Елена Медникова - Два крыла. Русская фэнтези 2007

• Название: Два крыла. Русская фэнтези 2007
• Автор: Елена Медникова
• Издательство: АСТ : АСТ Москва : Хранитель
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9762-3718-6, 978-5-9713-5644-8, 978-5-17-044670-4

Один из самых любимых жанров авторов и читателей фантастики в нашей стране. Фэнтези — во всем ее многообразии. Озорной юмор — и вполне серьезные проблемы.

Увлекательные приключения — и оригинальные философские концепции. Мистические городские легенды — и неожиданные, таинственные повороты истории…

Многообразие сюжетов и образов, персонажей и ситуаций.

Повести и рассказы, относящиеся ко всем возможным стилям и направлениям фэнтези.

---

Разбойник был не в себе. Он тупо смотрел уцелевшим глазом на подошедшего Илью, лежа точно в такой позе, в которой только что стоял на ветке. Илья ждал, что будет дальше, но такого не ожидал: разбойник очень быстро весь подобрался, выпрямился и оказался на ногах. Илье пришлось бы плохо, если бы не выучка всегда быть начеку; к тому же, подходя к поверженному разбойнику, он спрятал лук и обнажил меч. Лиходей с места, лишь вскочив на ноги, по-звериному прыгнул на Илью. Отступив в сторону и крутанувшись на одной ноге, Илья полоснул мечом, сообщив ему вращением дополнительную силу. Он поразил противника режущим ударом по горбу, но если для любого другого такой удар оказался бы смертельным, то на разбойнике это никак не отразилось. Илья смотрел во все глаза, стараясь разобрать, как тому удалось уцелеть, но заметил только рассеченную черную кожу разбойничьей одежды на горбе. Лиходей же ловко развернулся, никакого внимания не уделяя торчавшим у него из головы и голени стрелам, и снова бросился на Илью, расставив огромные руки в стороны. На этот раз Илья не стал уворачиваться, а сам решил атаковать. Пара выводных взмахов мечом и один сильнейший удар в горло. И только тогда разбойник замер вновь, уронил руки вдоль тела и упал лицом вперед, подмяв собой листья папоротника и сломав древко стрелы, торчавшей из вытекшей глазницы.

Илья опустил меч и только теперь позволил себе удивиться всему произошедшему и еще тому, как же огромен был поверженный горбун. Огромен и могуч. И совсем не походил он ни своими повадками, ни даже обличьем на человека.

Вокруг Ильи уже стали собираться обозники, позабыв про оружие, кто какое захватил, и жадно разглядывая недавно поминаемого досужими словами Соловья-разбойника, оказавшегося таким грозным воочию…

…Я только слышал о них и уж никак не думал, что могу повстречать одного здесь, где появиться он никак не мог. Выходит, одного позабыли. Уцелел-таки…

Их завезли еще во времена третьего посещения, большей частью высадив на обоих Американских континентах и совсем уж немного на территории Магриба. Единственное литературное упоминание о них принадлежит Гомеру, так как индейцы письменностью не обладали, а узелковым письмом кипу не очень такое и запишешь. Однако старина Гомер превратил этих чудовищ явно мужеского полу в энергичный феминистический образ сирен, с коими довелось столкнуться Одиссею. Однако великий слепец Гомер, похоже, не сознательно исказил этот страшный образ, скорее всего такими дошли до него сведения. (Знать бы, от кого он услышал эти байки… Впрочем, в том, что это были моряки, сомневаться не приходится.) Что ж, губительные песни сирен куда поэтичнее того жуткого способа расправы, который на самом деле был присущ этим чудовищам. Мне тоже, к слову, приходилось встречать тех выживших моряков. И выживших из ума — тоже…

Я хорошо смог его разглядеть среди спин не решающихся подойти ближе мужиков-обозников. Дьявольское все-таки создание. Жуткое оружие, похожее на человека. Кстати, если отбросить на время мысли о гуманности, эту машину можно было бы назвать совершенной. Очень изящная конструкция, что ни говори. Резонатор, замаскированный под горб (в обычном «теле» он бы не поместился), и концентратор в зобу. Но чтобы подвести импульс, его бы потребовалось сделать гораздо большим, а они просто вынесли два подводящих потока в конечности, и он перед «выстрелом» просто приставлял руки к горлу. Гениально. И при этом всем — невероятная маневренность: если бы я не видел, как он гимнастом скакал с ветки на ветку, не поверил бы. А окажись он полностью исправен — и я, может, не успел бы. Эх, Илюшка, знал бы ты, каким чудом жив остался…

…Вокруг Ильи собирался обозный люд, а он неподвижно стоял, вперив взгляд в битого врага и опустив меч к самой земле.

Долго никто не смел подойти ближе: стояли, разглядывая поверженного супостата, под которым расползалась черная лужа. Потом осмелели, придвинулись к остывающему телу, стали дивиться вслух:

— Эвон, с двумя стрелами по веткам скакал!..

— Да скакал-то с одной, той, что в ноге, — сам видел! А когда Муромец ему в глаз засадил — сверзился.

— Ну да, еще и после не сразу угомонился.

— Справно ты его, Илья. Добрый из тебя будет дружинник.

Самые храбрые принялись переворачивать мертвеца на

спину:

— Ба, да он аж горячий!

Народ отшатнулся.

— А ну как еще жив?..

— Да нет, кончился… Не дышит. И хоть горячий, а костенеть начал. Эвон, лапищи не разогнуть!

Перевернули на спину и заохали:

— Да кто ж это? Лицом вроде не славянских земель…

— Хазарин, должно. Темный весь. Да в кожах. Тьфу, пб-гань!..

— А может, нежить? — робко подал голос Тюря.

На него замахали руками:

— Да ты что, парень?! Ты эту погань с нежитью-то не мешай. Не к добру так говорить. Лешака прогневишь еще!

— Выискался догада! — поддержали с другой стороны. — Поди портки отстирай сперва. Да кабы он нежитью был, сейчас бы уже перекинулся хоть в хорька, хоть в волка, а то и вороной обернулся бы. Вона кровь течет. Где ты у нежити кровь видал? Эх…

— Славяне! Да это и на кровь не похоже… Черное что-то… пахнет не так. Смола вроде… Чур меня береги, Чур-батюшка!

Из горла Соловья и вправду текло что-то густое и черное — на кровь хоть и похоже, но не то. Люди вновь попятились от тела.

— Сожжем его, что ли… Перед огнем все равны, — предложил кто-то.

Хмурый Клёст — голова обозников — сказал:

— Смертью лютой убил он наших товарников. С собой возьмем, пускай подивится Владимир-князь, что за погань разгуливает по его вотчинам. Глядишь, князь не только с полюдьем места наши объезжать станет.

Обозники загалдели и стали обсуждать, на чьей телеге везти этакое чудище, — никому не хотелось.

Пережидая суету вокруг убитого Соловья, Илья вернулся на дорогу и приветил напуганного Тучу. Потом стал поодаль обоза, вонзил меч в землю и, став на одно колено, принялся творить молитву Леду — суровому богу-воину…

..Лучше бы сожгли. От огня они распадаются полностью. Но и то ладно. А Илюшка молодец — только в горло его и можно было поразить. Слабое место: выход резонаторного патрубка как-никак…

БЫЛЬ ПЕРВАЯ: Меч старого викинга

Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите не ужасайтесь; ибо надлежит всему тому быть…

Иисус из Назарета (от Матфея, 24:6)

3

Дом, рубленный еще дедом Путятой, со временем разросся, вплетаясь в потемневшие серебряные бревна новыми, золотыми. Хозяйство, как и дом, было обширное и крепкое — сеяли жито, лен, держали дюжину коров да птицы без счета, отчего кряжистый Чебот и наладился ездить аж в Муром сбывать множившееся добро. Однажды он даже побывал с обозом в самом Киеве, от суетного да многоречивого гула которого еще долго кружилась у него голова.

Когда Слава — единственная жена Чебота — была брюхатая, у них на подворье уже трудились два наемных работника. В очередной раз вернувшийся из Мурома Чебот поспел аккурат вовремя — когда Слава разрешилась от бремени сыном. Ломать голову над именем отцу было некогда, а поскольку киевский торговый поход так и сидел у него в голове, новорожденного назвали по-иудейски — Илюшкой: княжий город тогда так и кипел от обилия иноземцев от Персии до Чуди, и на берегах Непры-реки воздух был напоен речью немногословных викингов и болтливых эллинов.

Крепкий Илья статью пошел в отца, а норовом в мать — тихий да вдумчивый. Часто оставляя беспокойную непоседливую братию сверстников, он припадал к земле и с увлечением следил за удивительной жизнью всевозможных мелких тварей, снующих в траве и подчас совершенно не замечающих этакого пристального к себе внимания человеческого детеныша.

Привлекаемый сызмальства к работе, прежде чем браться зато же коромысло, он неторопливо изучал всю его незатейливую, но толковую деревянную сущность, чтобы потом уже совершенно этими подробностями не интересоваться, а просто использовать по назначению. И в каждой такой вещи привлекало его выношенное годами совершенство, с коим сработана была эта вещь на потребу людскую. Отец, бывало, серчал не на шутку на Илюшку за то, что из-за этого своего вдумчивого созерцания он казался неповоротливым недотепой.

— Давай ужо! — орал он, стоя у снаряжаемого коняги, пока Илья застывал над хомутом, задумчиво скользя пальцами по супони. — Ну!

И часто получал шлепка по хребтине или мягкому месту, а Слава всегда, если была поблизости, вступалась за сына:

— Оставь, медведь! Что прицепился к мальцу?

— Да как же, мать?! — разводил лапищами Чебот. — Лапоть же растет!

— Верно, весь в отца, — улыбаясь, остужала мужа Слава. — Два чебота[1] — пара. И как бы он сафьяновым сапожком не стал.