Ева Геллер - Потрясающий мужчина

• Название: Потрясающий мужчина
• Автор: Ева Геллер
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-85585-732-8

Вместе с героиней романа Виолеттой Фабер читатели проживут год ее жизни, богатый событиями — счастливыми и не очень, — в котором переплелись взлеты и падения, радости любви и горечь измен.

Виола не замыкается в одиночестве, когда ей приходится несладко, благо у нее много родственников и друзей…

И среди них она обнаруживает потрясающего мужчину!

---

— Здесь можно жить, — ответил Бенедикт.

— Слышала, слышала — жить и любить, — хмыкнула Мерседес.

Бенедикт не поддался на провокацию, а стал задавать обычные скучные вопросы про отпуск: «Как там Франция? Какая была погода? Как питались?»

— Как всегда, все самое изысканное, — ответила Мерседес. — Мой ненаглядный опять бросил весь мир к моим ногам. — Она закурила сигарету «Картье».

Я накрыла стол в саду — сервиз со ступеньками и коричнево-оранжевая клеенка. Пусть Мерседес видит, как хорошо я усвоила традиции ее родного дома.

Бенедикт не пожелал пить с нами чай и поднялся в свою комнату смотреть теннисный матч по телевизору. Таким образом, я сидела одна между Норой и ее дочерью и пыталась произвести хорошее впечатление. Я внимала Мерседес: как видится, поклонник завалил ее самыми дорогими платьями. И восхищался ее словно врожденным парижским шиком. Мерседес вздохнула:

— При этом мне абсолютно безразлично, что сейчас модно.

Я одобрительно кивнула и исподтишка посмотрела на узкую юбку Мерседес с разрезом на боку и плиссированными складочками — модель «Последний крик» из каталога Неккермана. Однако меня охватила легкая зависть, когда Мерседес сказала:

— Когда мы в отпуске, он всегда дает мне на день свою кредитную карточку, и я покупаю все, что душе угодно.

Потом Мерседес рассказала о своих сотрудницах по фирме: все жуткие дуры, вместо образованности одно самомнение. Мужчины на работе боготворят ее. Один коллега прислал ей даже открытку из отпуска!

— Мой ненаглядный ни в коем случае не должен знать, что у меня с Арно, — кокетливо сказала она.

Я удивилась откровенности, с которой она обсуждает с матерью свои любовные похождения.

— Когда снова увижусь с Арно, надену короткое пляжное платьице, которое купил мне мой ненаглядный. — Она захихикала. — Хотя, конечно, немыслимо надевать мини на работе. Но все знакомые в один голос утверждают, что я со своими длиннющими ногами могу себе такое позволить!

— Да, — прилежно подтвердила я, посмотрев на ноги Мерседес. Они были коричневые, как пара сосисок по-венски, такие же тонкие, без признаков икр и, если угодно, длиннющие. Хотя лично мне сосиски по-венски казались длиннее.

Наконец в полшестого мое утомительное участие в беседе было вознаграждено.

— Да, что там за история с моей комнатой? — вспомнила Мерседес.

— Ах, действительно. — Я попыталась сделать вид, что забыла об этом, увлеченная ее рассказами.

— Собственно, я бы хотела быть уверенной, что с моими вещами бережно обращаются, — брови Мерседес достигли верхнего предела — челки.

— Само собой разумеется, я ведь дизайнер по интерьеру. — Я тоже пыталась сказать нечто значительное. — И испытываю потребность окружать себя красивыми вещами.

Меди ничего не ответила. Потом долго и обстоятельно куталась в свое стопроцентное шелковое произведение искусства:

— Хорошо, поднимемся наверх.

Я последовала за ней на почтительном расстоянии.

— Большая разница, — заметила она на лестнице, — живешь ли ты в собственном доме или снимаешь квартиру. Мой хозяин только что опять поднял квартплату. Самая примитивная квартира стоит сегодня уйму денег, — Мерседес нажала на ручку двери. — Заперто, — констатировала она.

Я не сказала, что знала об этом.

Мерседес опять пошла вниз. Воспользовавшись заминкой, я заглянула в комнату Бенедикта. Он мирно спал. Я в нерешительности встала у двери своей будущей комнаты. Ощущения были такие же, как в детстве, когда мне было десять лет и я впервые переселилась в свою собственную комнату.

Пришла Мерседес с ключом.

— Моя детская комната всегда действует на меня успокаивающе, — сказала она и наконец открыла дверь.

Сначала я увидела лишь кусок пыльно-зеленых обоев. Потом мне пришлось закрыть рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. Напротив двери висела репродукция Эдварда Мунка — кричащая женщина на мосту, которая так широко раскрыла рот, будто собиралась проглотить яйцо. Края фанерки были покрыты черным лаком.

Потом моему взору предстали другие репродукции: слева от окна — четыре варианта «Танцовщиц» Дега с розовыми краями. Под ними жалкая пара артистов Пикассо, из его «голубого периода», в голубой рамочке, кувшинки Моне — в зеленой. Над кроватью два Дали: тающие часы и что-то с губками и камнями. Кубистский натюрморт с гитарой. Три ван-гоговских картины с цветами и его же «Автопортрет с отрезанным ухом» — все в кроваво-красном обрамлении. В торце комнаты — русская икона Мадонна с младенцем — в желтой рамке. И еще Шагал — в лиловой. На противоположной стене висела всего одна картинка-фотография тяжеловесной скульптуры Родена — помните? — с обезьяноподобным мужчиной, подперевшим рукой свою тяжелую голову.

Я растерялась. Чтобы хоть что-то сказать, я показала на кричащую женщину:

— Эта картина не слишком сочетается с другими.

— Для меня она очень важна, — объяснила Мерседес, подняв брови. — Тебе, конечно, больше по вкусу танцовщицы и кувшинки. Лично мне они, несмотря на все художественные достоинства, сегодня кажутся поверхностными.

Я глубоко вздохнула — и промолчала. Никакого сомнения: как только за Мерседес закроется дверь этого дома, весь художественный хлам исчезнет точно так же, как из комнаты Бенедикта.

В остальном обстановка комнат брата и сестры была схожа: четырехстворчатый платяной шкаф, узкая кровать, столик. И еще торшер с плетеным абажуром, выглядевший как перевернутая мусорная корзинка на палке. Мерседес открыла шкаф:

— Здесь мама хранит свою коллекцию.

На каждой полке лежали иллюстрированные журналы. Некоторые — многолетней давности, иные — свежие. Что еще за коллекция? Журналы были разные, но на каждой обложке — Грейс Келли, она же принцесса Монако.

— Мать собирает все о покойной монакской принцессе.

— С чего это вдруг? — мне было непонятно, как предметом чьих-то интересов может стать усопшая монакская принцесса, что в ней так привлекло шестидесятилетнюю учительницу?

— Мать родилась двенадцатого ноября, в один день с принцессой. И та, и другая — ярко выраженные Скорпионы. — Мерседес посмотрела на свои грубоватые серебряные часы с циферблатом из отполированного коричневого камня. — Мне пора идти, а то мой ненаглядный обзвонится.

— Ну тогда — большое спасибо.

Она не подала мне руки, только слегка помахала пальцами.

Из окна ванной комнаты я увидела, как она отъезжала. Мадемуазель Мерседес ездила на скромном «рено».

Я присела на кровать. Передо мной — кричащая женщина на мосту, за спиной — столикая монакская принцесса. Я вдруг спросила себя, как же мне жить дальше.

«Начинай действовать, Виола Фабер», — приказал мне внутренний голос. Это был голос моего отца. Он всегда повторял, что «хомо фабер» — это человек-строитель, человеко-созидатель, и я, Виола Фабер, должна по крайней мере соответствовать своей фамилии. «Действуй, Виола Фабер». Я разбудила Бенедикта. С закрытыми глазами он пробормотал, что я должна все, что мне не нужно, выбросить в мусорное ведро, а ему необходимо поспать.

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно.

— Нет, возможно, я могу еще поспать. — Бенедикт натянул себе на голову одеяло.

Я вернулась в комнату Мерседес. Бенедикт был прав: если эта комната должна стать моей, все ненужное надо выкинуть. Я уставилась на бежево-желтый линолеум. Нет ничего более захватывающего для дизайнера, чем отдирать линолеум. Чего только под ним не обнаруживали: от древнеримских мозаичных полов до паркета с инкрустациями в стиле барокко. Я с жадностью надрезала в одном углу кусок линолеума — под ним действительно был деревянный пол! Не то чтобы барочный паркет. Деревянные половицы, покрытые лаком цвета испражнений. Я озадаченно вернула линолеум на место.

Но потом подумала: «Если я каждый день буду продвигаться вперед хотя бы на чуть-чуть, то рано или поздно справлюсь с этим». К тому времени, когда мне надо будет приступить к работе у дяди Георга — в октябре или в ноябре — моя комната в общем и целом будет готова, а может, и Бенедиктова в придачу. А потом мы постепенно превратим игровую в настоящий зимний сад. Вслед за этим переоборудуем кухню… И на будущий год во всей красе засияет наконец моя люстра. Правда, я еще не знаю где, но проблемы надо решать одну за другой.

Я спустилась в кухню. Там была Нора. Я с улыбкой сказала:

— Ты не могла бы дать мне старых газет? Я хочу упаковать картины Меди, чтобы с ними ничего не случилось.

— А я хочу сделать смородиновый джем, но у меня адски болит спина. А Бенедикт так его любит!

Я сразу сообразила, на что она намекает:

— Давай я соберу тебе ягоды.

Я занялась этим с удовольствием. Собирать ягоды — прелестное занятие для воскресного вечера. Особенно в компании с Бенедиктом.