Белинда Александра - Белая гардения

• Название: Белая гардения
• Автор: Белинда Александра
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-966-343-771-2

Аня Козлова, дочь белоэмигрантов, в тринадцать лет осталась без родителей и чудом избежала репрессий.

Отец сравнивал ее с гарденией — хрупким цветком волшебной красоты, который требует заботы и внимания. Однако молодая женщина проявляет завидное мужество и стойкость перед жизненными невзгодами. Она с одинаковым достоинством управляет роскошным ночным клубом в Шанхае и работает официанткой в Австралии, куда ее забросила судьба. Ни подлость мужа, ни боль одиночества не сломили ее. Она живет надеждой отыскать свою мать, ибо нет уз прочнее, чем узы матери и ребенка.

---

Когда мы вернулись домой, наших собак нигде не было видно, а дверь оказалась незапертой. Мать взялась за ручку, но, прежде чем открыть дверь, остановилась. Так же, как и образ матери, оставшийся в моей памяти в день похорон отца, этот миг отпечатался в сознании подобно сцене из фильма, который видел много раз: рука матери на ручке, медленно открывающаяся дверь, за ней темнота и тишина, а в душе неодолимое ощущение, что там, внутри, кто-то чужой дожидается нашего прихода.

Рука матери опустилась и нащупала мою. После смерти отца у нее всегда дрожали пальцы, но сейчас я не почувствовала дрожи. Ладонь была теплой и сильной, а пальцы, решительно сомкнувшись, сжимали мою руку. Держась за руки, мы вместе шагнули в дом. У нас было заведено снимать обувь в прихожей, но мы не стали разуваться и прошли прямо в гостиную. Когда я увидела человека, который сидел за столом, сложив перед собой искалеченные руки, то не удивилась. У меня было такое чувство, будто я наконец дождалась, что он появился у нас в доме. Мать не проронила ни слова и встретила его взгляд равнодушно. Мужчина невесело улыбнулся и кивком головы предложил нам сесть рядом. Тут мы заметили у окна еще одного человека. Это был высокий мужчина с голубыми глазами, пушистыми усами и проницательным взглядом.

Хотя на дворе стояло лето, в тот вечер ночь наступила быстро. Помню, как мать крепко сжимала мою руку, как по полу ползли последние лучи заходящего солнца и сильный ветер бил в не закрытые ставнями окна. Сначала с нами говорил Тан. Каждый раз, когда мать отвечала на вопросы китайца, его губы растягивались в напряженной улыбке. Он рассказал, что наш постоялец на самом деле был не генералом, а шпионом, который иногда выдавал себя за парикмахера. Он прекрасно говорил по-китайски и по-русски, мастерски умел изменять внешность и использовал свои навыки, чтобы собирать информацию о сопротивлении. Поскольку русские думали, что он китаец, они спокойно собирались в его парикмахерской, обсуждая свои планы и таким образом выдавая китайских товарищей. Честно говоря, я обрадовалась, что не поделилась с матерью своими догадками, когда мы с ней обнаружили в сундуке костюм генерала. Тан продолжал внимательно следить за матерью, но она так искренне удивилась тому, что он сообщил, что у него не могло возникнуть никаких сомнений по поводу ее непричастности к шпионажу японца.

Было совершенно очевидно, что мать понятия не имела, кем на самом деле был генерал и что он, кроме японского, владел другими языками. К тому же к нам никто не приходил, пока он жил у нас. Несмотря на это, Тан бросал на нас взгляды, полные ненависти. Казалось, что само наше присутствие приводило его в ярость. В глазах китайца читалось лишь одно желание: месть.

— Госпожа Козлова, вы когда-нибудь слышали о подразделении 731? — спросил он, едва сдерживая злобу, исказившую его лицо. Он удовлетворенно кивнул, когда мать не ответила. — Нет, разумеется, не слышали. Конечно, о нем не слышал и ваш генерал Мицутани, этот культурный и вежливый постоялец, который мылся каждый день и в жизни никого не убил своими руками. Но ему все равно было не по себе, когда он обрекал людей на смерть, так же как и вы, когда пригрели в своем доме человека, соотечественники которого убивали нас. У вас и у вашего генерала на руках столько же крови, сколько у целой армии.

Тан поднял руку и помахал гниющим обрубком перед лицом матери.

— Вы, русские, прикрываетесь своей белой кожей и западными обычаями и не знаете, какие эксперименты над людьми проводились в соседнем районе. Я единственный, кто выжил; один из тех, кого привязывали к столбам на морозе, и их милые чистенькие ученые доктора изучали последствия обморожения и гангрены, чтобы спасать своих солдат. Но можно сказать, что нам повезло. В конце нас всегда расстреливали. В отличие от тех, кого заражали чумой, а потом разрезали без наркоза, чтобы посмотреть, что происходит с организмом. Интересно, что бы вы почувствовали, если бы ваш череп начали распиливать, несмотря на то что вы все еще оставались в сознании? Или если бы вас изнасиловал врач, чтобы, когда вы забеременеете, разрезать вам живот для исследования зародыша…

Лицо матери перекосилось от ужаса, но она выдержала взгляд Тана и не отвела от него глаз. Видя, что ее сломить не удалось, он снова зловеще улыбнулся и, орудуя культей и локтем, извлек из папки фотографию. На ней был запечатлен человек, привязанный к столу, вокруг которого стояли врачи. Но свет отразился на середине фотографии, поэтому я не смогла все четко рассмотреть. Он велел матери взять фотографию. Взглянув на нее, она тут же отвернулась.

— Может быть, мне стоит показать ее вашей дочери? — прошипел Тан. — Ей примерно столько же лет.

Глаза матери вспыхнули. Его ненависть встретилась с ее яростью.

— Моя дочь всего лишь ребенок! Вы можете ненавидеть меня, если вам хочется, но в чем виновата она?

Мать снова посмотрела на фотографию, и у нее в глазах заблестели слезы. Однако она сдержалась и не заплакала. Тан довольно улыбнулся. Он хотел еще что-то сказать, однако в этот момент послышалось покашливание второго мужчины. Я уже почти забыла об этом русском, потому что он вел себя очень тихо и смотрел в окно, как будто его совсем не интересовало, о чем мы говорим.

Когда советский офицер обратился к матери с вопросом, мне показалось, что мы угодили в пьесу, поставленную по другому сценарию. Его не обуревала жажда мести, как Тана, и не трогали подробности из жизни и деятельности генерала. Он вел себя так, будто японцы никогда и не захватывали Китай; он пришел к нам по иной причине: ему хотелось вцепиться в горло моему отцу, но, поскольку его не было, принялся за нас. Все его вопросы касались семей матери и отца. Он будто заполнял анкету, уточняя стоимость нашего дома и любопытствуя по поводу сбережений матери. После каждого ее ответа он нарочито шумно вздыхал.

— Что ж, — наконец произнес он, оценивающе посматривая на меня сквозь желтые стекла своих очков. — В Советском Союзе у вас бы ничего этого не было.

Мать спросила, что он имеет в виду, и офицер, не скрывая неприязни, ответил:

— Она — дочь полковника русской империалистической армии, человека, который поддерживал царя, приказавшего стрелять из пушек в собственный народ. В ней течет его кровь. А вы, — процедил он сквозь зубы, покосившись на мать и презрительно усмехнувшись, — для нас не представляете большого интереса, однако, похоже, очень интересуете китайцев. Им нужно на ком-то показать, как они поступают с предателями. Советский Союз сейчас нуждается в рабочей силе. Нам нужны молодые, здоровые работники.

Ни один мускул не дрогнул на лице матери, она только крепче сжала мою руку, так что побелела кожа и кости вдавились друг в друга. Но я сдержалась и не вскрикнула от боли. Мне хотелось, чтобы она никогда не отпускала меня и всегда сжимала мою руку так же сильно.

Когда от боли в руке я уже едва не теряла сознание и комната начала плыть перед глазами, советский офицер заявил, чего они хотят: жизнь дочери в обмен на жизнь матери. Русский получал молодого здорового работника, а китаец удовлетворял жажду мести.

Я поднялась на носки, пытаясь дотянуться до вагонного окна и прикоснуться кончиками пальцев к протянутой руке матери. Она всем телом прижалась к окну, чтобы быть как можно ближе ко мне. Боковым зрением я заметила Тана и советского офицера, стоявших у машины. Дожидаясь, когда можно будет забрать меня, Тан ходил взад и вперед, как голодный тигр. На станции царила суматоха. Престарелая пара никак не могла распрощаться с сыном, и советский солдат отпихивал их, заталкивая юношу в вагон, причем толкал его в спину так, будто это был не человек, а мешок картошки. Оказавшись в вагоне, парень обернулся, но за ним уже напирали другие люди, и ему так и не удалось последний раз посмотреть на родителей.

Мать схватилась за ручку окна и подтянулась повыше, чтобы я смогла увидеть ее лицо. Под глазами у нее пролегли тени, и она казалась измученной, но все равно оставалась очень красивой. Она принялась рассказывать мои любимые истории и запела песенку про грибы, стараясь успокоить меня. Другие люди тоже высовывали из окон руки, чтобы попрощаться с родными и соседями, но солдаты ударами загоняли их обратно. Охранник, который стоял рядом с нами, был очень молод, почти мальчик, с молочно-белой кожей и лучистым взглядом. Должно быть, он пожалел нас, потому что развернулся к нам спиной и отгородил собой от всех остальных, чтобы мы попрощались.

Поезд тронулся. Пока могла, я шла по платформе, обходя людей и ящики и не выпуская руки матери. Мне хотелось не отставать, но поезд стал набирать скорость, и наши руки разъединились. Я видела в окне удаляющегося вагона, что мать отвернулась и закрыла рот кулаком, потому что больше не могла сдерживать рыданий. У меня от слез запекло в глазах, но я усилием воли заставила себя не заморгать и проводила глазами поезд, пока он не скрылся из виду. Чтобы не упасть, я прижалась к фонарному столбу: у меня подкосились ноги, когда я почувствовала, какая пустота образовалась в моей душе. Но невидимая рука поддержала меня. Я услышала голос отца, который обращался ко мне: «Тебе покажется, что ты осталась совсем одна, но это не так. Я пошлю тебе кого-нибудь».