек ломается.

– А вот Николай Зубков не сломался.

– Правда, не сломался. Но только зря он Сталина помянул. Не стоит усатый этого, – не глядя на Михаила, проговорил Илья.

– Как это не стоит? Он же главнокомандующий, вождь, – возмутился Прохоров.

– Молод ты еще. При коммунистах вырос. А я до революции родился. Из-за таких вот вождей война и началась. Не зря же и Гитлера фюрером, то есть вождем называют. Хотя Зубкова я понять могу. Это он нацистов хотел уколоть. Вот и крикнул про Сталина. А ведь это именно Иосиф Виссарионович сказал, что каждый пленный – предатель Родины. Выходит, Зубков – предатель? Вот ты себя предателем считаешь?

Странное дело, но подобная контрреволюционная пропаганда, прозвучавшая из уст Фролова, только расположила Прохорова к нему. Человек просто открыто высказывал свои взгляды. Не боялся, да и Гитлера не хвалил. Значит, оставался честным перед самим собой, и на него можно было положиться.

– А ты, Илья, тоже о побеге мечтаешь? – спросил Прохоров.

– Мечтать не вредно. Только как ты отсюда убежишь? – Фролов скользнул взглядом по колючей проволоке. – Три ряда ограждений, по одному из них ток высокого напряжения пропущен, только притронешься – сразу смерть. Тебя здесь еще не было, а я видел. Один отчаянный прямо на эту проволоку и бросился. Только дым пошел. Его тело обугленное еще три дня у колючки стояло. Прожектора ночью. Вышки с автоматчиками. Отсюда не уйдешь. Только дымом из крематория или так, как Зубков.

– А если подкоп?

– Я тоже думал. Но прикинь, здесь больше года протянуть невозможно. У немцев так специально рассчитано. Высосут все силы, а потом в расход пустят. Пока копать будешь, не успеешь до конца дойти, тебя раньше оприходуют. Даже если и удастся каким-то образом по ту сторону колючки оказаться, то шансов у тебя никаких. Беглецов три дня и три ночи тысяча эсэсовцев с овчарками ищет. Никому отсюда еще убежать не удалось. Да и местные советских пленных не жалуют. Помнят тридцать девятый… Считают, что мы с Гитлером были заодно…

– Глупость… Это СССР под свою защиту западных белорусов и украинцев взял, – тут же возразил Прохоров.

– Так в газетах писали. Может, еще скажешь, что немецко-советского парада в Бресте не было? Когда наши генералы гитлеровцам руки жали и честь отдавали? Ладно, не политинформация у нас сегодня с тобой. Я тебя спросил, а ты не ответил. Ты предателем себя считаешь из-за того, что в плену оказался?

Михаил Прохоров ответил не сразу. Поскреб небритую щеку, а затем произнес:

– Нет, не предатель я.

– А как тогда в плену оказался? Ведь красноармеец, а тем более офицер, должен драться до последней капли крови. Или тебя раненым захватили, когда ты сознание потерял? Многие такие истории рассказывают.

– При памяти я был. Только никого не предавал. Глупо все получилось. Я на «Дугласе» летал. Мы с подмосковного аэродрома в тыл немцам по ночам рейсы делали. Белорусским партизанам оружие, медикаменты, боеприпасы, инструкторов доставляли. Ну а оттуда детей, раненых эвакуировали.

– Нужное дело. Ночью сложно летать?

– Почти вслепую идешь. Радиопереговоры строжайше запрещены.

– А садились как?

– На лесной аэродром. Партизаны костры разведут, вот тебе и полоса обозначена. Ее сверху только и видно. Сели мы, как обычно, а оказалось, что это немцы ложную полосу обозначили. Мы только тогда спохватились, когда они уже в грузовом отсеке оказались. Об одном жалею, что не успел самолет подорвать. А ведь у нас на борту и взрывчатка, и гранаты были. Легко сказать – до последней капли крови сражаться. Я всю обойму расстрелял. Но навалились, скрутили. Что я мог сделать?

– Да, глупо получилось, – согласился Филатов. – Ты не герой, но и не предатель. И я глупо в плен попал. Послал нас командир полка «языка» добыть. Я немецкий знаю. Под Энгельсом жил, там, где немецкая автономия. У нас в колхозе почти одни немцы были. Работящие, хозяйственные. Ты бы видел, какие у них коровы, только что одеколоном не пахнут… Не одного «языка», а целых двух взяли. А когда возвращались, с дороги сошли, заблудились. Вижу, огоньки, техника. Мы туда, через березовую рощу. Только когда близко подошли, сообразили, что это не наши, а немецкие позиции. Фронт на месте не стоит. Фрицы метрах в двадцати. А мы в лесочке, «языки» с нами. Капитан, чтоб фриц нас криком не выдал, своему «языку» ножиком горло сразу без лишних слов и перерезал. А я своего пожалел. Молодой немчик был, совсем зеленый. Вот только, оказывается, зря. Из-за моей жалости нас в плен и захватили. Прикажи мне капитан его сразу убить, я б… А командир сказал – сам думай. Вот и думаю до сих пор, предатель я или кто? Простота, она иногда воровства хуже, – Филатов полез в карман, вытащил обрывок бумаги и тряпицу, завязанную узелком…