Павел Анненков - Записки о французской революции 1848 года

• Название: Записки о французской революции 1848 года
• Автор: Павел Анненков
• Жанр: Публицистика

Рукопись представляет собой обстоятельный, богатый подробностями и хронологически построенный рассказ о событиях французской революции 1848 г., начиная с 24 февраля и кончая 22 июня 1848 г. Первая глава, видимо, писалась Анненковым в ходе самих событий: рассказ его строго фактичен, фрагментарен и эмоционален; это рассказ очевидца, потрясенного событиями и спешившего зафиксировать непосредственные впечатления от них.

---

Около [двух] двенадцати часов, покуда Бастид своим вялым, едва слышным голосом излагал в Палате принципы, которым следует Правительство в иностранных своих сношениях, толпа народа со знаменами клубов и корпораций сходила по бульвару к Мадлен, крича: vive la Pologne! При первом взгляде на нее какое-то внутреннее предчувствие сказало мне, что она не разойдется миролюбиво. Я обогнал ее и в одном углу площади Madeleine увидел известного епископа галликанской церкви аббата Шателя под тенью домов на скамеечке, окруженного [огромной] множеством народа, которому он возвещал братство народов при оглушительных криках. Вскоре появился тут же генерал Куртэ, долженствовавший играть вскоре такую печальную роль, верхом, со своим штабом. Он с жаром говорил народу о реакции, которая поднимает голову, и объявлял себя другом парижской популяции. Одобрительные крики отвечали ему. В это время голова колонны уперлась в Madelein. Куртэ ускакал к Палате. По программе следовало бы колонне остановиться здесь, но кто же может затормозить локомотив на полном ходу его? Колонна двинулась далее через улицу Royale к площади de la Concorde. Около Палаты собрано было довольно большое количество войска, мост к ней был перехвачен подвижной гвардией, в Тюльери стоял отряд национальной гвардии, и сбор бил по всему городу, но все эти силы были парализованы противоречащими приказаниями ближайших начальников, которые не знали, кого слушаться: Правительственную комиссию ли, президента ли, Палаты, военного министра или генерала Куртэ? Главные начальники были в совершенном смущении, боясь взять на себя ответственность от стычки, и таким образом все были ниже обстоятельств. Посягательство на Палату удалось.

Колонна, как мы видели, направилась к площади de la Concorde с песнями и криками. В это время один [легион] отряд 2-го легиона национальной гвардии, созванной сбором, выступил на площадь с другой стороны. Работники, возбужденные опасностью, сжались в рядах и уже в виде провокации, вместо того, чтобы остановиться, пошли прямо на мост, ведущий к Палате. Куртэ, совершенно потерявшийся, ослабил отряд, его защищавший, и толпа в одно мгновение ока прорвала отряд, прошла мост и очутилась перед решеткой Собрания. Куртэ уже и тут приказал подвижной гвардии, собранной под перистилем, снять штыки с ружей, – путь был очищен таким образом. Уже в самих дверях встретили толпу Ламартин и Роллен, думая еще откинуть [толпу] ее назад нравственной силой, но ведь с февраля уже прошло много времени. Передние ряды процессии опрокинули ораторов и захватили Собрание.

Что произошло тогда в недрах республиканского Парламента, надо читать в рассказах очевидцев (в подробном отчете «Moniteur universel». Его сухой официальный рассказ восстановляет страшную картину в такой полноте, какой не достигнет самый живописный рассказ). Толпа ворвалась сперва в трибуны, потом множество людей, с опасностью сломать себе шею, спустилась из них по стенам в самую залу. Они сели на [пустые] первые попавшиеся места, а некоторые стали сзади депутатов, как бы для [исполнения] надзора за ними. У самой кафедры произошла драка между народом за знамя, причем Роллен получил несколько ударов концом его. Знамя это, наконец, передано квестору {239} , который и держал его над Президентом. Кафедра, занятая Барбесом, Распайлем, Клемент Тома {240} , Ледрю, которые, наконец, так сдавлены народом [захват], поместившимся на закраине ее обвода и на президентском и секретарском местах, сидя и стоймя, что некоторые из них делают неимоверные усилия удержаться на ней. Тома протестует против вмешательства народа и получает легкую рану в руку. Пот течет градом с лица ораторов, которые [хотят] умоляют об одной минуте тишины. Распайль [хочет] принимается несколько раз читать свои просьбы, приведенные нами выше, и в неслыханном шуме не может [дочитать] дойти до конца. Несколько слов Луи Блана, умолявшего народ не уничтожать собственного своего представительства и быть спокойным в силе, покрываются аплодисментами, но тишина не водворяется. Большая часть депутатов на своих местах; толпа кидается бить одного из них, спросившего, по какому праву Распайль на кафедре, и сдерживается другой толпой. Бесчисленное количество частных эпизодов, странных, неожиданных, поминутно волнуют толпу, а между тем вливаются в залу беспрестанно новые группы с знаменами и новыми криками. В зале делается нестерпимо душно. Многие депутаты кричат: «Отворите верхние окна! Отворите: мы задохнемся здесь!» Наконец, Бланки взбирается на закраину трибуны и усиливается водворить некоторое молчание, которому как Президент, так и депутаты так рады, что сами кричат: «Слушайте! Слушайте!», хотя Бланки не имеет права занимать место оратора. Бланки говорит довольно умеренно о крайней необходимости пособия Польше и о выпуске из [ареста] тюрьмы арестованных, захваченных в Руане, о пособии народу, умирающему в нужде. В это время уже более 20 человек захватили кафедру. Ледрю возвышает свой голос и начинает: «Avec son admirable bon sens, le peuple de Paris ne veut pas être trompé!» [246]

Тысячи голосов отвечают ему: «il l\'est, il Test déjà, farceur!» [247] В это время Президент, окруженный грозящим народом, пишет на клочках бумаги приказание не бить рапель [248] и не созывать войска. Впоследствии он оправдывает этот поступок необходимостью спасения во что бы то ни стало депутатов, ибо отказ его мог быть сигналом их избиения. «По должности в парижской мэрии, – прибавил он тогда наивно, – я знал, что делаю. Мы играли в подобную игру с народом в течение двух месяцев». Три с половиной часа пропадает всякая надежда восстановить порядок, ибо случилась новая компликация.

Мы видели, что первые ряды манифестации прошли в Палату через перистиль, обращенную к площади и мосту de la Concorde. Остальные ряды [обошли] двинулись со своими знаменами в боковую улицу Bourgogne и сплошной массой остановились тут. Голова этой колонны стояла у задних ворот Палаты, обращенных к площади de la Concorde. День был неимоверно жаркий и душный. Я ходил между этими рядами людей, с загорелыми лицами, воспаленными глазами от зноя и вдвойне возбужденными: во-первых, весенним солнцем, а во-вторых, вином, которое раздавали им начальники. Дико разносились по рядам республиканские песни. Подвижная гвардия [была] со стен [переднего] главного перистиля браталась с ними, раздавая ветви лип, сорванных в саду Палаты. На углу площади Bourgogne в café l\'Assemblée из открытых окон несколько народных трибунов поддерживали экзитацию речами, на которые ближайшие ряды отвечали страшными воплями. В одном окне я видел несколько поляков, кричавших: «vive la France et la Pologne!» [249] , и толстую польскую даму с каким-то орденом на груди, задыхавшуюся от жара и [беспрестанно] колебавшуюся в неописанной экзитации, [еще] вызвавшей у народа яростные аплодисменты. Заговорщики с ярлыками своих клубов на шапках вращались беспрестанно между рядами; странные слухи носились в них: говорили, что Палата объявила войну России, что Палата наложила подать на богачей и проч. Наконец, нетерпение массы росло вместе с действием солнца, речей, винных паров: голова колонны, сильно сдавливаемая напором задних рядов, уперлась в западные ворота и прорвала их. Некоторые полезли через [ряды] колонны. Здесь встретил их Куртэ и умолял [их] остановиться: они опрокинули его назад и очутились на дворе. Тут встретил их Луи Блан и увещевал удалиться: они выслушали Луи Блана, подняли на руки и потащили с триумфом в залу заседаний. Новое это наводнение довершило хаос, там царивший. Зала наполнилась одним ревом, в котором, однакож, можно было различить визг и хохот женщин, издыхавших в истерике в трибунах. Тут-то Барбес, снова появившийся на трибуне, в нечеловеческих усилиях [изложил Палате] успел выразить свои [новые] положения: «Je propose un impôt forcé d\'une million sur les riches». Говорят, при этом раздались голоса: «tu te trompes Barbes. Deux heures de pillage!» – «Je propose, – продолжал Барбес, – que l\'Assemblée déclare que le peuple a bien mérité de la patrie et que celui qui fera battre le rappel soit déclaré traitre à la patrie» [250] .

Но уже большая часть членов Палаты покинула свои места и собралась в президентском доме, рядом с Палатой, принять решение в этих обстоятельствах. Гул царствовал свободно в зале Собрания, и бог знает, чем кончился [согласились споры], если бы Гюбер не объявил громовым голосом с кафедры: «Je déclare qu nom du peuple français que l\'Assemblée Nationale est dissoute» [251] .

В одну минуту Президента и секретарей выпроводили в толчки при криках: «Allez-vous en, tas de canaille que vous êtes!» [252] Послышались вопли: «В Ратушу! aux armes! aux armes!» [253]

Барбес был увлечен в Ратушу составлять новое Правительство. Говорят, он упал в обморок от разнородных ощущений, перешедших через его душу и в эти немногие часы. Но – удивительно! Казалось, судьба только и ждала этого последнего акта народного сумасшествия, чтобы изменить вдруг всю картину с быстротой почти театральной.

Это было в 4 часа. В четыре часа площадь de la Concorde, бульвары, буквально весь город стал покрываться вооруженной национальной гвардией, которая направилась к Палате, более по собственному порыву, чем вследствие призыва. Между тем, члены [Собрания] Палаты, собравшиеся в президентском доме, уже призвали на площадь ближайшие батальоны подвижной и национальной гвардии. Около Палаты сделалось неимоверное движение штыков – и в пять минут Палата была очищена от народа. Собрание снова вступило в свои права и открыло заседание. При этой реставрации Правительства гнев раздраженной национальной гвардии пал на старика Куртэ, у которого сорваны были генеральские эполеты начальника и брошены ему в лицо. Он сам едва спасся от неминуемой смерти в ватер-клозете. Прибытие Луи Блана подало новый повод к новым расправам: несколько человек бросились на него, ломали ему руки, вырывали клочки волос, и только с помощью своих сотоварищей, Ларошжаклена и др., успел он, изорванный и избитый, спастись в зале заседания, где появление его было приветствуемо ропотом, но где он сказал несколько слов в пользу сотоварища своего Альберта, увлеченного в Ратушу, слова, тем более великодушные, что они произнесены были после истинного насилия и ввиду возможности нового. Между тем Ламартин при барабанном бое вооруженных граждан и восторженных криках говорил: «Honte à ces misérables insurgés qui ont voulu plonger le pays dans le deuil и проч. Dans un moment pareil la place du gouvernement n\'est pas dans le conseil, elle est à votre tête, dans la rue, sur le champs même de bataille» [254] .