Юрий Петухов - Как там в Париже

• Название: Как там в Париже
• Автор: Юрий Петухов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Петухов Юрий Как там в Париже

ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ

КАК ТАМ В ПАРИЖЕ?

Кривое не может сделаться прямым, и

чего нет, того нельзя считать.

Екклесиаст

В отеле было хорошо, вольготно. Никто над душою не стоял: начальство далеко, в Москве, и бог с ним, - всегда бы оно было где подальше. Да и перед подчиненными пыжиться нет необходимости: где они, подчиненные? Корпят в управлении, по институтам над своими отчетишками и справками. Жена? Да что там про жену вспоминать! Семен Михайлович отдыхал. Отдыхал душою и отчасти телом. Почему отчасти? Давали знать о себе встречи, коктейли и прочие удовольствия, ненавязчиво преподносимые фирмачами. Но тело было еще далеко не старое, выносливое.

Сладко поеживаясь под одеялом, Семен Михайлович думал - а что сегодня, чем их еще угостят? Мысли были приятные, но даже они не могли разлучить его с низкой уютной кроватью, такой мягкой, вытягивающей из тела все желания, кроме одного лежать.

Научно-технические обмены - отменны-ы-ы:

Посыла-и-им... посыла-им? У, черт-тя, забыл!

Ага, вот: пссыла-и-им тырпси-холу!

Получа-и-им пепси-колу! А-а! У-ух! Хор-р-рошо!!!

- доносилось из ванной. Там Гугин пел с душой, вкладывая всю ее в какой-то разухабистый мотизчик собственного сочинения.

- Семен Михалыч, а что это за хреновина такая - тырпсихола, не слыхал?! Тыр, пыр, восемь дыр - язык вывернуть можно, придумают же! Что-о?!

Семен Михайлович молчал и блаженствовал.

- А-а? Не слышу?! - еще громче, сиреною вопросил Гугин.

- Да это одна, такая... в балете, короче, пляшет. И не хола, кстати, а хора, понял?! Запоминай: тер-пси-хора!

- Ай?!

Семен Михайлович взорвался:

- Тер-пси-хора, оглох, что ли, тер - повторяй!

- Тер! - послушно донеслось из ванной.

- Пси! - еще громче рявкнул Семен Михайлович, воодушевившись понятливостью ученика.

- Пси-и-и! - эхом отозвался Гугин.

- Хора!

- Да ладно, понял. - В голосе Гугина зазвучали вдруг нотки недовольства: - И что за поэты пошли, за что только деньги получают, срифмовать не могут толком двух слов: хору колу?! Ну дает! Эт-то и я так смогу! Слушай! Эх, хорошо, Семен Михалыч, что не бьют по голове, а в министерстве не слыхали, что я тоже тут поэт ! И-эх! У-ох! Хор-рошо! - гугинский голос постепенно из недовольного возвысился вновь до жизнерадостного, бесшабашно-удалого. - Здорово получилось, а?!

Неделю назад, когда их привезли из аэропорта в отель и они попросили поселить их в одном номере, отказавшись от отдельных апартаментов, администратор, портье или как там он у них назывался - ни Семен Михайлович, ни Гугин языками не владели - посмотрел на обоих с недоумением, но быстро отвел глаза, скрывая свои чувства за чересчур широкой слащавой улыбкой, суетливо достал ключи. О чем он думал, их не интересовало. Семен Михайлович слыхивал, что тут у них с площадью в гостиницах все в норме и обычно вместе поселяются лишь очень близкие родственники... Но свой устав Семен Михайлович всегда носил при себе, а то, что "монастырь чужой", - не беда. Да и мало ли о чем мог думать какой-то там, пусть даже и заграничный, администратор. А вдвоем, да еще на чужбине, далеко от дому, веселее... И не так страшно. В последнем они, правда, не признавались открыто, но каждый, чуя в себе присутствие некоторого душевного озноба, подозревал то же самое и в спутнике.

Перед самым отъездом их "порадовал" один сотрудничек, полумолодой специалист, бывший у Семена Михайловича на побегушках. Припрыгал, тряся газетками, угодить хотел, чтоб его! Семен Михайлович виду не подал, когда прочитал в заметочке, что на днях двум директорам внешторговских контор за злоупотребление взятками - это ж как надо было злоупотребить! намотали срока на полную катушку. Принес известьице! Вот ведь, пригрел ехидну на груди! Эх, молодежь, подумал бы прежде, чем "радовать", причем тут шеф-то его - ведь он, Семен Михайлович, к тем конторам и вообще к внешторговским делам ни сном, ни чохом, его дело - заключение дать, техническое, по существу аппаратика этого, как специалисту, значит, - уж закупочная комиссия решит, там голов много, пускай они и делят ответственность на число голов своих, им проще да и по закону так положено, по инструкциям, а инструкции - дело святое и непреложное. Нет, не осталось чуткости в людях, огрубели, очерствели! И-эх, людишки, "порождение крокодилов"! А полумолодой шутник и тут не вник, не разобрался, ляпнул, что, дескать, знакомого представителя чего-то или кого-то (не уточнил) прямо на днях отозвали за аморалку и недостойный образ, а другой якобы вместе с самолетом на той неделе в море потонул. Дурак! Ну какие по дороге во Францию моря?! Чего пугаешь-то?! Семен Михайлович его выгнал из кабинета и до самого отъезда так и ни разочку не одарил благосклонной улыбкой, словечка теплого ни единого не сказал. Шутник заскучал что-то, совсем с лица спал. Ну да ничего, это ему только на пользу!.. Так что веселее вдвоем и надежнее, думал Семен Михайлович, мы народ коллективистов, мало ли чего тут у них принято; хотя поучиться есть чему, перенять, так сказать, ценный и полезный опыт, и все это на пользу выходящей из "стагнации" любимой родине! Ничего, мы ее из застоя-то вытянем, поставим, ослабленную, на ножки, рассуждал Семен Михайлович; как там поговаривал любимый литературный герой, большой специалист по международным отношениям - "Турция нам поможет"?! Точно, поможет, и не только Турция. Да и куда нам без помощи-то, народ не подготовлен еще, малокультурен, опыта по части демократии у него ни малейшего нету, кругом хамство и распущенность, лень и дикость... Нет, без помощи не обойтись. И сперва надо самым наикультурнейшим, наиинтеллигентнейшим и самым умным выходить на международный уровень общения, а потом, глядишь, при их посредстве дело и до широких масс дойдет. Но это потом. А покуда все на таких как он держится, на передовых людях нашего времени. Ну и разные там гугины на первых порах сойдут, как помощники... Так размышлял Семен Михайлович, лежа на широкой и мягкой кровати в номере на восьмом этаже отеля, расположенного если и не в самом центре Парижа, то и не на самых окраинах.

Мелодично динькнул телефон на столике у изголовья.

- Господин Дугин, алле, я не будил? Как спали?

- Мерси, бонжур! - ответил Семен Михайлович, привыкший к приторному голосу переводчика, как и обычно, с утра оповещающего о распорядке на весь день. - Как вы там, Пьер? Пора бы нам и делом заняться, а? Намекните шефу,

- О-о! Все будет о'кей, господин Дугин! Гость - вы, думаем - мы!

Минут через пятнадцать из-за двери ванной комнаты высунулась мокрая взъерошенная голова Гугина.

- Ну чего они, Михалыч?

- Все о'кей, Боря! Через полчасика машину подадут. Готовься, придется попотеть.

Листиков отбывал вторую неделю на "картошке". Картошки как таковой не было, копнили сено, но уж, видать, так повелось исстари - все работы в подшефном совхозе шли под этим кодом.

Иногда молодые ребята спрашивали у Листикова: сколько ему осталось до пенсии? Он отшучивался, говоря, что в любом случае навряд ли дотянет, а сам переживал и, глядя по утрам в зеркало на кожухе электробритвы, недоумевал: "Неужто так плох, ведь сорока пяти еще нету, чего они с этой пенсией привязались? А все сидячая жизнь - она кого хочешь угробит". Но зато весь остаток дня он в зеркала не смотрелся и потому чувствовал себя молодым.

Совхоз избавлял его от суетной нервотрепки с бесконечными срочными и наисрочнейшими справками, отчетами и многими другими чиновничьими делами-заботами. Вот и сейчас, вволю намахавшись граблями и соорудив довольно-таки профессионально маленький стожок, Листиков улегся под ним, расслабился, подставляя тело нежарким лучам подмосковного солнышка. Сено кололось, пыль от него лезла в глаза и рот, мошкара норовила пристроиться на тронутой красноватым загаром коже, досаждала своей назойливой бестолковой возней. Ничего этого Листиков старался не замечать - он пил свободу жадно, с прихлебом, упивался своей оторванностью от города и в коротких полуденных грезах представлял себя этаким заматерелым от постоянного тяжкого труда селянином, обветренным знойными и ледяными степными ветрами, промытым дождями, росами, живой колодезной водой и ежевечерней стопкой кристального ядовито-целебного первача.

Короче, дай Листикову волю, и он вовек бы не уезжал отсюда. Ну только вот если на зиму? Пожалуй что и на зиму Листиков остался бы. Достаточно было только представить себе жаркую русскую печь в просторной светлой избе с заиндевевшими окошками, кипящий самовар... А уж что там говорить о скрипе снега под полозьями летящей упряжки, подледном лове и длинныхдлинных неспешных зимних вечерах! Нет, Листиков определенно остался бы и на зиму. Ах, как хорошо об этом мечталось.

Физической работы он не боялся, никакого такого особого унижения, в отличие от большинства молодых ребят из родной конторы, он ни в работе этой, ни вообще в посылках на лоно природы не усматривал. Листиков был мудрее их всех вместе взятых и уже давно не гордился высшим образованием и тем, что вкалывает не где-нибудь на заводе или в артели, а в довольно-таки солидном научно-исследовательском институте. Все это было семечки, трын-трава, суета сует и всяческая суета. А чтоб понять это, надо проработать на своем веку не один год и увидеть жизнь такою, какова она в самом деле - немного в ней черной краски, совсем немного, но и розовой с голубой, пожалуй, не больше. Так, всего вперемешку.